Глава двадцать вторая

— Нет, — сказал Павел Павлович, отец Леси. — Катя, конечно, девочка хорошая, но не про тебя. Тебе, не обижайся, баба с тремя руками нужна, понимаешь? Мужик ты, вижу, крепкий, однако по хозяйству сам не управишься.

— Я левша, отец. И левая у меня целая.

— Оно правильно, конечно. Морду, может, кому и разобьешь, а вот лопатой работать не сможешь. Как в том же базу почистишь? Нет, тебе только в городе жить надо, а Катя деревенская, она в ваши асфальты не поедет.

— Да я к ней, отец, и не сватаюсь, просто обещал заглянуть, понимаешь?

— Что значит, «просто обещал»? У нас ни с того ни с сего на блины не ходят.

Разговор этот проходил в заснеженном саду, у забора, где Зырянов с хозяином меняли подгнившие штакетины. По поводу окончания этой ударной работы Павел Павлович предложил причаститься, а Женька поведал о том, что его ждут в гостях.

Ему и в голову не приходила мысль приударить за студенткой, красивой и умненькой деревенской девочкой. По сути, разница в годах у них была несущественной, но после всего пережитого он чувствовал себя несравненно старше Кати, настолько старше, что даже не ощущал большого различия между нею и Олежкой. Дети и дети.

Конечно, Павел Павлович прав: не хрен было обещать вчерашней попутчице, что он придет. Но если уж пообещал, то куда деваться! Надо заскочить хоть на пять минут. Да, визит будет коротким. Он пойдет туда, как и договаривался, к двум, а в три уже встретится с Пилявиным. Вот после этой встречи можно будет и выпить с Котенковым, на прощание, так сказать. Посидеть вечер за столом, а днем отбыть в Москву. Нечего тут больше делать: Пилявин никого не хочет убивать…

Завалил-таки его вчера Эдуард. Проклятая рука… И в этом Павел Павлович прав: калека есть калека. И с лопатой не управиться, и картошку не почистить, и рубаху не выстирать… Только рюмку удобно держать. Где, интересно, Лис все-таки служит? Может, и вправду возьмет его к себе? А то совсем печально на душе становится.

— Ладно, мы вечером забор обмоем, ты только, Женя, не засиживайся там. У Кати батька, правда, странный мужик, не больной, а не пьет, да и болтать не очень любит. Так что ты пару блинов съешь — и домой сразу топай…

Так оно и вышло. За столом все сидели несколько чопорно, испытывали неловкость, словно какое-то недоразумение свело их, таких разных, в одну компанию. Мать Кати постоянно косилась — или это только казалось Женьке? — на его изуродованную руку, отец раз за разом извинялся, что не пьет, и пытался наполнить рюмку отказывающегося от водки Зырянова, Катя, гневно поджимая губы, метала недовольные взгляды на любую нетактичность родителей…

«Посидите еще…». — «Нет, спасибо, дела ждут…». — «Приходите, всегда будем рады…». И всем стало легче, когда гость пошел к калитке.

Катя проводила Женьку до крайней избы деревни. Падал тихий редкий снег, она отгоняла его от лица варежкой, как мух:

— Вот так и живем здесь. Скучно, да? Ты ведь столько испытал, столько видел, а я — лишь стены дома и института.

— Еще многое увидишь. И потом, я не знаю, на что лучше смотреть — на стены или…

Дорога полезла под горку, Женька остановился:

— Спасибо, Катя, все было хорошо.

— Мы еще увидимся?

— Я завтра уезжаю в Москву. Но чем черт не шутит…

Дальше он пошел один. Снег стал сыпать гуще, но на нем еще ясно виднелись вмятины от его схватки с Пилявиным. Вот колея, оставленная серебристым «Фордом». Вот следы от дороги до заброшенной фермы. Ель, на которую, как игрушечные украшения, вешали часы. Дверная рама, от нее пуля отколола вчера острую щепу…

Тоже стрелки нашлись! «Савва стреляет не хуже…». Мазила он, Савва. Ночь не такой уж и темной была, белый снег всегда немного подсвечивает. А если еще фонари в руках… Фонари вспыхнули одновременно с выстрелами, до угла этого строения Пилявину надо было бежать метра четыре, любой спецназовец в таких бы условиях не промахнулся.

А свежих следов на снегу не видно. Значит, не пришел еще Эдуард, хотя уже три часа. Интересно, почему его решили подставить свои? Хотя, возможно, он врет, и не кто другой, а Пилявин всадил нож в Крашенинникова? За что вот только?

Женька заглянул в проем двери: внутри помещения никого не было. Увидел припорошенные свежие следы Никиты, тянущиеся за постройку, от нечего делать пошел по ним.

Так, здесь, от угла, Никита что-то волок рядом с собой. Волок к островку молодых елей, стоявших метрах в восьми-десяти от фермы. Под низкими густыми лапами снежный холмик.

Зырянов успел наглядеться на трупы в Чечне. Он не испугался, не вздрогнул даже, увидев мертвого человека.

Две пули вошли Пилявину в лоб. Значит, Лис не соврал: люди его стреляли неплохо.

Непонятно только одно: почему они оставили убитого здесь? Надо же, наверное, было прокурора вызвать, медиков, сделать все, что полагается. Это в Чечне не всегда мертвых с поля боя забирали, но там такая обстановка была…

Почему Лис скрыл, что Эдуард убит?


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: