— Баррикада у нас уже есть. Дело хорошее, только ее еще укрепить следует. Баррикада понадобится как раз на этом месте. Фашисты непременно попробуют прорваться через Прагу с севера. Им на юго-запад, в Баварию, бежать придется. А может, к американцам. Но в Прагу мы их не пустим! Нам не хватает только оружия. Это первый вопрос.

Чумазый угольщик сунул руку под перевернутый эсэсовский «Мерседес», нащупывая что-то, словно форель под берегом, и наконец, улыбаясь, вытащил короткий немецкий автомат.

— А вот и оружие — для начала! — сказал он, высоко подняв автомат. — Беру его себе, друзья. Я имею право на него, во-первых, потому, что я его нашел, а во-вторых, я первый по алфавиту. Меня зовут Алоиз Адам. А. А. Я всегда первый по порядку!

Несколько мужчин тихонько засмеялись, остальные промолчали. Только Испанец спросил:

— А дальше что? Нам этого мало!

— На Бубенском вокзале с утра стоит воинский поезд! — воскликнул пожилой мужчина в серой шляпе.

Несколько человек закричали враз:

— Там оружие есть! Непременно!

— Пошли туда! А то еще перехватит кто-нибудь!

— Ну, значит, пошли! — внезапно решил угольщик Адам, по при этом вопросительно поглядел на хромого Испанца — что-то скажет он.

И, по правде сказать, не один он в эту минуту посмотрел на Испанца. Это сделали чуть ли не все. Никто не выбирал Испанца командиром. Но, когда потребовалось решать дело без долгих споров и проволочек, все невольно подчинились ему.

— Идите! Человек тридцать. Остальные останутся со мной, мало ли что может быть… — спокойно сказал Франта Испанец, но его голос прозвучал по-командирски твердо. — Ты, угольщик, за начальника. Подберитесь поближе, напролом идти вам ни к чему — из автоматов сметут. Подползти незаметно с флангов… и ударить! Ты в армии был?

Лойза ловко, с неподражаемой удалью поднес руку к козырьку кепки, словно отдавал честь начальству.

— Ну как же! Двойной срок отбыл, товарищ! Два года на службе, да еще два — за решеткой.

— За что тебя посадили? — спросил Испанец и, прищурившись, пытливо посмотрел на него.

— Стрелять не захотел, когда господа приказали…

— В кого? — тихо вырвалось у Франты.

— В «грязных оборванцев», как говорил наш майор. В шахтеров, на севере…

— Значит, взбунтовался?

— Так, самую малость. Я с майором… кулаками объяснился, — неохотно пробурчал угольщик, хотя в глазах у него так и прыгали озорные искорки.

— Ну, ступай! И добудь оружие! Главное… постарайся обойтись без потерь…

Тридцать человек бегом снялись с места, свернули между заборами в боковую улицу, оттуда донесся гулкий топот тяжелых сапог. Угольщик Адам с автоматом в руке бежал впереди всех. Под тяжестью богатырского тела Адама земля, казалось, вздрагивала.

Мужчина в серой шляпе, который сообщил о воинском поезде, изо всех сил старался не отставать от угольщика и, тяжело дыша, говорил ему:

— Поезд стоит… где кучи кокса навалены!.. Может, лучше всего… рассыпаться за ними… цепью… а потом… ударить всем враз!..

— Ладно, развернемся… Я их полью малость из этой спринцовки, — помахал угольщик автоматом, — а как подымется паника, вы немцев, значит, половчее руками хватайте! Ловите, как мотыльков! — рассмеялся угольщик собственной шутке и побежал что было силы.

«Войско» угольщика прибавило шагу. Всех подгоняло нетерпение — ведь они ждали этой минуты целых шесть лет.

Тем временем взволнованный Пепик нерешительно стоял в переулке неподалеку от своей калитки. Вернуться к баррикаде, которую он помогал сооружать собственными руками, нельзя! Ведь туда побежал Отец, и Пепику здорово от него влетит. Пуститься одному в долгий путь к радио Пепик тоже не решался. Будь тут свои ребята с реки — Тонда, Ярда, Карел, — дело другое. Или будь у него хоть ружье, как у отца. Но ребята сейчас работают, а может, и сражаются за рекой в Либени, а Пепик безоружный… А ведь Пепик Гошек понимает, что долг сейчас призывает всех. Всех… и его тоже!

Крутая улочка спускалась перед Пепиком уступами вниз. Вдруг он услыхал за углом тяжелое, хриплое дыхание бегущих людей. Мимо гурьбой протопали какие-то люди. Это боевой отряд, какие могут быть сомнения! Впереди всех Пепик заметил человека, которого видел час назад и очень хорошо запомнил. Да ведь это угольщик! Конечно, он! Для Пепика все было решено. Это чехи… и не просто чехи, это свои!!! Ведь он с ними… Этот проклятый трамвай!!! Не задумываясь, Пепик стремительно бросился за отрядом. Он был совершенно уверен, что это «свои», это его, его ребята!

Легконогому Пепику ничего не стоило через несколько секунд догнать мужчин.

— Куда мы? — крикнул он над ухом ближайшего соседа.

— За оружием… к вокзалу!

Объяснений больше не потребовалось. Пепику все стало ясно. Он принажал еще. Шесть-семь прыжков — и он уже поравнялся с угольщиком. Как тяжелый танк во время атаки, тот летел вперед во весь опор. «На третьей скорости», — с одобрением подумал Пепик, которому вдруг показалось, что угольщик подмигнул ему своим необычайно блестящим светло-голубым глазом, который удивительно ярко выделялся на лице, черном от угольной пыли. И, хотя угольщик ничего не сказал, Пепик понял, что тот принимает его в ряды бойцов.

Безжизненно застыл на запасных путях Бубенского вокзала воинский эшелон. Он состоял из одного служебного и двадцати товарных вагонов; все они были заперты и запломбированы. Эшелон притащился неизвестно откуда ночью, когда панический ужас охватил грязные серые толпы, которые еще несколько дней назад назывались «вермахтом» — вооруженными силами Германии. Теперь это было пораженное испугом, беспорядочное людское стадо. Немецкие солдаты совсем пали духом, не зная, куда ринуться. Они дрожали от страха при одной мысли о русских, которые преследовали их по пятам. Гитлеровцы думали лишь о том, чтобы спасти свою шкуру. Таков был моральный дух немецкой армии.

Но с внешней стороны все, казалось, обстояло благополучно, механизм военной машины продолжал еще действовать с неумолимой точностью заведенного будильника. У вагонов по-прежнему стояли часовые, в большинстве зеленые юнцы, к винтовкам по-прежнему были примкнуты штыки, и еще утром, в половине десятого, здесь бесновался начальник эшелона, рыжий гауптман. Он угрожал пистолетом машинисту, принуждая его ехать дальше на юг. Машинист ухмылялся, глядя на гауптмана сверху вниз, с паровоза.

— Ишь, чего выдумал, нацист! — сказал он и выпустил на подпрыгивающего гауптмана такое густое облако пара, что разъяренный немец совершенно в нем исчез.

А когда пар немного поредел, гауптман увидел, что паровоз и в самом деле мчится полным ходом… а состав стоит неподвижно. Пока немец спорил с машинистом, кочегар незаметно отцепил вагоны и с другой стороны вскочил на паровоз. И теперь паровоз на всех парах мчался к железнодорожному мосту через Влтаву.

Гауптман несколько раз выстрелил из пистолета вдогонку железному великану. Это было смешно и совершенно бесполезно. Потом он сменил обойму и побежал на станцию — протестовать.

Часовые по обе стороны запертых вагонов растерянно топтались в сапогах с короткими голенищами и перешептывались, когда оказывались близко друг от друга:

— Гляди, Фриц, какая бестолочь! Давай смоемся…

— Я понимаю, что бестолочь… да ведь у нас все равно нет штатской одежды…

— Попробуем сдаться в плен чехам…

— Не дури!.. Чехи взбесились!

И снова испуганные часовые молча глядели на ужасные запломбированные вагоны, к которым их приставили для охраны. Гауптман, целясь прямо в лоб первому попавшемуся ему на глаза железнодорожнику, орал как помешанный. Он должен немедленно отправиться со своим поездом на юг, или он всех здесь перестреляет.

— Вы останетесь здесь, — добросовестно объяснял ему на чистом немецком языке худощавый железнодорожник в очках, — для вас ни одного паровоза нет.