— Так где вы провели ту ночь?
— Я же говорил — я спал дома.
— При каких обстоятельствах вы познакомились с Барановым Георгием Константиновичем?
— Не помню. В аэропорту.
— Это вы его рекомендовали Божук Жанне Ивановне?
— Да. Она искала помощника.
— Кто может подтвердить, что вы находились дома в ту ночь?
— Жена и дочь.
— Какого числа это было?
— Ну... сегодня двадцать восьмое...
— Назовите дату.
— Ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое декабря. Вы же про эту ночь спрашиваете? — растерянно уточнил Павел. — Это ведь тогда убили Первушина?
— Вы думаете, его убили в ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое?
— А разве нет?
— Почему вы так думаете?
— Павел Петрович, вы имеете право не отвечать на этот вопрос. Вы хотите со мной посоветоваться? — встрял Шульгин, заметив смятение своего клиента.
— Я не знаю... Когда убили Первушина?
Зырянов не отрывал цепкий внимательный взгляд от Павла, который в ожидании ответа облизал пересохшие губы. Следователь наклонился через стол и негромко сказал:
— Он был убит в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое — после того, как вернулся домой с театрального корпоратива. Выстрелом в грудь из пистолета, который хранился у него дома. Приблизительно в два часа ночи. Вы ведь присутствовали на том корпоративе?
— Да... — Павел почувствовал огромное облегчение: Гоша не убивал балетмейстера. Всю ночь он спал рядом, согревая Павла своим молодым теплом. — Извините, что вы спросили?
— Это вы отвезли Баранова домой после того, как он избил Первушина? Во сколько это было?
— Да. Около половины двенадцатого, мне кажется.
— Где вы его высадили? У дома? Вы видели, как он зашёл в подъезд?
Павел опустил голову, не в силах больше выдерживать твёрдый взгляд следователя.
— Видел. — Первая настоящая ложь.
— Куда вы поехали после того, как высадили Баранова? Что вы делали в ночь после корпоратива? Вы поехали домой? Ваша супруга может это подтвердить?
Павел вытер мокрой ладонью вспотевший лоб и обернулся к адвокату Шульгину:
— Я могу не отвечать на этот вопрос? Мне нужно посоветоваться...
Зырянов с написанным на лице удовлетворением откинулся на хлипкую спинку своего стула и покачался вперёд-назад. Проговорил задумчиво и каким-то другим голосом, будто официальный допрос закончился и теперь они могут поболтать по-приятельски:
— Интересно получается, Павел Петрович. Баранов на этом же месте отказался отвечать на мои вопросы. Фактически у него нет алиби в ночь убийства.
— Как отказался отвечать?
— А вот так. Упёрся и всё. Сказал, что вы его высадили и уехали, а он пошёл домой. А дальше — молчит, хотя мог просто сказать, что лёг спать в одиночестве. Почему он кинулся на Первушина и угрожал убить — тоже не рассказывает. Отрицает, что ночью получил от него сообщение, хотя оно осталось в его телефоне. Делает круглые глаза. В общем, никак не помогает следствию, а это может плохо отразиться на решении судьи. Через сорок восемь часов, которые истекут завтра, я буду ходатайствовать о продлении срока задержания ещё на семьдесят два часа.
Павел гадал, почему Гоша не рассказал следователю правду. Его арестовали по подозрению в убийстве, а он не воспользовался своим алиби. Не захотел подставлять Павла? Добровольно пошёл в тюрьму, чтобы не выдать их секрет? Это казалось невероятным и глупым. Но если так, то у Павла нет другого выхода, кроме как самому признаться следователю, что у Баранова алиби есть. Признаться, что они любовники и провели ту ночь вместе. Это пустит под откос всю налаженную жизнь Овчинникова, но разве есть другой выход?
— Павел Петрович, выпейте, пожалуйста, — адвокат протягивал ему стакан с остро пахнущей водой. Корвалол или валерьянка. — Вы очень побледнели. Как вы себя чувствуете?
— Что? — Павел посмотрел на Шульгина, но перед глазами плясали мушки, а по виску скатилась холодная капля.
— Выпейте, и я отвезу вас домой. Допрос окончен.
— Но в любой момент я готов выслушать ваши показания о том, где вы находились в ночь убийства. Или у вас тоже нет алиби? — добавил Зырянов.
***
Шульгин привёз Павла в свой офис — маленькую комнатку на первом этаже непритязательной гостиницы «Нептун». Снял пиджак и закатал рукава рубашки, обнажив пухлые волосатые руки и превратившись из жёсткого адвоката в приветливого хозяина. Приготовил чай и достал из портфеля бутерброды, завёрнутые в пергаментную бумагу:
— Хотите есть? Я позавтракать не успел: в семь утра уже был в изоляторе. Там беда, конечно. Камеры перенаселённые, бардак. И холодно, там всегда почему-то холодно и сыро — даже летом. Час понадобился, чтобы найти начальника смены...
— Спасибо, я не голоден, а чай бы выпил. Вы его видели?
— Да, пятнадцать минут поговорили. Если можно так выразиться. Я ему рассказал о его правах и проинструктировал, как вести себя на допросах, но он и без меня выбрал правильную тактику. Если он встречался той ночью с Первушиным, молчание — лучшая тактика. Пусть следствие ищет доказательства его причастности к убийству, а мы тем временем...