— Хватит валять дурака! Все, что было сказано, — ерунда! Говорите о самом главном! Об этом самом! Считаю дo трех! Раз…

С этими словами он быстро извлек из письменного стола огромный пистолет и наставил его на перебежчика.

Зарницкий выронил сигарету и, протянув к капитану руки, с дрожью в голосе залепетал:

— Простите, если вы о бриллиантах, то они спрятаны у границы. Я еще не успел рассказать…

— Встать, мерзавец! Здесь тебе не чехословацкая кофейня. Ограбил моего соотечественника — американца… даже убил его и еще втирает очки накануне смерти!

Офицер нажал на предохранитель и взвел курок. Перебежчик вскочил со стула. Рыдая, он закричал:

— Прошу извинить меня, господин капитан. Не убивайте меня. Он — чех, а не ваш соотечественник. Для побега нужны были средства.

— Говори! — прикрикнул на него капитан, — говори все, что было.

Перебежчик теперь заговорил шепотом, он потерял голос, съежился. С головы до ног его обливало холодным потом. Его грабят. Лишают и здесь той жизни, о которой он так мечтал и ради которой совершил преступление.

Неужели попался на испуге?

— О мокрых делах, парень, все «не успевают» рассказывать, — прорычал офицер, пряча в стол парабеллум и садясь в кресло, — но ты останешься на свободе, конечно, при определенных условиях… Можешь себя поздравить. Америка, друг мой, великодушна, но… с камешками тебе придется расстаться.

Американец говорил тоном явного превосходства. Он заметно повеселел. Теперь он резво ходил по кабинету, и глаза его горели жадным огнем.

Профессия шпиона поначалу не весьма устраивала Зарницкого. Но что поделаешь, если не выдержал провокационного допроса, раскис, проболтался. Да, теперь попал в лапы…

Ну и что же? По крайней мере, по утрам снова можно пить кофе, хотя и без коньяка, жить в центре Вены и иметь девушек. Правда, девушки не те, что в Праге. По указанию шефа он должен иметь связь с проститутками… Но ведь и сам он продался за деньги.

Рисовал больше для вида, в целях установления контактов с русскими при сбыте картин. Но само рисование почти не приносило дохода. Разве рисованием удивишь Вену, если здесь даже знаменитые музыканты прославленной старинной оперы пиликают на перекрестках, вымаливая гроши у случайных прохожих.

А ему все-таки платят. В его работе есть риск. Но раз он рискует — значит, борется. Кто, как не он, спасает Свободный Запад от коммунистической угрозы, шпионя за красными офицерами. Вот и этот лейтенантик, бездарный пискун, возомнивший себя чуть ли не великим Карузо. Не плохо он выглядит на пленке. Эльфи очень удачно заарканила дурачка. И в моих руках важные документы.

Теперь надо вытянуть от шефа побольше. Так я представил себе, Вживаясь в дело, всю неприглядную жизнь пана художника Зарницкого в Чехословакии и его путь в шпионы.

Выслушав мою версию по оценке материалов на Зарницкого и соображения о его задержании, Федчук заулыбался.

— А вы, оказывается, мастер разыгрывать ситуации, — весело проговорил он.

Продолжая улыбаться, достал из сейфа и протянул мне маленькую газетную вырезку на непонятном мне языке. К вырезке был подклеен перевод официального сообщения Чехословацкого агентства печати.

«Убийство фабриканта стекла. Ограбление сейфа. Подозрения падают на исчезнувшего участника февральского заговора, студента Академии Художеств», — читал я.

Но Федчук сразу же оторвал меня от дальнейшего чтения.

— Не думайте, что это большая заслуга. Beдь ловеласы становятся шпионами по определенному шаблону. К тому же, это было давно.

Федчук взял у меня из рук и опять закрыл в сейф газетную вырезку. Достал папиросу и закурил. Видно было, что состоявшийся разговор был для него приятен.

— То, что Зарницкий являлся активным участником февральского заговора в Чехословакии, совершил убийство и бежал в Австрию, все это бесспорные факты. Хорошо, конечно, что вы домыслили их путем логических рассуждений. Но если это все, то Зарницким можно не заниматься.

Федчук встал, прошелся по кабинету, приглаживая рукой волосы.

— Но здесь дело сложнее, — продолжал он. — Для меня лично все эти преступления позволяют предположить, что, оказавшись в Австрии, он стал шпионом. Более того, у нас есть все основания считать, что он шпион, работающий против нас.

Федчук нахмурился. Подойдя к книжному шкафу, поставил на место упавшую книгу. Задержал взгляд на люстре, словно обдумывая что-то. Наконец, сел рядом со мной и заговорил вновь:

— Так вот, на вашей версии с лейтенантом надо и строить проверку Зарницкого. А о задержании говорить рано. Представьте себе, что Зарницкий задержан и вам поручен его допрос. Попробуйте-ка разоблачить его в шпионаже на основании материалов досье. Ведь он противник сильный и умный, рассчитывающий буквально каждый свой шаг.

И вот я сижу в своем кабинете за столом и мысленно представляю себя то в роли следователя, то в роли Зарницкого. Ставлю ему вопросы и сам отвечаю на них. Много еще я задавал вопросов Зарницкому, но ничего добиться не мог.

Я пробовал задавать ему вопросы то в одной, то в другой последовательности, идти прямым и более извилистым путем, но все равно не мог достигнуть успеха. Я только раскрывал перед ним карты, выкладывал на стол свои козыри.

Теперь я понял, почему Федчук предложил именно этот эксперимент. Он дал мне почувствовать мое бессилие.

Вконец измученный, я прекратил инсценировку допроса. Нет, нет и нет! Все это не доказательства, а лишь сигнал, над которым надо работать. Все необходимо начать сначала. Нельзя увлекаться и целиком отдаваться первому впечатлению.

— Так с чего же вы решили начать? — спросил Федчук на следующий день, как только я появился в его кабинете. — Надеюсь, поняли, что начинать надо с доказательств.

— Начну с того, — отвечал я, — что увижу Зарницкого в натуре. Посмотрю на него хотя бы издали, со стороны. Знать в лицо своего противника, его манеры — это уже немалое преимущество для охотника за шпионом.

— Неплохо, неплохо, — одобрил мои мысли Федчук. — К тому же, — продолжал он, — для задерживания Зарницкого придется все равно «выводить» из Первого района Вены к нам в зону. Так что знать его в лицо вам абсолютно необходимо.

Федчук склонился над столом, что-то пометил на лежавшем перед ним листе бумаги. Лучи закатного солнца освещали его лицо. Вскинув голову и посмотрев на меня, он снова спросил:

— Ну, а дальше?

— Затем поселюсь в Военном городке и займусь коллекционированием натюрмортов. Возможно, удастся привлечь внимание агентов Зарницкого к себе. Вот, кажется, и все, что я пока намереваюсь предпринять, хотя в мыслях забегаю далеко вперед.

— Ну, что ж, — заметил Федчук, — наметки, пожалуй, подходящие. Только все это надо делать не торопясь, в естественной обстановке и совершенно надежным способом. Советую хорошо поразмыслить над деталями.

И вот я снова склонился над тощим досье. Папка уже не блещет глянцем, листы потускнели, уголки листов оттопырились, как бы загнулись кверху.

День за днем, ночь за ночью перелистываю я эти страницы, выученные почти наизусть. Всматриваюсь в фотографию, стараясь запомнить, запечатлеть каждую деталь внешности своего противника, так сказать, в живом виде представить его перед собой.

Наконец, кажется, все продумано и учтено. Согласована и одобрено. Пора действовать.

Кафе «Будапешт», где, судя по заявлению лейтенанта Кострова, Зарницкий постоянно завтракал с десяти до одиннадцати утра, мы с Ольгой начали посещать из осторожности вечером, с наступлением темноты.

В кафе было душно и тесно. Гремел оркестр. Подвыпившая публика главным образом танцевала. Многие женщины и мужчины вели себя настолько вульгарно, что на них противно было смотреть. Однако я сдерживался.

За стойкой буфета стояло несколько девушек. Они и были объектом моего пристального изучения. Расплатившись и выйдя на улицу, мы вздохнули свободнее. Луна и звезды купались в светлой зеркальной глади Дунайского канала…