— Слушай меня хорошенько, Жозеф! — ответил Аристиль. — Я никогда не делаю людям зла, но горе тому, кто осмелится меня затронуть: лучше бы ему затронуть самого господа бога! Проклятье упадет на твою голову, предатель, оборотень!..

Жозеф Буден не выдержал и стегнул Аристиля по лицу хлыстом. Оскорбленный взревел от боли, соскочил с лошади, вытащил мачете и бросился на Жозефа Будена. Глубокий кровоточащий след протянулся по всему лицу Аристиля. Буден едва успел спрыгнуть и укрыться за своим жеребцом, как удар страшной силы пришелся по его седлу. «Ах, черт! Жаль, что не взял с собой револьвера!» Он схватил мачете, и враги скрестили оружие. Искры сыпались дождем. Противники дрались яростно, глаза у них зловеще блестели, лица подергивались. Было ясно, что схватка идет не на жизнь, а на смерть. Олисма Алисме закричал, чтобы поднять тревогу. Испуганный Мондестен Плювиоз отвел лошадей подальше от места поединка. Он тоже принялся кричать. Сбежались люди. Враги бросались друг на друга как сумасшедшие, прыгали, отскакивали в сторону, избегая острия ножа, делали ложные выпады и кряхтели от натуги.

Мондестен сказал Олисме:

— Один только отец Буа-д’Орм может отвратить беду. Живо поезжай за ним!..

Кругом уже собралась толпа. Одни пытались образумить сражающихся, удержать их, зато другие из ненависти к окружному начальнику подзуживали Аристиля:

— А ну, Аристиль!.. Прикончи его!.. Убей мерзавца!..

По-видимому, Аристиль, жестоко страдая от боли и нанесенного ему оскорбления, и сам хотел прикончить Жозефа Будена. Аристиль был борец, каких мало, он без передышки нападал на противника, проявлял необычайную отвагу, ловкость и проворство. Жозеф Буден, хотя и менее искусный, все же отчаянно боролся за жизнь: он делал решительные выпады или, оставляя тело незащищенным, неожиданно наносил Аристилю сокрушительный удар слева. И каждый раз метил в шею.

Толпа росла на глазах. Женщины подняли крик, дети визжали, мужчины уговаривали Аристиля. Повязав бедра большим красным платком, прибежала Майотта, жена героя, как всегда молчаливая, замкнутая; руки у нее тряслись от волнения, и она нервно комкала широкую белую простыню, готовясь подобрать тело своего Аристиля, если удача изменит ему.

Аристиль явно начинал уставать. Он израсходовал слишком много сил в начале поединка. Он нападал уже не так часто, порой даже отступал, но напряженно ждал той минуты, когда внимание противника ослабеет. Впрочем, Жозеф Буден был испуган враждебностью толпы и искал случая закончить борьбу.

— Аристиль, змея под ногами! — вдруг крикнул он.

Аристиль невольно взглянул на землю. Однако ему хорошо был известен этот вероломный прием. Тут Жозеф Буден нанес врагу сокрушительный удар, к которому уже давно готовился.

— Предатель!.. Сволочь!.. — взревела толпа.

Но Аристиль и не такое видывал на своем веку! Почувствовав лезвие ножа возле шеи, он мгновенно поднял свое оружие вертикально, чтобы заслонить голову. Это была единственная защита, которая еще могла спасти того, кто попался в ловушку. Однако сила удара была такова, что он упал. Но тотчас же вскочил на ноги, по-прежнему держа наготове мачете.

— Аристиль! Бей его! Бей его! Бей! — вдруг завопила Майотта.

Она кричала как сумасшедшая, неистово размахивая руками и топая ногой.

Аристиль бросился на врага, осыпая его градом ударов. Едва можно было различить нож в его руках, с такой быстротой он им орудовал. Растерявшемуся Жозефу Будену пришлось отразить множество ожесточенных атак. Тут галопом прискакал Буа-д’Орм.

— Аристиль! Аристиль! — закричал он. — Не надо крови!.. Не проливай кровь, Аристиль! Ты же знаешь!..

Старец соскочил с седла.

У Жозефа Будена глаза вылезали из орбит, он исступленно отбивался, чувствуя, что близка минута, когда он падет под натиском противника. Резким ударом Аристиль выбил у него мачете и замер на месте.

— Ну же, подыми свое оружие, — сказал Аристиль, и глаза его дико блеснули.

Жозеф Буден пустился наутек. Аристиль выругался и, потрясая ножом, побежал было за ним вдогонку. Тут вмешался Буа-д’Орм.

— Нет, Аристиль!.. Оставь его!.. Бог ему судья!.. Если он подаст жалобу или сделает тебе какую-нибудь пакость, клянусь, его постигнет ужасная кара! Оставь его, Аристиль!.. Я этого требую!..

Аристиль остановился. Лицо его выражало разочарование, гнев, и, резко тряхнув головой, он изо всех сил швырнул мачете на землю. Майотта бросилась в объятия мужа и зарыдала, обхватив его за шею.

В сияющее воскресное утро на четвертой неделе поста по ветру развевалось множество расшитых хоругвей. Посреди белого шелкового полотнища с золотой бахромой сверкало сердце Христово, окруженное языками пламени, увенчанное терниями и пронзенное копьем; на серебристо-звездном атласе сиял лик спасителя; с багряной хоругви кротко улыбалась пресвятая дева, а дальше реяли в воздухе другие образы католической мифологии. Под охраной крупных сил полиции выстраивалось шествие. Во главе с Эфонизой Фонтен и Ноэми Дюплан шли члены духовной конгрегации св. Франциска с лиловой лентой вокруг шеи — высохшие крикливые девы и вдовы с пергаментными лицами; они несли большие раскрытые книги, а на головах у них покачивались неописуемые шляпы — миски и колокола, украшенные чучелами птиц, бантами, рюшем и созвездиями булавок с блестящими головками. Отец Диожен Осмен, едва оправившийся после болезни, шествовал в белом стихаре под балдахином, окруженный мальчиками-певчими; он держал тяжелую золотую дарохранительницу и, хотя ноги у него дрожали от слабости, читал громким голосом «Отче наш». Сквозь облака ладана просвечивала золотая парча, в нос бил затхлый запах старой церковной утвари и залежавшихся в ризнице одежд и жалобно звучали нескончаемые песнопения... Губы верующих двигались быстро, машинально, и богомольцы почти бессознательно тянули вязкие, затверженные и неистовые слова молитв.

Шестеро мужчин тащили тяжелую скульптурную группу «Снятие со креста», изображавшую Иисуса на руках скорбящей богоматери. То было грубое произведение в испанском духе, предназначенное для того, чтобы поражать неискушенное воображение. Действовало оно почти безошибочно, погружая в прострацию разум простых людей и порождая в душах смирение, необходимое для торжества веры. Даже самые неподатливые невольно крестились при виде этой скульптуры. Силы небесные! Вот плывут над карательной экспедицией Иисус Христос, мертвенно-бледный, обросший бородой, изможденный, окровавленный, и пресвятая дева, закутанная в голубые покрывала, которая держит в объятиях своего бездыханного сына и смотрит на него с невообразимой мукой! Но как же допускает сын божий и его непорочная мать, чтобы их несли люди, снедаемые ненавистью, фанатизмом, жаждой гонений и убийств? Неужели небо благословляет карательные экспедиции, предпринимаемые для того, чтобы возродить во имя Божественной Рыбы[72] преследования первых христиан и зверства разнузданных центурионов?.. Почему у приверженцев официального вероисповедания не хватает мужества взяться за мечи вместо крестов, которыми они потрясают в лучах солнца?

«Дети девы Марии» шли тесными рядами, и их свежие голоса без устали повторяли духовный гимн, под звуки которого должна была орудовать эта новая инквизиция:

Вереницы благочестивых или корыстных прихожан, которые сказали «Да, отец мой», отрекаясь от богов-лоасов, толпа любопытных, ребятишки, привлеченные зрелищем, лай собак, звон колоколов и протяжное пение — все это сливалось воедино, создавая пеструю слуховую и зрительную мозаику.

Доктор Флорансель, вероятно, разбуженный этим гамом, выскочил на балкон, сердитый, взлохмаченный, тараща покрасневшие заплывшие глаза.

— Черт вас побери! — завопил он. — Заткните свои глотки, обезьяны, лакеи, жулики, яйцеглотатели!..