Нет, ты не можешь говорить так, перебила Биргит Н., почему нездоровый, просто ему нравится играть с птицами.

Биргит, мы из-за этого сюда и пришли.

Георг спокойно играл с деревянными фигурками за маленьким столиком. Доктор Кольк что-то записал и попросил рассказать поподробнее.

Разве это нормально, что ребенок замирает столбом перед каждым голубем или жалким воробьем, сказал Руди Н. Он стоит как вкопанный, уставившись на этих птиц, облезлых городских птиц, гаже всего голуби, они какие-то распухшие, меня прямо воротит от них. Часто он берет с собой хлебные крошки после завтрака, набивает ими карманы, понимаете, ему это запрещено, моя жена не успевает стирать ему штаны.

Да мне не трудно, воскликнула Биргит Н., как будто я тебе жаловалась хоть раз. Он бросает им крошки, продолжал Руди Н., но не просто бросает, нет, он специально раскладывает их на земле, вы бы только посмотрели на это, а когда они набьют себе брюхо, они же сразу все сметают, как пылесос, тогда на его лице появляется такая улыбка, очень странная, я даже не знаю, как вам ее описать.

Господин Н., сказал доктор Кольк, вы все очень хорошо описали, но я пока что не понимаю, в чем, собственно, ваша проблема.

Это не моя проблема, воскликнул Руди Н., этот ребенок не делает ничего из того, что делают его друзья, да какие там друзья, у него их вообще нет. Они играют в мяч, бегают, иногда уже вздорят, они выплескивают энергию. Я говорю ему, чтобы он пошел поиграл с ними, но бесполезно. Они его больше и не зовут уже.

А у вас есть друзья, спросил доктор Кольк.

Прошу прощения, воскликнул Руди Н., мы вообще о ком сейчас говорим. Я закончу, если позволите.

Но Георг тоже выплескивает энергию, сказала Биргит Н., во всяком случае, он целыми днями на улице.

И сидит там, как чурбан, ни слова не скажет, ничего не слышит и наблюдает за воробьями, воскликнул Руди Н. Недавно один сдох, лежал там в сквере, видели бы вы это зрелище. Он уже окоченел, лапки кверху, и наверняка ядовитый, они же выделяют этот трупный яд. Георг присел рядом с ним и битый час что-то бормотал себе под нос, а потом понес его на вытянутых руках в кусты, что он там делал, мне было не видно, знаю только, что длилось это целую вечность, и, когда я вынужден был настоять, что мы идем домой, он вышел из крапивы, обливаясь слезами, без птицы. То место на дороге, где она лежала, он еще украсил одуванчиком. Доктор Кольк улыбнулся и посмотрел на Георга, тот сложил деревянные фигурки вместе и смотрел на свои руки.

Ты не хочешь к нам подойти, спросил доктор Кольк, но Георг помотал головой.

Я не знаю, сказала Биргит Н., не думаю, что все это плохо, только вот насчет друзей я, конечно, переживаю, я хочу сказать, разве может ребенок всегда быть один. Еще он очень мало разговаривает, не потому, что не умеет, а просто не говорит, и все. Поначалу мы думали, может у него задержка речи, он заговорил только в два с половиной, все вокруг него болтали без умолку, а он при этом всегда стоял, наклонив голову, и думал о чем-то своем.

Это птицы, в них все дело, воскликнул Руди Н., со всем остальным у него полный порядок, мы все проверили.

Господин Н., сказал доктор Кольк, вам не следует торопить его. Выраженный интерес к животным как таковой не является поводом для беспокойства, а усвоение языка обычно происходит в период от первого до третьего года жизни, то есть с вашим сыном все в пределах нормы.

Я хотела купить ему волнистого попугайчика, сказала Биргит Н., ко дню рождения. Мы были в зоомагазине, он должен был выбрать, какой ему больше нравится, и красивую клетку. Мы с ним были в птичьем отделе, там у них и попугаи есть и майны[3]. Какая-то птица издавала звук капающего крана, поразительно похоже. Георг подошел к клеткам вплотную, ему приглянулся один попугайчик, такой небесно-голубой. Он держался маленькими лапками за решетку, как будто хотел, чтобы его погладили, и урчал. Можешь его взять, сказала я Георгу, тогда он потянулся наверх, открыл дверцу и протянул руку к этому попугайчика. Он хотел вытащить попугая из клетки, но тот забился в дальний угол и съежился. Георг крикнул: пусть вылетает на волю, а продавец заворчал: это еще что такое, сейчас же закрой клетку, и мне не оставалось ничего другого, кроме как побыстрее вывести Георга из магазина.

Ты хотел освободить его, сказал доктор Кольк Георгу.

Так мы далеко не уйдем, сказал Руди Н., который все время беспокойно поглядывал на часы. Доктор Кольк пожал плечами. Георг улыбнулся и пошел к двери.

Десятого августа тысяча девятьсот семьдесят первого года, за два дня до своего шестого дня рождения, Георг пошел в школу. Третьего июня тысяча девятьсот семьдесят третьего ему удалили миндалины и полипы. С двенадцатого по восемнадцатое октября тысяча девятьсот семьдесят четвертого он ездил с 4 «Б» в школу-интернат Вик-на-Фёре[4]. Пятнадцатого августа тысяча девятьсот семьдесят пятого он поступил в гимназию имени Отто Лилиенталя[5]. Восемнадцатого августа тысяча девятьсот семьдесят пятого он решил уйти оттуда и ушел.

Биргит и Руди Н. обзвонили больницы всего округа и дали объявление о пропаже ребенка. Соседка, которая навещала Биргит Н. после родов, но больше не интересовалась Георгом, после того как он во время одного из ее визитов недвусмысленно закрыл глаза, как раз когда она хотела поиграть с ним в «идет-коза-рогатая», теперь принесла свежие цветы и сказала, что видела его на привокзальной площади с каким-то сбродом. Биргит Н. бросила цветы в мойку и вытолкала соседку за дверь.

Учительница начальной школы якобы видела Георга на школьном дворе, такое иногда бывает, пояснила она, как раз у трудных, необщительных детей может возникать интенсивная, можно сказать, симбиотическая связь с опекающими их людьми, которую потом очень сложно разорвать, значит, переход в другую школу нелегко дался Георгу, она это чувствовала. Биргит Н. без особой надежды пошла на школьный двор, посмотрела за стойками для велосипедов и на спортплощадке, но, поскольку взгляд ее блуждал на уровне детского роста, она нигде не увидела и следа Георга.

Новая учительница гимназии Отто Лилиенталя рассказала ученикам 5 «В» об отсутствии Георга и спросила, не видел ли его кто, но ни один из них не успел познакомиться с Георгом за эти три дня, даже сосед по парте припомнил его лишь в общих чертах, такой с острым носом, задумчиво сказал он, сам удивленный тем, что так мало запомнил, и все захихикали, остроносый, клюворылый, и предвкушали возвращение Георга, чтобы опробовать новую кличку. Даже учительнице пришлось задуматься, чтобы вспомнить Георга, он ни разу не отвечал за эти три дня, но и не мешал, остается только надеяться, что с мальчиком не случилось ничего серьезного. Биргит Н. нашла в себе силы ответить: конечно, ничего серьезного.

Пока она блуждала по школьному двору, Георг сидел в каких-то двадцати метрах от нее, на второй снизу ветке липы, которая уже шестьдесят лет давала тень дальнему углу двора. Он слышал, как быстро бьется его сердце. Он слышал, как она зовет его, видел, как она задумчиво прислонилась к шведской стенке, курит и смотрит по сторонам. Если она увидит меня, подумал он, я пойду с ней, и он до боли желал, чтобы она подняла голову, всего на несколько сантиметров выше, и в то же время пригибался и опускал голову, когда она смотрела в его направлении. Он прижимался к стволу, по которому бегали красные плоские жучки, и видел на листьях тонкий мучнистый налет, а сквозь листву турник, классики и свою мать.