Сразу же после этих трагических событий было созвано собрание всего хаттского народа во внеурочное время, на котором должны были рассматриваться все жуткие обстоятельства гибели Бальдемара, во многом загадочные для его сородичей и дружины. На памяти живущих не было подобного, поражающего воображение случая. Ауриана убила своего кровного родственника, причем в соответствии с древним законом вопрос о ее намерении — будь оно благим или преступным — вообще не ставился, он как бы не относился к делу, потому что вне зависимости от него сам поступок превращал совершившего его в преступника. По воле богов именно рука Аурианы метнула то роковое копье, поэтому сам поступок, считалось, был неразрывно связан с судьбой Аурианы, коренясь в ее душе. Поскольку род Бальдемара не мог искупить это злодеяние по древним законам кровной мести — потому что родственники не могли проливать кровь друг друга — это преступление считалось просто ужасающим по своим масштабам и последствиям, оно наносило столь сокрушительный удар по чести и самому духу семьи, что оправиться от него было уже невозможно.

Но одновременно все ясно сознавали, что Ауриана подчинилась приказу самого Бальдемара, выполнила его желание и спасла по существу героя от самой жалкой участи, которая только может выпасть на долю доблестного воина, — жизни в плену.

Так кем же считать Ауриану — убийцей сородича или спасительницей вождя племени? Это была неразрешимая загадка.

Поскольку все произошедшее было столь поразительным, полным противоречий и стечений роковых обстоятельств, народ сразу же высказал протест, когда Гейзар объявил о своем праве судить Ауриану. Люди считали, что разобраться в столь сложном случае не по силам старому жрецу. И старейшины племени потребовали, чтобы Ауриану судила Рамис.

Ауриана осталась безразличной к этому решению соплеменников, как впрочем и к тому, что вскоре пришла весть от Рамис, которая наотрез отказалась выступать в этом деле судьей без объяснения каких-либо причин. «Подлая старуха, — довольно равнодушно подумала Ауриана при этом. — Ты не упускаешь случая, чтобы чинить препятствия на моем пути и увеличивать мои несчастья и беды».

Вот так Ауриана оказалась отданной на милость своему врагу Гейзару. Гейзар с удовольствием приговорил бы ее к смерти и утопил бы в трясине болот, привязав тяжелый груз на шею, но он знал о настроениях народа и неукротимом нраве своих соплеменников — не так-то просто будет убедить их в полной и безоговорочной вине Аурианы. Многие все еще сомневались и колебались, оправдывая в душе поступок девушки. Особенно неуютно чувствовали себя в этой ситуации дружинники Бальдемара — с одной стороны, они не могли взять под защиту убийцу своего вождя, не предав этим памяти Бальдемара. А с другой стороны, они не могли позволить расправиться с Аурианой, поскольку она была дочерью Бальдемара, а он еще при жизни взял с них клятву в том, что они будут защищать ее.

Таким образом, у Гейзара не оставалось другого выхода, кроме как провозгласить судьей самого бога Водана. Ауриана должна была подвергнуться суровому испытанию — ордалиям. Гейзар остановился на поединке двух жеребцов. Один жеребец будет воплощать в себе все зло, которое подстерегает соплеменников: подлые души нидингов, черные колдовские чары, убийц и зловещие духи болот.

А другой жеребец, выбранный самой Аурианой, должен был воплощать ее дух. Если жеребец Аурианы будет убит в поединке силами зла, воплотившимися в другом животном, она будет признана виновной, и ее утопят в болоте. Хотя и неохотно, но собрание племени одобрило это решение.

На том же самом собрании Гейзар приказал Ателинде вручить меч Бальдемара Гундобаду. Ателинда, которая заперлась в доме и ни с кем не встречалась, прислала свой отказ с рабыней Фредемунд.

— Наша хозяйка и госпожа, — доложила та, — считает, что прикосновение самого низкого раба не осквернит меч больше, чем прикосновение Гундобада.

Выслушав это, Гейзар поклялся в душе найти способ, чтобы поставить Ателинду на колени.

В день похорон Бальдемара Ауриану, связав ей предварительно руки крепкой веревкой, привели к западной околице деревни, откуда хорошо был виден погребальный костер. В соответствии со священными законами хаттов ей нельзя было запретить присутствовать на этой церемонии.

Тело Бальдемара для погребального костра готовили жрицы, которых называли Дочерьми Хелля. В их обязанность входило проводить умершего по ступеням, ведущим в загробное царство. Ауриана наблюдала из-за частокола, как со всех окрестных деревень собираются люди, чтобы попрощаться с ее отцом. К полудню вся огромная равнина была запружена людьми, они теснились вокруг тщательно возведенного деревянного помоста, с которого дух Бальдемара должен был устремиться в небо. Некоторые из них кричали Ауриане: «Убийца!» — и чертили в воздухе знаки проклятия. Однако большинство застыло в полном оцепенении и молчании. У всех было такое чувство, словно они осиротели. Наконец, из соснового бора появились Дочери Хелля, одетые в плащи с нашитыми поверх ткани ястребиными перьями. Одна за другой, выстроившись в цепь, они поднялись на пологий холм, где был устроен помост. Их главную жрицу звали Мать Ястреба, она выступала во главе всей цепочки с лицом, раскрашенным белым мелом. Когда Мать Ястреба поднялась на холм, она завыла пронзительным жутким голосом, выводя мрачную, леденящую душу мелодию погребального песнопения, в котором говорилось о том, что несчастья теперь не заставят себя долго ждать: земля больше никогда не покроется зелеными травами, ячмень засохнет на корню, а люди погибнут от меча и огня, потому что Великий Защитник родной земли погиб.

За Матерью Ястреба шествовали восемь жриц, которые несли на ритуальном щите тело Бальдемара. Погребальный костер был сложен из поленьев тех деревьев, которые обладали магической силой: яблоневое дерево сулило вечную жизнь, сосна — возможность воскресения, рябина должна была защитить от черного колдовства. Когда все пятьдесят две жрицы встали вокруг погребального костра, тело Бальдемара было возложено на погребальный помост.

Ауриана не позволяла себе отводить глаза в сторону или опускать взор, она знала, что многие наблюдают за ней, желая узнать, обладает ли она достаточным мужеством, не пряча глаз, смотреть на все происходящее. Она не позволяла себе также плакать, потому что была женщиной из камня, точно такой же, как те странные изваяния на вилле работорговца Ферония.

«Я больше не верю в лживые сказки богини Истре. Жизнь соткана из смерти и пронизана ею. Мы ходим по трупам. Мертвых больше, чем живых, поэтому миром правят они, а не мы. Лицо Истре в крови. Где же обещанное воскресение моего отца? Все рождаются только для того, чтобы умереть. Деций, гибель отца выжала из меня все слезы и истерзала всю душу, так что для тебя в ней не осталось ни скорби, ни печали. Ты тоже умер, а я даже не попрощалась с тобой. Но нам недолго быть в разлуке: Гейзар найдет средство убить меня, и мы все также будем ссориться и мириться с тобой в загробном мире, как мы делали это здесь, на земле. Если, конечно, тени римлян общаются там с тенями моего народа».

Дочери Хелля совершили жертвоприношение, обагрив землю вокруг погребального костра кровью вороного жеребца Бальдемара. Затем к костру начали подходить один за другим дружинники Бальдемара, складывая на поленья шлемы и плетеные щиты. Ауриана стала искать взглядом Витгерна и с трудом узнала его, потому что лица воинов и их волосы были в знак траура вымазаны сажей.

«Как, должно быть, Витгерн ненавидит меня. Смогу ли я еще хоть раз поговорить с ним?» — с горечью думала Ауриана.

Затем к костру начали подходить остальные соплеменники, складывая туда свои богатства и сокровища в знак малого жертвоприношения — золотые монеты, серебряные кубки.

То, что произошло в следующий момент, было обычным делом во время погребальной церемонии великого вождя, и все же комок тошноты подкатил к горлу Аурианы и по спине у нее забегали мурашки. Она хотела отвести взгляд в сторону, но не смела этого сделать. Из рядов ближайших дружинников отца выехали сначала пять, а затем еще двое воинов, и, обнажив мечи, пронзили друг друга; последний седьмой воин, оставшийся в живых, заколол себя кинжалом. Ауриана молила богов, чтобы среди них не было Витгерна, но на таком расстоянии она не могла различить лиц погибших воинов.