Витгерн пробрался сквозь толпу поближе и увидел такое, что еще больше обеспокоило его. За то короткое время, которое Видо пробыл в военном лагере, он привлек на свою сторону добрую сотню вновь прибывших воинов, влив их в ряды своих соратников. И теперь они стояли стройной шеренгой позади него, одетые все одинаково в темно-коричневые туники и плащи из шкурок куницы. Среди них попадались люди с лицами, отмеченными голубоватыми знаками, свидетельствующими о принадлежности этих воинов к племени хавков; на других воинах были витые бруктерские ожерелья; третьи походили на свевов своими длинными волосами, туго перехваченными сзади на затылке. Витгерн понял, что это были люди из соседних племен, привлеченные Видо в свою дружину. Где, интересно, Видо раздобыл столько золота, чтобы заплатить им всем? Единственным честным путем обогащения считался военный разбой. Но Видо был слишком ленив, чтобы организовывать частые военные вылазки, он больше походил на гиену, питающуюся падалью.

И даже в этот день Бальдемар не призвал к себе своих соратников. Хотя вокруг его большого черного шатра, стоявшего на вершине холма, царило оживление. Витгерн видел постоянный поток снующих туда и обратно рабов, бедных земледельцев, чужеземных торговцев, пойманных разбойников и бродяг, которых водили к вождю на допросы. «Но что именно хотел узнать у них Бальдемар, — раздраженно думал Витгерн, — неужели и так не ясно, что напавшими на наши земли воинами были гермундуры?»

«Бальдемар, ты совершаешь смертельную ошибку. Неужели ты не слышишь громких призывов своих соплеменников? Так ты можешь потерять их на веки вечные».

— Каждый миг нашего бездействия увеличивает наш позор, — голос Видо звучал все более уверенно.

— Слава Видо, величайшему из вождей! — загорланили в ответ его соратники.

Витгерн очень чутко спал этой ночью, ему мешали забыться громкие голоса, раздававшиеся в лагере. Крики и вопли с требованием немедленной мести перешли постепенно в славословия и похвалы, воздаваемые Видо. «Неужели большинство воинов спятило уже до такой степени, что достаточно было появиться в их среде одному еще более спятившему человеку, как всех охватил восторг, переходящий в обожание? Если так и дальше пойдет, — подумал Витгерн, засыпая, — то к утру они объявят Видо живым богом на земле».

Но когда забрезжили первые робкие лучи рассвета, Витгерн получил, наконец, приказ немедленно явиться в шатер Бальдемара.

«Это смерть Я уверен. Иначе быть не может», — подумал он, стиснув зубы.

Он одел свою лучшую одежду, сполоснул лицо ключевой водой и постарался отвлечься от мыслей о смерти. Не было никакого смысла цепляться за жизнь. Витгерн убедил себя, что его руки дрожат просто от утреннего холода.

«Возможно, моя смерть сможет помочь Бальдемару пережить утрату матери и гибель ребенка».

Выйдя из своего шатра, Витгерн увидел, что Видо вновь завел свои подстрекательские речи, встав с первыми петухами. «Негодяй, наверное не уходил отсюда и спал прямо в телеге», — подумал Витгерн.

«Ради всего святого, как бы я хотел, чтобы Бальдемар не заводил речь об Ауриане, но, конечно, он непременно спросит о ней. А что если он догадается о том, что я сам нанес себе увечье? Ведь эта несчастная как-то говорила мне об отце: «Там, где ты не увидишь ничего, кроме отпечатка человеческого следа, Бальдемар увидит прошедшего здесь человека как наяву». Так или иначе, но он все узнает обо мне. О, проклятье Хелля!»

Когда Витгерн шел по лабиринту проходов между расставленными в беспорядке шатрами, устремив свой взгляд на вершину холма, где стоял внушавший трепет шатер вождя, из-под крытого оленьей шкурой навеса высунулась волосатая рука и схватила его за предплечье.

— Привет, друг! Если ты все еще хоть чей-нибудь друг, конечно. Ты же теперь всех сторонишься. Но скажи, почему он призвал к себе только тебя и больше никого из нас?

— Зигвульф, шут, не просыхающий от хмеля, отпусти меня сейчас же!

Взгляд Зигвульфа выражал откровенную насмешку, даже издевку. Еще бы! У него самого в отличии от неполноценного Витгерна был богатый выбор невест из благородных семей. Его дом огласится веселыми криками детей, его бочонки наполнятся до краев медом, в то время как дом Витгерна будет холоден и пуст.

Зигвульф был мускулистым, крепко сбитым мужчиной с грубыми чертами лица. Его большой, неправильной формы нос выглядел так, будто его вылепили из мягкой глины и, прежде чем обжечь, нечаянно приплюснули рукой. Кожа Зигвульфа задубела от бурь и непогод, словно звериная шкура на его навесе. Казалось, его всклокоченную черную бороду можно расчесать только железным гребнем — любой другой просто сломается. Сейчас в ней торчали мелкие косточки какой-то птицы, которую он недавно ел. В его черных глазах всегда тлел огонь, готовый вмиг вспыхнуть грозным пожаром при малейшем намеке на оскорбление. Говорили, что его дерзость граничит с безумием. Это было существо в высшей степени импульсивное, не способное рассуждать и руководствоваться рассудком. Поэтому Витгерн редко разговаривал с ним, если не считать разговором короткий обмен несколькими словами.

Зигвульф искоса взглянул на Витгерна.

— Клянусь Хеллем, Витгерн, я просто не знаю, что мне делать: похлопать тебя запросто по спине или принести тебе с благоговейным почтением лошадь в жертву!

Зигвульф ухмыльнулся широкой ухмылкой, как бы призывая Витгерна оценить его остроумие. Но тот в ответ на последнее замечание бросил на него только гневный пронзительный взгляд. За последние дни он наслышался много пошловатых шуточек по поводу схожести своего лица с лицом одноглазого бога Водана.

— Если тебе что-нибудь надо от меня, говори и проваливай, — зло бросил Витгерн.

— Помоги нам! Вот все, что я могу тебе сказать. Надежда только на тебя одного. Скажи ему, что Видо бесстыдно день и ночь старается переманить его людей на свою сторону. Скажи ему, что его люди громко требуют возможности говорить с ним. Неужели я должен прежде продать себя в рабство для того только, чтобы он позвал меня в свой шатер, как зовет за день десятки рабов? — Зигвульф приблизил свое лицо к лицу Витгерна, и того затошнило от запаха перегара. — Ты уже знаешь, что Гейзар предал нас? Этому жрецу звон серебра мешает слышать голос богов. Он лишил нас половины наших богатств.

— Он принес дар богам? И ты считаешь, что жертва была чрезмерной?

— Тысяча голов скота, тысяча овец и тысяча золотых колец, — все это утопили в Рейне. Золото за Херту, так надо полагать. Никогда ни одна мать не причинила своему сыну большего зла.

— Ты пьян. Попредержи-ка свой нечестивый язык, пока кто-нибудь не вырвал его. — Витгерн отвернулся, бормоча себе под нос: — Сын черного пса. Если бы у Видо начался падеж скота, и погибли бы все его родичи, Гейзар не потребовал бы от него ничего, кроме курицы, глиняного горшка и костяного шипа от плаща рабыни. Мы разорены!

— Витгерн, мне очень жаль тебя, клянусь, — произнес Зигвульф. И хотя все это было сказано искренне, слова его прозвучали, как насмешка — как будто он передразнивал чьи-то сочувственные речи. Таким уж был этот Зигвульф — он, пожалуй, скорее позволил бы поджарить себя на сковородке, чем проявил мягкосердечие. — Я никогда не завидовал той любви, которую Бальдемар изливал на тебя — ты должен знать об этом. И я изо всех сил противился бы вступить в брак с его драгоценной дочерью. Клянусь, если бы он предложил мне такую честь, я б не задумываясь тут же отказался от нее.

Огромным напряжением воли, от которого дрожь пробежала по всем его членам, Витгерн сдержал себя, подавив желание нанести сокрушительный удар в это омерзительное самодовольное лицо.

— Если в твоей голове сохранилась хоть капля ума, ты заткнешься и будешь держать свой язык за зубами, — тихо сказал он.

И тут оба вздрогнули от неожиданно раздавшегося резкого звука рога, в который трубили у подножия холма. Затем послышалась скрежещущая неритмичная музыка, разорвавшая утреннюю тишину долины. Витгерн выпрямился и взглянул в ту сторону, откуда раздавался шум.