— Убили их?

— Нет, от голода.

— Гм… Посмотри, не уварилось ли мясо?

— Нет еще.

Иштван, обхватив голову руками, задумался.

— О чем ты думаешь? — поинтересовался Имре.

— Да о том, что ты сейчас рассказал. А ты помнишь нашего старого учителя церковного пения, который вместе с нами попал в плен? У него еще большая борода была… Он ее в Карпатах отпустил.

— Там можно было отпустить: времени было вдоволь.

— Звали нашего кантора Береем. Он мне рассказывал, как они там голодали. Туда нагнали одних стариков, одели их черт знает во что, так что над ними все насмехались, и доверили им нести караульную службу в городе.

— И не так уж плохо их одели, как ты говоришь! Суконное обмундирование им выдали, а не такую дрянь, как нам…

— Старики даже песенку сочинили о своей службе там…

— Знаю я ту песенку. Мелодия красивая, а слова глупые, — перебил друга Тамаш.

— Это точно, — согласился с ним Керечен.

— Когда их там окружили, наголодались они, бедняги. Говорят, всех крыс в городе съели…

Тамаш подошел к окну и, выглянув, посмотрел на небо.

— Как ты думаешь, который час? — спросил он.

Керечен пожал плечами:

— Разве без часов определишь?

— Ты спать не хочешь?

— Как не хочу? Хочу, но еще больше хочу есть!

— Тогда давай есть. Мясо, наверное, уже уварилось.

Тамаш вынул из горшка горячие куски мяса. От них исходил такой аппетитный запах, какого они, казалось, никогда в жизни не нюхали. Они отрывали зубами большие куски мяса и жадно глотали их, обжигая рот. Ели молча, целиком поглощенные едой, долго, обгрызая и обсасывая каждую косточку. Вскоре в горшке ничего не осталось. Заглянули в горшок, а там одна вода да пена накипевшая. Они и пену всю слизали. Потом долго сидели молча у кучки обглоданных заячьих костей.

— Зря мы все съели, — первым нарушил тишину Иштван. — А завтра что есть будем?

— Завтра нам нужно идти дальше.

— Завтра? Кто его знает, когда оно наступит, это завтра?

— А все равно, когда бы ни наступило. Поспим как следует, а как проснемся — в путь.

— Тогда пошли спать.

Улеглись рядом. И хотя все тело будто свинцом налилось, сон почему-то не шел. Разговорились. Вспомнили унтера Драгунова, солдата Игната, благодаря доброте которого они остались живы, а не то и их бы колчаковцы замучили насмерть. А потом облили бы бездыханные тела бензином и сожгли или в Каму бросили.

Стояла такая духота, какая даже в разгаре лета бывает только перед грозой. И действительно, вскоре разразилась гроза. Сначала небо перечеркнула одна молния, за ней — другая. Раздались первые удары грома, и начался ливень.

Через маленькое окошко ничего не было видно, кроме сплошной серой стены дождя. Деревья жалобно стонали под сплошным водопадом, который обрушился на них с неба…

На следующий день проснулись поздно. Ярко светило солнце. А в лесу каждое дерево, каждый листочек так и сверкали, умытые прошедшим ливнем. По деревьям ползали лесные жучки и букашки, обремененные своими заботами. От хмельных испарений земли кружилась голова…

Имре, зажав между колен плоский камень, точил на нем топор и ножи. Затем он вырезал из куска дерева грубый гребень. Вымывшись дождевой водой, которая натекла в стоявшую во дворе бочку, они высушили волосы и расчесали их. Длительный сон прибавил им сил. И лишь истощенный за долгие дни плена желудок настоятельно требовал своего — пищи.

— Нужно идти, — сказал Керечен. — Нельзя терять попусту время. Нам нужно уйти подальше от Камы. Я уверен, что где-нибудь поблизости должно быть человеческое жилье. Старик тоже не мог жить далеко от селения: ему ведь нужны были мука, соль, масло и прочие продукты. До ближайшего села — не больше дня ходьбы, это уж точно. Пошли!

— Я никуда не пойду, — заупрямился Тамаш, — пока не наемся… Я голоден как волк…

Иштван бросил на товарища сердитый взгляд и сказал:

— Ты что, думаешь, тебе каждый день будет везти? И каждый день ты будешь встречать трусливого волка, у которого сможешь спокойно отнимать его добычу? Дурень! В пути мы скорее найдем что-нибудь из еды. У нас теперь и топор есть, так что для ночлега сможем устроить себе шалаш. Наливай воды в кружку и пошли!

Имре неохотно повиновался.

Шли по густому вековому лесу. Кругом росли ели, сосны, березы и лишь изредка попадался кустарник. Лес жил своей обычной жизнью: высоко в кронах деревьев, весело щебеча, порхали птицы, по стволам ползали букашки, иногда можно было увидеть белку, деловито перелетавшую с ветки на ветку. Однако ничего съестного беглецы так и не нашли, не считая нескольких птичьих яиц, конского щавеля, кедровых орешков да земляники.

Идти по густому лесу было трудно, так что вскоре путники сильно устали. Ноги дрожали в коленях, а перед глазами опять поплыли разноцветные круги. Во рту пересохло, а воду, которую они с собой взяли, давно выпили. На лице у них выступили крупные капли пота. Мокрые пряди волос липли ко лбу. Иштван и Имре давно не стриглись и так обросли, что походили на дикарей.

Солнце уже перевалило за полдень, но его лучи все еще пробивались сквозь густую листву.

Ноги в сапогах ломило, но ни Имре, ни Иштван не решались их снять, боясь повредить ноги о сучья и кочки. Разлапистые ели иногда больно ударяли по лицу, как когда-то бил их хлыстом унтер Драгунов. Руки были в сплошных ссадинах и царапинах. Они шли и шли, а лесу и конца не было видно. Возможно, они заблудились и теперь бесцельно бродили по кругу.

— Давай отдохнем немного, — предложил Керечен после долгого молчания.

Они сели на ствол поваленного дерева. Разговаривать не хотелось. Губы пересохли. Оба еще раз заглянули в кружку и туесок, хотя прекрасно знали, что воды там давно нет.

Тамаш, ничего не говоря, встал и пошел искать воду. Керечен неохотно проводил его взглядом.

Растянувшись на стволе, Иштван устало закрыл глаза.

«Будь что будет, — подумал он. — Нужно отдохнуть, набраться сил, поспать немного, чтобы ноги могли шагать… А потом?..»

— На, пей! — услышал вдруг Иштван голос Имре. — Пей, Пишта, пей, я принес воды…

Керечен сел, уставившись на туесок с водой, который ему протягивал друг. Молча, не проронив ни слова, он пил теплую несвежую воду, чувствуя, как силы медленно возвращаются к нему.

— Где ты воду-то нашел, Имре?

— Пей, еще принесу.

— Спасибо, я уже напился.

— Знаешь, — начал объяснять другу Имре, — я подумал, что после вчерашнего ливня где-нибудь наверняка еще сохранилась вода. И правильно подумал: нашел камень с выемкой, а в ней вода. Чистая, еще никаких букашек в ней не завелось. Вот я тебе и принес.

— Молодец, Имре, — похвалил Иштван товарища.

— У тебя научился! Ты ведь шесть классов гимназии кончил!..

— Шесть классов гимназии! — горько рассмеялся Керечен. — Теперь это ничего не стоит… Ну скажи, зачем мне здесь, в этом непроходимом лесу, например, латинская грамматика? Или что другое? Да мне куска хлеба никто не подаст, даже если я всего Овидия вслух продекламирую, а? Классическое образование — дело хорошее, но только оно не по карману бедным людям. А сейчас каждому из нас нужна краюха хлеба, дружище, да кусок мяса. Однако мясо в лесу нашел не я, а ты, хоть ты и не читал по-гречески классиков…

— Знаешь, Пишта, где бы мне сейчас хотелось оказаться?

— Где же, дорогой Имре?

— В нашем родном лесу, в Сарвашке… Там я знаю один родник… Говорят, у нас сейчас на родине революция… Вот бы мне туда!

— Землицы небось захотел получить, а?

— Захотел, Пишта, да еще как захотел! Два бы хольда в Эгеде! У моего брата там крохотный виноградник. Какое вино он давит!.. В двенадцатом году ливни смыли там верхний слой земли… Пришлось ее в корзинах носить… А знаешь как хорошо возиться на винограднике! Окапываешь его, опрыскиваешь, собираешь урожай!..

— Да, поесть жареного мясца, выпить доброго винца, понежиться в объятиях красотки… Вот это да!

— Так-то оно так! В тринадцатом году мой отец арендовал у старого Мойеса два хольда земли. Ну и земля же это была! Одни камни да кочки! Повозились, мы там достаточно. Корчевали делянку, камни выбирали. Когда же мы привели виноградник в порядок, хозяин отказал нам в аренде и стал обрабатывать его сам.

Керечен тем временем внимательно наблюдал за парой букашек, которые медленно ползли по стволу дерева, на котором он сидел.

— Лишь бы только у нас на родине победила революция… Тогда все будет хорошо!

— Думаешь, ее можно задушить? — с тревогой спросил Тамаш.

— У господ большая сила в руках… — задумчиво ответил Керечен.

Оба помолчали. Когда они покидали избу отшельника, оба решили, что ночевать будут не под открытым небом, а в шалаше, но теперь у них для этого не было сил.

— Знаешь, Имре, — тихим надтреснутым голосом проговорил Иштван, — у меня такое чувство, что завтра мы наконец должны встретить людей.

— А почему ты так думаешь?

— Да так. Я помню, как эта местность выглядит на карте. Если мы не очень ушли в сторону, то через день ходьбы наверняка выйдем к какому-то селу.

— Если до того момента мы не помрем с голоду или нас не сожрут волки…

— Не жалуйся! Радуйся, что ночи тут светлые, а то побродили бы мы в темноте по такому лесу.

— Здесь, конечно, лучше, чем на дне Камы.

После недолгого молчания первым заговорил Керечен:

— Если нам посчастливится выбраться из этого леса, нужно жить с умом. Одежда на нас такая, что никто не догадается. Да и на пленных-то мы совсем не похожи. Целых два года я жил среди здешних мужиков, языку их научился. Я с ними смогу договориться.

— Хорошо… А сейчас попробуем уснуть.

Друзья нашли себе удобное место под густым кустом и улеглись…

Сколько они проспали, они точно не знали, а когда проснулись, солнце стояло высоко в небе. Напившись и набрав воды в туесок, Иштван и Имре тронулись в путь.

Шли несколько часов подряд, устраивая пятиминутные перерывы. Ноги дрожали от усталости, но еще машинально передвигались. Сильно уставший солдат может какое-то время идти в строю и спать на ходу. Точно так же со страшным стуком продолжает работать изношенный механизм старой машины… Почти из-под самых их ног нет-нет да выскакивали зайцы, в которых можно было бы бросить топор… Но путники не замечали этого.