35

Наваждение глобализма

логии Греции. Не говоря уже про индоарийскую, германскую мифологию, согласно которой воины попадают в Валгаллу, а трусы исчезают из этого мира навсегда. Я подумал, как могли бы выглядеть переписанные мифы современной эпохи, той самой плюшевой цивилизации, просуществовавшей, грубо говоря, сорок с небольшим лет — с момента отказа европейцев от колоний и их позорного бегства. Я прочитаю вам небольшой вариант современного мифа о Прометее, который пришел на смену старому героическому мифу. Вот как бы мог звучать новый переработанный миф, включенный в хрестоматию зеленых.

«Коварный Зевс, преисполнившись зависти к орлу,

решил наказать гордую птицу. В качестве ширмы Зевс вы

брал известного экологического преступника Прометея, снаб

дившего людей новыми средствами насилия над природой.

Зевс лишил орла его природной кормовой базы, оставив

бедняге единственный источник питания, — печень выше

указанного негодяя Прометея. Орел был вынужден клевать

отвратительную на вкус печень под насмешки садистов с

Олимпа. Птица предпочла бы умереть, чем питаться такой

гадостью, но орел был осужден на вечные муки. По крайней

мере раз в сто лет муки голода заставляли орла прервать

добровольную голодовку. Творимая несправедливость была

еще одним штрихом к портрету греховного непросвещенно

го человечества. Но нашелся гордый воитель, бросивший

вызов Зевсу. Это был вскормленный овсяными хлопьями

богатырь Геркулес. Геркулес вел добродетельную жизнь,

ухаживая за животными на конюшне. Но узнав о преступ

лении Зевса, он решился на подвиг. Долго стоял воитель,

наблюдая за мучениями орла, скупые мужские слезы ручь

ем лились из его глаз. Геркулес наконец всхлипнул и произ

нес: "Птичку жалко". Ощутив прилив сил, Геркулес согнал

со скалы впавшего в манию величия воришку Прометея, и

заклятие, наложенное на орла, рухнуло».

36

Беседа 2

При всей степени утрированности, это и есть миф современного экологического маразма, заместившего героический гуманизм тех времен, когда европейское человечество еще могло на что-то претендовать и претендовало. Вообще говоря, мы видим, что плоды просвещения, о чем очень хорошо написали в своей «Диалектике просвещения» Хоркхаймер и Адорно, не то чтобы даже перезрели, они оказались похожими на понятие «овощей», о котором пишет Кен Кизи. «Овощи» — это обитатели сумасшедшего дома, лишенные возможности самостоятельно себя обслуживать. Все современные гуманисты превратились в подобных «овощей», а сама Европа — в палату для тихопо-мешанных. Буйнопомешанных не осталось, последнее буйное помешательство германского фашизма было аннулировано, а все остальное благополучно, все остальное — тихий бред глобализации. Поэтому совершенно неудивительно, что нашлись-таки представители нового этноса, которые просто не смогли утешать себя этими заклинаниями. На их стороне оказалось лишь одно — некоторое обновление оснований, готовность ради идеи расстаться с тем, что тебе дорого. Теперь мы понимаем, что только это и может послужить основанием для действительной глобализации, а не для очередного мыльного пузыря, который лопнет при столкновении с очередным столбом. Я вынужден пока закончить на достаточно печальной ноте, потому что последние события, к сожалению, а может быть и к счастью, показали бесспорную фальшивость идеи единого современного мира, ибо на таких основаниях он никогда не сможет существовать. Удивительно другое — что эта плюшевая эпоха смогла продолжаться так долго. Но в конце концов мы понимаем, что она закончилась.

Д. О В лице глобализации мир сталкивается с необратимым изменением господствовавшей со времен воз-

37

Наваждение глобализма

никновения новоевропейской учености картины мира Но вот какое здесь сразу возникает противоречие, если мы называем движение, в которое вовлечен нынешний мир, глобализацией, то мы готовы были бы предположить, что сущее некоторым образом возрастает — aufgehet, — приобретает более крупные формы, раскрывается в простор каких-то невиданных доселе пространств. Горизонты расширяются. Вдалеке начинает маячить идея относительной, имманентной бесконечности. Возникает иллюзия того, что возможностей становится все больше и больше, что скоро можно будет продлевать не только жизнь вещей, но и жизнь человека. Одни люди завещают поместить свое тело после смерти в криокамеру до той поры, пока не будет обретен эликсир бессмертия, другие стремятся воплотить призрачную форму бессмертия, присущую вещам и даруемую искусством, — их после смерти превращают в пластинаты. Даже телесность вовлечена в процессы глобализации. Что тогда говорить об экономике, политике или культуре?

Однако мы легко можем заметить, что на самом деле ни о каком возрастании мира речи не идет. Напротив, с исчезновением границ, во всех смыслах этого слова, мир теряет внутреннюю расчлененность, пространства заворачиваются в бесконечно малую поверхность ленты Мебиуса. Как бы почувствовал себя египтянин, полагавший, что он существует под брюхом великой коровы, если бы внезапно попал в наш мир? Или что бы сказал грек, считавший, что небо — это сфера, а звезды неподвижно зафиксированы на ней, если бы он перенесся в нынешний мир с его практически бесконечными астрономическими величинами? У меня возникает сильное подозрение, что и тому и Другому стало бы душновато в дутом пузыре нашей вселенной. Ведь реальное жизненное пространство стремительно сжалось, оно ограничено обычной картой значений, по которой мы ежедневно и перемещаемся Сакральная

38

Беседа 2

география — единственная реальная география — исчезла. Некогда великое многообразие мотивов странствий свелось к убогой ритурнели современного туриста, которому необходимо иметь Макдональдс в любом месте, в которое он отправляется, и только тогда он согласится поглазеть на представленный в рекламном проспекте уголок света. Движение глобализации с его опустелыми бесконечностями, которые отбрасываются ловко расставленными решетками фантомопроекции, обусловлено в действительности лишь тем, что вещи поистине бесконечные, уйдя за отступающий горизонт, полностью исчезли из мира.

Мне вспоминается, как американцы сразу после терактов 11 сентября со слезами на глазах спрашивали, где же находились в это страшное время Шварценеггер, Сигал и Уиллис. Такие крутые ребята, не единожды выручали нацию из беды. А мы в прямом эфире смотрели на листы деловых бумаг, падавшие с неба, как рождественское конфетти или как ослепительно белые хлопья снега, и картина выглядела бы воистину прекрасной и чарующе-захватывающей, если бы время от времени среди листов не проносились вниз человеческие тела. Новая действительность, навязываемая разрастанием процессов глобализации, в принципе не отвечает «присутствие размерности», в силу того, что задается наименее дифференцируемым «человеческим, слишком человеческим». Хайдеггер обозначил эту низшую планку термином «das Man», который не вполне корректно принято переводить как «люди». Ведь когда мы всматриваемся в людей как в некое исчислимое множество, то при более пристальном вглядывании начинаем распознавать лица, голоса, можем выстраивать отношения, в общем, начинается работа различения. Этимологически различение и выражает разделение на лица и возможность идентификации отдельных лиц В случае с das Man ситуация кардинально иная. Оно поглощает и нейтрализует все