- Папа! Дядя Петя пришёл!

Оля бросилась к Угрюмову на шею, словно к любимому пуделю. Ничем такого отношения к себе он не заслужил, посему принял в качестве аванса. Плюшевая собака стала удачным первым взносом. Девочка вцепилась в игрушку и побежала хвастать к бабушке.

Состоялось неизбежное знакомство, к разряду приятных не относящееся. Мужик назвался Лёшей, сказал какую-то малоосмысленную мелкую гадость про то, что, мол, частенько слышал об Угрюмове от жены. Тамара Ивановна, чтобы разрядить обстановку, рассыпалась в благодарностях за подарки, сервировала моментально стол, и они выпили тёщиного коньяку «за всё хорошее». По тому, как заблестели при виде сосуда Лёшины глаза, Угрюмов понял, что и со второй семьёй его история будет недолгой, хотя и по другим причинам.

Оля появлялась на кухне набегами, садилась к Угрюмову на колени, лепетала что-то радостное и малопонятное. К отцу почти не обращалась, но тот не расстраивался, увлечённый потреблением халявы.

- Вы, мама, припашите этого бездельника. Не упускайте такой шанс. Вон у вас раковина течёт. Гардина отваливается.

- Да уж! От тебя-то ждать, конечно, ничего не приходится.

- Не начинайте! Я человек умственного труда. А для этих целей есть специальные люди.

Угрюмов отметил про себя «маму» и пропустил мимо ушей всё остальное.

- Справимся. Не вопрос. - Бутыль проделала очередной круг почёта над рюмками. - А ты, Лёша, по какой части? Научный сотрудник?

- Бери выше. Занимаюсь воспитанием подрастающего поколения.

- Профессор?

- Ну, не профессор, положим...

Тамара Ивановна играючи хлопнула его полотенцем по лицу.

- Трепло! Физкультуру он в техникуме преподает.

Угрюмов скосил глаза на выпирающий из штанов живот Лёши, и его пантомима не ускользнула от внимания того, кому предназначалась.

- Это у меня наследственное. Папаша весит полтора центнера. Мать — из той же весовой категории. Природа!

- Меньше жрать надо, - вмешалась тёща, впрочем, опять совершенно беззлобно.

Выпили за успехи советских спортсменов на приближающихся олимпийских.

Коньяк закончился, моргнуть не успели. Лёша с удовольствием переключился на пиво под недешёвую «московскую», а Угрюмов решил сойти с дистанции под предлогом важности иметь свежую голову завтра с утра. В некотором роде так оно и было. Когда же последняя капля спиртного исчезла со стола, Лёша вдруг как-то сразу заторопился, вспомнил о беременной жене и обязанностях главы семейства. Пошатываясь, отправился облачаться в доспехи — что-то отечественное болоневое, давно потерявшее цвет. Попутно похвалил куртку Угрюмова.

- На эти выходные не появлюсь, - огорчил он. - Но к следующим ждите.

Тамара Ивановна удостоилась нежного поцелуя, а Угрюмову досталась мягкая и влажная ладонь.

- Будем общаться, - обнадёжил гость.

- Всегда рад.

Прощальное рукопожатие затянулось.

- Слышь, родственник, - неожиданно сказал Лёша, не ослабляя руки. - На пару слов тебя можно? Наедине.

- Конечно.

Тревога промелькнула в тёщином взгляде.

- Ты мне это брось, - строго заявила она. - Домой иди и проспись. В следующий раз поговорите.

- Вопрос срочный, - упорствовал Лёша. - Всего одна минута.

Угрюмов сунул ноги в расшнурованные ботинки.

- Не беспокойтесь, Тамара Ивановна.

- Да, мама. Вы идите на кухню, а то у вас там не убрано. А мы быстро.

На прохладной и сумрачной лестничной площадке Лёша, оставшись без присмотра старших, первым делом смачно выругался. Жадно и от души — аквалангист, вернувшийся с глубины, дорвался до свежего воздуха.

- Тут такое дело, - заявил он без предисловий. - Пятёрку не займёшь?

Угрюмов молча достал несколько смятых купюр из кармана джинсов.

- Держи.

- Я как только, так сразу.

- Не переживай.

- Хорошо у вас в Сибири зарабатывают. Лопатой деньги гребёте. А здесь...

- Так ты завербуйся. Там кадры тоже нужны.

- Да я бы с удовольствием. Только куда с этими...

Он мотнул головой, показывая предполагаемое направление к дому, где его ждёт супруга на сносях.

- Ну, тогда смирись.

- Не ехидничай.

Он колобком покатился вниз по лестнице, пренебрегая лифтом.

***

За три месяца до окончания института Угрюмова отправили на преддипломную практику в Ленинград. Тогда это название не значило для него ровным счетом ничего. Город, наверное, большой, наверное, красивый. Мало ли их на Земле? Однако то, что открылось ему в реальности, перевернуло его мир. Зачаровывала чуждая «русскому духу» архитектура, эти ночные фокусы с мостами создавали ощущение какого-то сказочного балагана, бесконечные набережные обладали удивительной притягивающей силой. Угрюмов бродил по городу ночами, отсыпаясь днём в пустых вагонах, к которым был приставлен в качестве члена бригады слесарей-ремонтников.

Трамвайное депо имени Блохина на Петроградской получило от него мало пользы, но их вынужденный временный союз был обязательным для обеих сторон. Почему предприятие назвали в честь футболиста киевского «Динамо», к тому же всё ещё живого, Угрюмов стеснялся спросить у коллег, и только месяцы спустя узнал, что у прославленного спортсмена имелся менее известный однофамилец-революционер.

Настоящую же практику Угрюмов проходил в метро по выходным, потроша сумочки и карманы. В то время для него это занятие служило чем-то вроде хобби. Он часто возвращал украденное владельцу, если находил его достойным симпатии или сочувствия. Так случилось и с Ириной. Он стал беззастенчиво рассматривать её, вгоняя в краску, потом приблизился, вытащил кошелек...

- Девушка, это не ваш?

- Ой! - рванулась она к осиротевшей сумке.

Долго его благодарила и хлопала растерянно глазами. Она показалась Угрюмову чересчур интересной, чтобы пройти мимо. Через три месяца они поженились.

Угрюмов взял открепление от распределения по причине женитьбы на ленинградке и поступил на работу (о, чудо!) в депо имени Блохина. Из Купчино дорога неблизкая, зато хороший район и коллектив знакомый.

Поставили его мастером над бригадой трудяг. Они в Питере, не в пример сибирским, все начитанные, рассуждающие, имеющие мнение, амбиции и капризы. Предоставить их самим себе, как Угрюмов изначально предполагал, не получилось. Они желали его деятельного присутствия и участия, а он продолжал спать по старой привычке в пустых вагонах, ожидающих выхода на линию. Застигнутый уборщицей или начальством он лишь искал новое место уединения и на дружескую критику не реагировал.

Последовали выговора с занесением и без, увещевания, угрозы. Угрюмов молча улыбался и прогуливал смены полностью, не удосуживаясь отметиться на проходной для хотя бы видимости приличия. Пополнял коллекцию кошельков, шатался по барахолкам, отыскивая диковинные безделушки и полезности. Его долго терпели, больше года. Потом предъявили тридцать третью и выгнали взашей.

Чихать он хотел на их дурацкие статьи, но Советский Союз — не место для тунеядцев. Уголовный Кодекс тому подтверждение. Задушевные беседы с участковым приобрели постоянный характер, накаляясь с каждым разом. Изображать вынужденно отдыхающего не получалось — газеты пестрили предложениями вакансий. Угрюмов завидовал загнивающим империалистам с их безработицей и тихо ругался про себя.

В семье пошёл разлад. Ирина гнала его с дивана, тёща пилила на свой манер, пыталась воспитывать. Он прятался от чрезмерного женского внимания в кабаках, но всё равно каждый раз приходилось возвращаться в этот нескончаемый вялотекущий ад за порцией нравоучений и презрения.

Они развелись, не отпраздновав и двух лет совместной жизни. Детей не нажили, а весь скарб он оставил ей — зачем ему обуза, которую в любой момент можно заиметь снова? Угрюмов вернулся в родной город, где ухитрился устроиться в троллейбусное депо, несмотря на компрометирующую запись в трудовой. Там ему на некоторое время удалось раствориться в толпе прочих бездельников, но он неожиданно погорел на другом.