Для толчения пригодилась моя старая чаша в камне, в которой я когда-то варил мидии. Зерно растиралось другим камнем, в результате чего получалась хоть грубая, но мука. Чтобы ее просеять, пришлось выдумать еще одно изобретение. У нескольких женщин были отрезаны длинные волосы и закреплены между деревяшками. Волосы служили отличным ситом, и мука получилась почти без шелухи.

Трем короткостриженным расстроенным женщинам пришлось подарить шнурки с кружочком из блестящей меди в знак благодарности за принесенную ими жертву. И уже через несколько минут почти все племя принесло мне отрезанные космы. Я не учел женскую психологию и посеял в их рядах еще большее расстройство.

Муку я настоял на воде и испек полученное тесто, используя глиняную сковороду. Получилось непонятно что, но племя съело этот странный блин с интересом. Для хлебопекарных экспериментов требовался объем, поэтому муку из второго типа зерна я, не фантазируя, употребил тем же способом, решив отложить кулинарные пробы до следующего урожая.

Все, что осталось от муки после просеивания, я заварил в кипятке и, наконец, поел каши. Она весьма отдаленно напоминала ту, которую мы готовим дома на молоке, но разбухшие кожурки зерен с солью были все-таки ничем иным, как кашей. Пока я пережевывал ее, мое сердце вдруг сжалось от тоски по цивилизации. Неужели всё это навсегда?!..

В стане женщин нарастало недовольство. Я принял новые волосы, принесенные мне для сита, но решил, что выдавать всем медальоны слишком щедро. У меня в голове крутилось три варианта: отобрать медальоны обратно, выдать их всем или оставить племя разбираться в конфликте самостоятельно. Я выбрал последний.

Более зрелые женщины кидали злые взгляды на своих молодых соплеменниц, носящих медальоны, иногда выкрикивая какие-то ругательства. Те огрызались, и в какой-то момент это все переросло в шумную перебранку, которую резко остановила «королева-мать». Ее решение конфликта было быстрое и радикальное. Все медальоны она повесила себе на шею, вызвав бурю радости у остальной части женского племени. Трое бывших обладательниц украшений ушли, как облитые водой кошки. Что ж, как я и предполагал, племя само нашло равновесие.

Следующее утро ознаменовалось новым скандалом. У Тыкто пропал кинжал. Он с шумом носился по лагерю, переворачивая и вытряхивая шкуры, на которых спал. Племя не ушло на охоту, все были направлены на поиски. Обыскивать кого-то было бессмысленно, так как в набедренной повязке оружие не спрячешь, поэтому поиски велись в основном в пещере.

Меньше всех искали апачи, которые в большинстве своем просто смотрели на раздраженного Тыкто, причем некоторые не без злорадства. Особенно мне не понравилось поведение туземца, которому мы сильно разбили камнями лицо при первой встрече. Он отворачивал глаза и совсем не участвовал в розыске. Я следил за ним до самого вечера, но подранок так и не дал повода его заподозрить.

Не найдя кинжала, взбудораженное племя улеглось спать, проведя довольно бесполезный день. Почти никто не работал. Тыкто был крайне раздражен и зол, в связи с чем пара молодых работников на ровном месте получила от него зуботычины. А я начал готовить форму для отливки нового ножа.

Ночью раздался истошный крик. Выскочив из своего шалаша, я увидел, что девушку Пхо, обыкновенно следившую за зайцами, другие туземки держат за короткие волосы, а за запястье ее крепко схватила «королева-мать». Ужас состоял в том, что в руке у Пхо был кинжал, которым она пыталась заколоть обидчицу. Подошедший Тыкто наотмашь ударил преступницу, забрал выпавшее оружие и, схватив дикарку повыше локтя, поволок ее по земле из пещеры. Я понял, что жить девушке осталось несколько секунд.

– ТамА!– крикнул я. – Нет! Убивать нет!

Мне нравилась эта трудолюбивая девушка, и жить дальше с тем, что из-за моей идеи с волосами погибнет человек, я точно не хотел. Но, с другой стороны, воровство с угрозой убийства должно быть наказано по всей строгости, с этим спорить нельзя. Было слишком мало времени, чтобы придумать адекватное решение, и я крикнул:

– Убивать тамА! Пхо быть хэв тамА! – и показал рукой на ночной лес.

Я спешно взял из пещеры кусок вяленого мяса, отдал его только что избежавшей смерти девушке и снова показал рукой в темноту.

– Уходи! Если придешь в хэв — убивать. Хоц!

Тыкто не стал спорить.

– Хэ! – Коротко рыкнул он и, отвернувшись, пошел к пещере. Дикарка бросилась в ночную темноту.

Тыкто подошел к «королеве-матери» и, протянув руку, что-то сказал. Она тотчас сняла с шеи медальоны. Забрав их, Тыкто бросил украшения на землю прямо передо мной.

– Жена цага тамА, – покачал он головой и отправился в пещеру спать дальше. Толпа зрителей последовала за ним.

Я поднял брошенные медальоны и вернулся в свою конуру. Мне не спалось: ведь по моей милости буквально за день племя обрело такие пороки, как зависть, воровство и месть. Слабая женская психика не смогла с ними справиться. Открывая дикарям новые ступени цивилизации, я сталкивался с новыми вызовами. И кто знает, сколько их еще впереди...

Глава 15

Заканчивался август. Все лето благодарные женщины племени апачей (мои были заняты на производстве и почти не выходили в лес) таскали нам ягоды и грибы. Рацион стал заметно разнообразнее. С деревьев собирали вкусные красные плоды, которых я раньше не видел, кое-где росла дикая малина. Иногда приносили корзину лесных груш. Грибы варились, жарились и вместе с фруктами использовались для фаршировки мелкого зверья. Сочные плоды были отличным гарниром. Но лето подходило к концу, и нужно было снова привыкать к мясо–рыбному меню. Впрочем, две козы должны были скоро родить, и я очень рассчитывал, что смогу заставить их делиться молоком.

С появлением мехов освободившиеся махальщики были произведены в плотники. Помимо валки деревьев появилась необходимость в более сложных хозяйственных постройках и предметах. Стеллажи, носилки, ручки для инструментов, навесы от дождя. Постепенно молодежь втягивалась в профессию. Я отметил, что туземцы до двадцати лет лучше осваивают новое, в то время как «пожилые» (в возрасте двадцати семи и старше) успешно выполняют лишь однообразную и механическую работу, пасуя перед аккуратностью и творчеством.

Кстати творчеству, особенно детскому, я уделял особое внимание. Для развития молодых мозгов было введено рисование палкой на земле и углем на глиняных дощечках. Было забавно смотреть, как десятилетний пацан с трудом выполняет упражнение «палка-палка-огуречик», но наука постепенно постигалась. Если уж мне суждено закончить здесь свои дни, я хотел иметь достойное поколение помощников.

В развитии я старался не забывать и Ыкатиных соплеменников. Ему были сделаны загоны для коз, куда отводили вновь пойманных животных. Мне с большим трудом удалось убедить апачей не убивать блеющее мясо, а оставить и кормить непонятно для чего. В соседнее племя были отданы на откорм несколько поросят. Я также подарил ему пару кирок, что сразу привело к увеличению объемов приносимой руды, а женщин вооружил острыми пластинками. Тыкто ревновал и был против подобной щедрости, но я объяснил, что у Ыкаты много людей, которые помогают нам. Если они будут сытые и сильные — нам будет жить еще лучше. Не знаю, согласился ли вождь со мной, или только сделал вид, но я совершенно уверился в своей правоте.

Сам Ыката был безмерно благодарен подобной заботе. Слушая мои жалобы на то, что мне не хватает людей, он сказал: