========== Глава двадцать седьмая ==========

Рауль Ксавье - лейб-медик императора, шёпотом называемый «императорским палачом», вернулся в родовое гнездо маркизов Маруа. Маруйя встретила проливным дождём и настороженным взглядом Генриха. Мальчишка был испуган, но старательно делал вид, что прибытие старшего в их паре его не касается. Молодых разместили в бывших покоях Раймонда де Маруа.

Рауль годами выжигал из своего сердца воспоминания о счастливом детстве и коротких мгновениях отцовства. Избавился от клейма и шрамов на теле, вывернул душу, чтобы не помнить боль и жить дальше. Жить с чужим лицом и чужой судьбой, не вспоминать и не возвращаться к проклятому прошлому. Но Лукаш одним росчерком антикварного пера перекроил его судьбу, отбросив прочь годы одиночества.

С парадного портрета семьи Маруа смотрел молодой Раймонд, его рука лежала на плече супруга, держащего их первенца. Не вспоминать запретных имён, канувших в прошлое, было больно, а так хотелось прошептать: «Ва-ле-ри», как шептал когда-то в этой спальне на этом ложе.

Дверь открылась бесшумно, тонкие занавески на окнах вздулись и опали, комната наполнилась ароматом Генриха. Всё верно, в жизни Рауля Ксавье нет места омегам. Валери был единственным.

- Это спальня моего дяди, ну, я так раньше считал, - Генрих был немного смущён, исполняя роль радушного хозяина и младшего в паре.

- Теперь наследник ты, твой младший брат будет наследовать тебе, мы ходим по краю лезвия. Страшно? – Рауля забавляла буря эмоций на слишком открытом лице супруга. Недоверие, смущение и страх сменились пониманием никчёмности своего существования.

- До бала претендентов, пока мы не выберем себе омегу, а потом наследником будет мой сын!

- Зачем тебе омега? Ты бесплоден, - это было жестоко, но чем раньше рассеется туман иллюзий в голове мальчишки, тем больше у них шансов выжить в борьбе за власть. Маркиз Маруа, отчим Генриха, не уступит своих прав императорскому бастарду и постарается избавиться от Рауля, а следом и пасынок найдёт покой в родовой усыпальнице Маруа.

- Лжёшь! – крик отразился от стен, улетая в открытое окно. Стайка листов прыснула в небо, испуганно попискивая.

- Какой мне резон врать? Императорские бастарды бесплодны, я – это всё, что у тебя будет. Наш союз не предусматривает третьего между нами, - Рауль смотрел в неверящие ни единому слову глаза напротив. Видел, как быстро мальчишка взял себя в руки, спрятав эмоции за маской равнодушия. В голове промелькнула мысль, что Лукаш напрасно не принимает в расчёт Генриха. Его супруг способен удивить.

- В отличие от тебя, простолюдина, - Генрих выплюнул это слово, желая оскорбить своего старшего, - у меня целый гарем обученных бет!

- Уже нет, я приказал распустить твой личный бордель. Так что готовься исполнить свой супружеский долг!

- Ты не посмеешь! – Генрих едва сдерживался, чтобы не наброситься на Рауля, он до крови впился ногтями в ухоженную ладонь, застыв соляным столбом. Рауль был стремителен, захватив сжатые руки в плен, впился в его губы.

Что почувствовал юный альфа в руках супруга? Вначале было больно, его наказывали за дерзость и своеволие, потом нежно ласкали, обрисовывая контур, зализывая и настойчиво прося пропустить дальше за крепко сжатые зубы. Напряжённое тело не желало поддаваться, признавать себя побеждённым, но напор умелого языка пробуждал тёмную сторону всех Пантеонатов, чья кровь текла жидким пламенем в Генрихе. И он сдался, раскрываясь и пропуская вглубь настойчивый язык Рауля, обмяк в его руках, позволяя гладить и мять напряжённые струной мышцы. Тихий стон, страстный шёпот, шелест шёлка и раскаты приближающейся грозы.

Озоном запахло прежде, чем огненный росчерк молнии озарил закатное небо.

«Глушилка вышла из строя» - подумал Рауль раньше, чем тонкая электроника проиграла непогоде. С тихим щелчком встало в пазы биостекло, отсекая комнату от разбушевавшейся стихии.

- Молчи! Если хочешь ещё немного пожить, молчи! – яростно зашептал Рауль. Генрих замер в крепких руках, а потом моргнул, выгибаясь и издавая протяжный стон страсти. - Засранец! – прошипел мужчина, вжимаясь пахом в бедро юного клоуна, вздумавшего играть на публику. Юноша, почувствовав твёрдую плоть, замер.

«Боится. Как же он боится!» - подумал Ксавье, отстраняясь. Нет, он не жалел своего младшего, но напоказ насиловать, а иначе и не назовёшь то, что могло произойти между ними, не будет. Сколько раз его брал Роман при всех, не стесняясь ни отца, ни брата Раймонда, насилуя тело и убивая душу? Как бы он ни проклинал своё прошлое, себя, ушедшего, такой судьбы он не пожелал бы и врагу. Внук Романа в твоих руках. Сломай! Возьми то, что и так твоё по закону отныне и до самой смерти, отомсти за годы страданий, смерть любимого и сына! Но упрямо билась в висок, причиняя боль, мысль о том, что за всё заплачено, счета обнулены. Сейчас в его объятиях не Роман, а мальчик, виновный лишь в том, что в его венах течёт проклятая кровь.

Рауль поднял взор, но наткнулся на ясный взгляд Валери, пришло понимание того, что - это не его апартаменты на Альфаруме, где висит портрет Романа, чтобы не забывать, помнить вечно до самой смерти свой позор! Омега смотрел с любовью и нежностью. Разве мог он предать любимого, запятнать их постель насилием? Он посмотрел в глаза Генриха и увидел в них бездну. Младший был готов пойти до конца, стерпеть боль и унижение почти публичного соития, но не просить пощады. Они заигрались во вражду, почти перешли точку невозврата, как когда-то он с Романом, не пожелав подчиниться. Рауль давно научился не повторять своих ошибок дважды. Поэтому всё ограничилось поцелуями, самыми нежными, какие мог дать Ксавье - прожжённая шлюха, постельный раб Романа Пантеоната. Он целовал своего мужа и мечтал о будущем. В их будущем будут дети, рыжие мальчишки, сыновья Генриха и его. Тихие стоны в ответ, несмелые ласки рук, опухшие губы и надежда, что всё у них получится, если не спугнёт, научит доверять и научится верить.