наверх тут не удастся. Тогда он свернул и побежал вдоль этой гигантской преграды в поисках удобного

для укрытия места. Все время его точило сомнение - от австрийца теперь можно было ждать всякого.

«Только бы не собаки, только бы не собаки», - думал Иван, с безысходной ясностью сознавая, что если

немцы пустят собак, им уже не уйти.

Продолжая бежать по косогору, он то и дело поглядывал вниз. Там словно на ладони раскинулся весь

этот лесистый склон: широкое ущелье, где они провели ночь, сосняк, на краю которого приютился дом с

высоким каменным фронтоном и длинной деревянной галереей вдоль стен - видимо, усадьба лесника. С

минуты на минуту он ждал, что там появятся немцы, но те почему-то опаздывали, и возле усадьбы было

глухо и пусто. Не видно было и лесника, наверно, он еще не поднялся снизу. В эти несколько

напряженных минут Иван ожесточенно проклинал тех, по чьей воле он вынужден был пойти на такое

дело. Разве он разбойник с большой дороги или грабитель? Зачем ему останавливать этого мирного

толстяка, угрожать ему пистолетом и тем более грабить, если б не война, не плен, не бесчеловечные

издевательства и унижения, не то, наконец, на что он решился ради своей жизни, ради Джулии, ради

этого австрийца тоже?

Обходя огромные камни на травянистом лугу, они взбежали на взлобок и невдалеке, в скалистой

стене, увидели узкую щель расселины, которая вела куда-то в глубь каменных недр. Ивана это

обрадовало. Он подумал, что там, возможно, есть ручеек, который позволит запутать следы, да и самим -

чувствовал он - надо было куда-то прятаться, так как каждую секунду могли появиться немцы. Иван из

последних сил бежал по траве, за ним, изнемогая, но терпеливо перенося усталость, бежала Джулия.

Ободрав в колючих рододендроновых зарослях ноги, они вскоре пробрались в расселину, но ручья, к

сожалению, в ней не оказалось. Это было глухое, дикое место, где царил сырой душный мрак, с крутых

каменных стен свисал колючий кустарник, в щелях между камнями пробивались пряди жесткой травы.

Внизу валялись старые кости; вспугнутая людьми, со свистом шарахнулась в глубь расселины какая-то

ночная птица. Очень неприветливым показалось им это место, но то, что они все же успели добежать

сюда и спрятаться, несколько успокоило Ивана. Он замедлил шаг, взобрался на обомшелую каменную

плиту и подождал Джулию. Взмахивая для равновесия рукой, девушка по камням бежала к нему, ее

короткие черные волосы спутались, лицо горело от бега и усталости, а в глазах, когда она взглянула на

Ивана, вместо обычной для нее игривости блеснул страх.

- Санта мадонна! Ми уходиль, да? - спросила Джулия.

Он нетерпеливо бросил:

- Давай быстрей!

- Что ест бистрей? - не поняла девушка.

Иван не ответил. Тяжело дыша, Джулия подбежала ближе, и они по камням двинулись дальше.

- Много карашо фатер! Комунисто фатер! - с радостью сказала она.

- Какой там коммунист! - с досадой отозвался Иван. - Человек просто.

- Си, си, человек. Бене человек22, - согласилась девушка, пробираясь вперед. Он в это время

вслушивался в звуки снизу и не мог оторвать взгляда от зажатой у нее под мышкой буханки. Джулия

инстинктивно почувствовала его взгляд и обернулась:

- Эссен? Хляб, да?

Она быстро отломила от буханки краешек корки и протянула Ивану. Он не колеблясь взял, жадно

откусил раза два и проглотил. Надо было торопиться. Сзади вот-вот могли появиться немцы, но он уже

не мог не думать о хлебе, стал угрюм и медлителен. И Джулия, поняв, остановилась, присела, прижав

буханку к груди, быстрыми пальцами отломила от нее больший кусок, который услужливо сунула Ивану в

его широкие, огрубевшие ладони. Крошки, осыпавшиеся на полу куртки, тщательно собрала в горсть и

бросила себе в рот.

Иван, бережно взяв хлеб, повертел его в руках, будто рассматривая, исподлобья тайком взглянул на

буханку и начал старательно разламывать кусок на две части. Затем, как бы взвесив на ладонях, одну

половину протянул ей. Она не отказалась, усмехнулась и быстро взяла:

22 Да, да, человек. Хороший человек (итал.).

15

- Данке. Нон, грацие - спасибо!

Жадно жуя, он не ответил на ее благодарность.

Они полезли дальше. Девушка также молча начала есть, но хлеба было очень мало, крохотные

кусочки его лишь раздразнили их аппетит, и вскоре Джулия резко обернулась к своему спутнику:

- Руссо! Давай все-все манджаре!23 Си?

Глаза ее в веселом прищуре загорелись прежней озорной живостью, пальцы впились в начатую

буханку, готовые разломать ее, и Иван испугался, почувствовав, что она действительно раскрошит этот

их более чем скудный запас. Он схватил ее за руку:

- Дай сюда!

Джулия удивленно повела бровями, а Иван выхватил у нее хлеб и быстро завернул в тужурку.

Девушка сперва смутилась, а потом вдруг рассмеялась. Он недоумевающе посмотрел на нее:

- Ты что?

- Руссо правильно! Джулия нон верит хляб. Слово верит, любов верит. Хляб нон верит Джулия. Джусто

- правилно, руссо!

Смеясь, она подошла сзади к Ивану и легонько коснулась ладонью его лопатки. Ощутив ее

неожиданную ласку, он неловко повел плечами.

- Ладно, - буркнул Иван, намереваясь идти дальше, но в это время раскатисто прогремел далекий

винтовочный выстрел. Они оглянулись и застыли на камне - снизу, откуда-то со стороны усадьбы,

донеслись крики, сразу же затрещали «шмайсеры» - над ущельем загремело, загрохотало эхо. Иван

сжался - он напряженно вслушивался, не прорвется ли оттуда знакомый, ненавистный лай. Но лая не

было. Пули в расселину не залетали, очереди трещали почему-то далеко в стороне, и это немного

удивило Ивана. С полминуты послушав, он бросил тужурку на камни и по выступам и трещинам в скале,

цепляясь за кусты, полез наверх, чтобы выглянуть из расселины.

Очереди трещали, гремели, вверху со свистом проносились пули, в грохоте пальбы уже был слышен

далекий треск мотоциклов. Джулия, запрокинув голову, напряженно слушала и следила за Иваном,

который добрался почти до середины крутой стены. Оглянувшись на выход из расселины, он пролез еще

немного и, вобрав голову в плечи, замер, увидев вдали усадьбу и мотоциклистов. Подхватив тужурку,

Джулия скинула клумпесы, что-то крикнула, но он будто прилип к скале и не мог оторваться от зрелища,

краешек которого приоткрылся ему с высоты.

В редком ельнике перед усадьбой метались в траве три мотоцикла, пулеметы которых торопливо

били куда-то вверх. Где-то, видно пробуя прорваться выше, трещали еще несколько мотоциклов, но их

не было видно из-за выступа скалы. Было ясно, что огонь и все свое внимание немцы направили в

сторону от этой расселины: темп стрельбы свидетельствовал о том, что они видели цель.

Поведение немцев вызвало смутную догадку. Иван подвинулся немного в сторону, прячась за выступ

в скале, взобрался выше и вдруг хорошо увидел все, что там происходило.

Снизу что-то кричала Джулия, но он не слышал ее. Вцепившись пальцами в каменный выступ, он

смотрел, как по склону к скалистой стене, широко раскидывая длинные ноги, бежала фигура в

полосатом. Вокруг нее вспархивали клубочки пыли - это ложились пули. Гефтлинг падал, но тотчас

вскакивал и бежал, чтобы через несколько секунд снова упасть. За ним, правда в отдалении, оставив

мотоциклы возле усадьбы, бежали вверх трое немцев, в то время как остальные с места, через их

головы, били из пулеметов. Огонь был очень густой и дружный, и все же гефтлинг бежал. Иногда он

оглядывался и, казалось, даже что-то кричал, потом падал, и Иван каждый раз думал: не встанет! Но нет!

Как только ослабевал огонь, бедняга вскакивал и бежал вверх.

- Руссо! Руссо! Что смотришь? Руссо! - нетерпеливо притопывая на камне, спрашивала Джулия.