В этот момент он услышал какой-то шум. Что-то вроде треска, будто сломалась ветка. Однако за окнами ни малейшего дуновения ветерка, а дождь, подобный этому, тихий и тонкий, никогда не ломал веток. Джузеппе по опыту знал, что на кладбище бывают всякие шумы, которые неискушенным людям кажутся таинственными и страшными, но на самом деле совершенно естественные. Это работали деревья, земля и все остальное. Но треск тем не менее был подозрителен.

Продолжая держать стакан в руке, сторож прислушался: только монотонный шум дождя, падающего на дорожки и листья...

Может быть, в сарае отвалилась доска от одного из новых гробов, хранящихся там?

Джузеппе налил себе второй стакан вина, и тут он снова услышал подозрительный треск. На этот раз сторож поставил стакан на стол и направился к двери. Теперь он был уверен, что шум не мог быть случайным...

Может, осквернители могил... Раза два за свою службу здесь он имел дело с ними. Очень редко в стране, где почитают умерших, осквернялись могилы, но все же такое случалось, если было известно, что усопший похоронен с ценными украшениями. Как та дама из высшего миланского света лет десять тому назад. Она завещала, чтобы ее похоронили с обручальным кольцом, украшенным крупным бриллиантом. Три дня спустя парни из одной банды взломали дверь склепа, сорвали крышку гроба и похитили солитер. Утром Джузеппе обнаружил оскверненную могилу. Его едва не уволили после той истории.

Он взял фонарик и старый револьвер, который ему выдали в полиции. Была даже кобура, в которой сторож носил его во время службы. Джузеппе с ворчанием стал застегивать куртку. Он не боялся: слава Богу, побывал на войне в Африке, потом под Римом, воевал и в маки. Знал, что такое грохот пушек и свист пуль.

Открыв дверь, он оглядел кладбище. Было очень темно: Джузеппе с трудом различал очертания деревьев и склепов. Дождь продолжал лить. Он мгновенно забрызгал лицо сторожа, и тот поднял воротник своей толстой бархатной куртки. Потом прислушался: опять тот же треск, сухой и сильный, справа, со стороны фонтана со львами, который был построен еще францисканцами и служил для поливания цветов на могилах.

Неслышными шагами Джузеппе направился по аллее, которая вела к фонтану. Сторож настолько хорошо знал расположение аллей, что мог бы ходить по ним с закрытыми глазами. Он остановился возле склепа семьи Пьетро, красивого склепа из мрамора Каррара, и прислушался. На этот раз до него отчетливо донеслись шепот и удары металлического инструмента о камень. Чей-то голос проворчал:

— Осторожнее, животное!

Вне всякого сомнения, их было несколько, по меньшей мере двое или трое. Джузеппе вытер лицо, так как дождевая вода заливала ему глаза, и протянул руку вперед. Ему казалось, что он различил две темные фигуры, согнувшиеся над надгробным камнем, около заколоченной решетки...

Джузеппе колебался — он не хотел безрассудно рисковать: на него ведь могли наброситься, а ему уже не двадцать лет! У него ревматизм, и он не собирался галопом мчаться за этими осквернителями. Все, что он хотел,— это выполнить свою обязанность, которая состояла в том, чтобы охранять кладбище. И ничего другого. Задерживать нарушителей — это дело карабинеров.

Сторож включил свой фонарик и направил свет на склеп. В его лучах сквозь потоки дождя появились два странных расплывчатых силуэта.

— Убирайтесь! — закричал Джузеппе.

Он выстрелил в воздух, чтобы придать храбрости себе и веса своим словам. Звук выстрела большого револьвера был подобен раскату грома. Эффект был неописуемый. Оба нарушителя перемахнули через железную ограду и со страшной скоростью помчались по аллее.

— Остановитесь! — кричал Джузеппе, правда, без особой уверенности в голосе, так как на самом деле ему совсем не хотелось, чтобы те остановились.

Он выстрелил во второй раз и невольно засмеялся, глядя, с какой скоростью они удирают.

Ночь поглотила обоих. Джузеппе подошел к разрушенной могиле. На земле он обнаружил две кирки и лом. Камень был сдвинут, и крышка гроба наполовину разбита. Дождь барабанил по дереву.

Джузеппе не помнил, чья это могила. Он бросил взгляд на дощечку с гравировкой, прикрепленную к каменному кресту, и прочел: «Мария-Анжела Доминиати, 1923—1964».

Он не помнил, чтобы кто-то когда-либо приходил к этой могиле. Она была весьма скромной: ни герба, ни короны... Почему, черт возьми, эти грабители хотели вскрыть ее?.. Опять, вероятно, история с драгоценностями. Возможно, умершая была захоронена с ними.

«Какие мерзавцы — эти люди»,— бормотал себе под нос Джузеппе. На некоторое время он задумался. Да, они готовы на все, даже ограбить мертвых, чтобы удовлетворить свою алчность. Готовы осквернять могилы, чтобы украсть один-два камня и хоть немного золота...

«Порка мизерия»[1],— пробормотал сторож, прыгая в яму. Он должен был закрыть гроб — иначе тот наполнится водой. Джузеппе подобрал куски дерева, отлетевшие от крышки, и поставил свой фонарик на край камня, чтобы осветить гроб. Потом нагнулся, и у него вырвалось ругательство. Схватив фонарик, он осветил то, что было внутри, под сдвинутой крышкой, и удивленно свистнул.

Гроб был пуст. Или точнее сказать, наполнен кирпичами.

Главный комиссар почесал себе мочку уха и со скучающим видом посмотрел на маленькую худенькую монашенку, сидевшую перед ним: сморщенное, высохшее личико под чепчиком и вуалью. Мать Анна-Мария была хрупкой и прозрачной, как пергамент. «Достаточно легкого дуновения ветра — и она взлетит на воздух и осядет кучкой пыли позади меня»,— подумал комиссар.

Но мрачный взгляд Анны-Марии постепенно убедил его, что понадобится нечто более сильное, чем дуновение ветра, чтобы смутить ее.

— Гм-м...— прокашлялся комиссар, чтобы прочистить горло и снова обрести важность.— Это ведь вы, мать моя, выполнили все формальности, включая и перенос тела упомянутой Марии-Анжелы Доминиати, скончавшейся, согласно декларации, которая лежит перед моими глазами, в возрасте сорока одного года?

— Действительно я, господин комиссар.

— Вы лично знали усопшую?

— Нет. Она родственница одной из наших девиц, тоже скончавшейся. Это из уважения к ней наш Орден взял на себя заботу о формальностях, связанных с возвращением бренной оболочки Марии-Анжелы Доминиати...

— Понимаю... Понимаю...— Комиссар видел, что дело становилось все более и более запутанным и неприятным.

Он встал и сделал несколько шагов по кабинету матери-настоятельницы. Нечто похожее на камеру, с побеленными известью стенами, столом и полкой для бумаг. Монастырь распространял какой-то покой, печать которого чувствовалась во всем. Слышно, было, как в одной из церквей звонил колокол. ‘ '

— Итак,— продолжал комиссар,— вы не были с ней знакомы?

— Абсолютно, но нам совершенно не обязательно знать кого-либо лично, чтобы оказать ему помощь и милосердие как христианину.

— Конечно... конечно,— поспешно сказал комиссар.

«Почему именно я должен заниматься этим делом? — подумал он.— Почему это свалилось на меня? Почему не на Фереро или Ламбандо? Я могу сломать себе шею, если не буду внимательно смотреть под ноги. Конечно, за этой историей стоит Ватикан. Это дело штата, а я сижу здесь и задаю идиотские вопросы старой монашенке, более твердой, чем ее братья во Христе во времена инквизиции».

Комиссар тешил себя надеждой, что он левый и голосовал за социалистов, но все равно страшно волновался, разговаривая с этой старой монашенкой с пергаментным лицом и темными глазками.

— Вы, конечно, слышали, мать моя, что неизвестные пытались разрушить могилу этой женщины?

Мать Анна-Мария поспешно перекрестилась.

— Я узнала об этом, сын мой. Пусть Господь простит их.

— Но оказалось, гмм... что гроб, в котором должны были находиться останки этой Марии-Анжелы Доминиати, пуст. В нем были лишь кирпичи.

Старая монашенка покачала своей сморщенной головкой, размер которой не превышал и двух кулаков комиссара.