климат им вредит.

— Эх, Мишка, друг мой, — сказал Нестеров, — видно, и тебе чужой

климат не по нутру! Домой бы нам теперь, в свою степь-матушку. На сладкий

молочай и горячее солнышко...

Да, ничего нет милее родных мест!

В конце сорок пятого года Нестерова демобилизовали, и поехал он на

родину с Мишкой. Бумагу Нестерову такую выдали, что, дескать, верблюд

даётся в подарок от гвардейцев колхозу «Советский труженик».

ДРУЖОК

Однажды в какой-то сожжённой деревушке к нам пристал пёс, чёрный, с

жёлтыми надглазниками, лохматый и грязный. Был у нас тогда в роте

замечательный пулемётчик татарин Абдулла Рафиков, тихий такой,

малоразговорчивый, но очень смелый в бою и сердечный человек.

Так вот Абдулла приласкал беспризорную собаку, накормил её супом с

хлебом и даже вымыл в реке. Довольный пёс отряхивался от воды, чихал,

доверчиво смотрел на свою заботливую няньку и лизал Рафикову руку. А мы

смеялись:

— Ну, псина-образина, тебе такой уход, наверно, и во сне не снился.

Все мы очень полюбили этого простого пса, который чем-то напоминал

нам мирную сельскую жизнь в родном доме. На фронте это часто бывало:

таскают солдаты за собой то собаку, то жеребёнка и в минуты отдыха от боев

и походов играют с ними, ласкают и балуют.

Назвали мы приблудного пса Дружком.

Быстро свыкся пёс со своим новым положением, обжился в роте и хорошо

знал всех бойцов роты, но главным своим хозяином считал Абдуллу Рафикова.

Но вот как-то раз командир роты и говорит Рафикову:

— Что он у нас даром хлеб ест? Ты научи его чему-нибудь полезному.

Пусть службу несёт.

И стал Рафиков обучать Дружка военному делу.

Обмотает его пулемётной лентой, и ходит пёс за ним, носит патроны. А

потом стал обучать переползанию. Бросит подальше кусок мяса, ляжет на

землю и вместе с собой положит Дружка. Затем сам ползёт и собаке

приказывает:

— Ползи... ползи...

Пёс сначала вскакивал и хватал мясо, но упрямый дрессировщик

выдёргивал кусок из зубов своего любимца и, нажимая ему рукой на спину,

настойчиво заставлял ползти.

Недоверчиво смотрели мы на эти уроки и смеялись над товарищем:

— Брось, Абдулла, с ним возиться. Это же простая дворняга — ничего из

этого не получится. В деревне только лает да ворон пугает.

А Рафиков упорно стоял на своём:

— Постой немного. Он учёный будет.

Так и вышло.

Смотрим, через некоторое время ползать стал Дружок по одной только

команде «ползи». Проползёт немного и сразу же получает от хозяина

награду — кусок мяса или сахару.

И боевую службу стал нести.

Бывали такие случаи: окопавшись на высотке, лежит Абдулла со своим

помощником Васей Королёвым и бьёт из пулемёта по врагу. Недалеко в

овраге — патронный пункт. Там Дружок лежит. И вот в самый разгар боя,

когда патроны у пулемётчиков на исходе, а поднести к ним из-за сильного

огня противника трудно, — посылают Дружка. Получив приказание «ползи», он

срывается с места и бежит, а потом ложится на живот, вытягивается и

ползёт, плотно прижимаясь к земле.

Пули кругом него свистят, иногда мины рвутся, а он продвигается всё

вперёд и вперёд. Снимут с него пулемётчики патронную ленту и посылают

обратно.

А после боя каждый старался чем-нибудь да угостить Дружка. А Рафиков

обижался на озорство товарищей:

— Не надо портить собаку. А то слушаться не будет...

Все мы очень довольны были и службой и дружбой этой собаки, но на

войне часто теряем мы вдруг то, что нам очень дорого и чего мы никак не

хотим терять...

Однажды во время боя подполз Дружок с патронами к Абдулле, а в это

время недалеко разорвалась мина. Рафиков будто нехотя отвалился от

пулемёта, и пулемёт замолк. Дружок заскулил и завертелся волчком на месте,

хватаясь зубами за раненую ногу.

После успешной атаки мы поднялись на высотку, где было пулемётное

гнездо Рафикова. Недалеко от пулемёта мы подобрали тяжело раненного Васю

Королёва — помощника наводчика, а в окопчике навзничь лежал наш славный

наводчик и рядом с ним его верный Дружок. Положив на грудь своего хозяина

передние лапы, он жалобно скулил...

Мы похоронили своего боевого товарища на опушке рощи, недалеко от

деревни Голубочки. На могиле его поставили маленький деревянный памятник и

написали на нём: «Погиб смертью храбрых за Советскую Родину пулемётчик

Абдулла Рафиков, год рождения 1912».

А Дружку перевязали раненую ногу и положили его в повозку. Наша часть

отходила. Ночью мы выехали из деревни и к утру, проехав километров десять,

вдруг заметили, что Дружка в повозке нет. И куда он делся — никто не знал.

Дня через два мы снова с боем заняли деревню Голубочки и пошли на

могилу товарища. На опушке леса мы остановились: надмогильный деревянный

памятник выворочен и разбит, а у могилы лежит Дружок с простреленной

головой. От местных жителей мы узнали вот что.

После нашего ухода из деревни в неё вошли фашисты, и один из

автоматчиков, проходя через опушку леса, увидел могилу Рафикова. Он

подошёл к ней и ударил ногой по деревянному памятнику. В это время из-за

дерева на него набросилась хромая чёрная собака и вцепилась зубами в ногу.

Немец сначала испугался, закричал, а потом, придя в себя, оттолкнул собаку

прочь и дал автоматную очередь...

Мы закопали верного Дружка тут же под деревом, около могилы его

хозяина — славного пулемётчика Абдуллы Рафикова.

ПОДВИГ САНИТАРА

Однажды в наш лазарет привезли раненую собаку. Это был лохматый

тёмно-серый пёс, похожий на кавказскую овчарку, ростом с доброго телёнка.

И кличка у него была какая-то размашистая — Разливай.

Мы удалили осколки, и раны стали быстро заживать. У собак хорошо

зарастают раны.

Недели через две, когда собака уже выздоравливала, в лазарет пришёл

её хозяин. Был он пожилой, кряжистый, с большим скуластым лицом, выбритым

до глянца. Обращаясь ко мне, поднял к козырьку руку и представился:

— Ефрейтор Ткачук. Вожатый-санитар. Раненых возил. Трёх собак миной

уложило, а нас с Разливаем миновала...

Говорил он легко, без напряжения, и мощный, грудной бас гудел как из

бочки. «Вот, наверно, поёт...» — подумал я. Левая рука у него была

забинтована и висела на привязи. На левой стороне широкой груди серебристо

поблёскивала новенькая медаль «За боевые заслуги».

— Я сейчас в медсанбате, — продолжал ефрейтор, — в команде

выздоравливающих. Хотели меня эвакуировать дальше, да я упросил оставить.

Наша дивизия для меня — дом родной.

Мы сняли Разливая с привязи. Он подошёл к своему хозяину и ткнулся

мордой в колени. Собака даже не виляла хвостом.

— Суровый ваш Разливай... — заметил я.

— Такой уж у него характер, — пояснил Ткачук, — неразговорчивый. Но

хозяина не подведёт. Я его взять хочу. Можно?

— Пожалуй, можно, но зачем он вам теперь один-то?..

— Я ему напарников присмотрел в деревне. Буду готовить новую упряжку,

а Разливай вожаком будет. Он у меня опытный: школу окончил и пороху

понюхал...

Прощаясь со мной, Ткачук озабоченно сказал:

— Меня весна беспокоит... Снег скоро сойдёт, а тележки-то у меня нет.

На волокуше по земле тяжело.

Солнце уже пригревало по-весеннему. Снег посинел и осел. Зачернели

высотки. В оврагах под снегом накапливалась вода.

— Приходите к нам в лазарет, — пригласил я, — у нас кузница есть, и