«Опыт научает, что духовные привязывают к себе государей, когда они не порицают явно их предосудительные поступки, но стараются объяснить оные в благоприятнейшем для них смысле». И через несколько строк: «Для снискания расположения государей полезно также принимать поручения по делам, для них приятным; располагать к себе подарочками лиц, близких с государем... и таким образом вкрадываться при всяком удобном случае в душу государей и сановников».

Но и это еще не предел иезуитской изворотливости: «Заправляя совестью сановников, должно следовать изречениям тех писателей, которые наиболее освобождают совесть от учения монахов (т. е. других монашеских орденов), дабы, отвергнувши оных, они (сановники) следовали за нами и зависели бы от нашего управления и советов».

Нетрудно заметить, что основной своей задачей иезуиты считали подчинить себе монархов и аристократию, что было вполне естественно в условиях Западной Европы тех дней. Советский исследователь Д. Е. Михневич, автор интереснейшей книги «Очерки из истории католической реакции (Иезуиты)», отмечал: «В те времена действовало — где фактически, а где (как в протестантских странах) и официально — правило: cujus regio ejus religio (т. е. «чья власть, того и вера»); оно требовало «обращать» подданных в веру их властелина и юридически оправдывало все совершавшиеся при этом насилия. Иезуиты отлично поняли, что при таких обстоятельствах можно многого достичь, постаравшись «завоевать» прежде всего самого феодала, разжигая в нем католический фанатизм и используя его классовую ненависть ко всем антифеодальным элементам, чтобы затем напустить его на подвластных «еретиков», заставить изгнать из своих владений последние остатки протестантского духовенства и разгромить некатолические школы и церкви... А народ — попробовал бы он сопротивляться!»

Власть — вот та путеводная звезда, которая вела за собой «Общество Иисуса». Но власть не сама по себе, не как самоцель, а как средство сохранить незыблемым существующий порядок, тот общественный строй, что освящал эксплуатацию и угнетение, невежество и закабаление масс. Наверное, поэтому орден довольно легко пришел к принятию капитализма, чутко уловив главное — эксплуататорская сущность осталась неизменной, произошла лишь смена форм и декораций.

В свою очередь, и новый господин — буржуазия — безоговорочно воспринял этические нормы иезуитов. Выросшая в недрах феодального общества мораль ордена и по сей день находит широкое применение в мире «свободного предпринимательства», который свои истинные намерения с чисто иезуитским ханжеством прикрывает фразами о «любви к ближнему».

Особенно близки нынешним толстосумам те теоретические посылки нравственного учения иезуитов, где оправдываются скаредность, страсть к накопительству как праведными, так и неправедными путями, стяжательство. Пусть не буква, но дух орденской морали усвоен в капиталистической среде крепко и даже творчески. Слух собственника эпохи империализма не в меньшей степени, чем средневекового барона, услаждают туманные разглагольствования «сынов Лойолы» об ответственности богатых в первую очередь перед самими собой и своим классом, о двойном стандарте этических норм для «высших» и «низших» общественных групп и тому подобные утверждения. Ловкий слуга аристократии и дворянства, орден стремится быть необходимым сегодняшним властителям и работает на благо все тех же угнетателей, в какую бы тогу они ни рядились.

«Цель оправдывает средства» — эта печально знаменитая формула, в сжатом виде выразившая моральное кредо ордена, пожалуй, лучше всего показывает нравственную преемственность различных поколений «сынов Лойолы», а также то пагубное воздействие на умы, которое имеет такого рода философия. Не этот ли хлесткий и антигуманный лозунг восприняли «белокурые бестии» третьего рейха, доведя иезуитскую методу до совершенства и наполнив ее собственным содержанием?

Мораль вседозволенности, внедренная в сознание иезуитами и духовно развратившая общество, подготовила ту почву, на которой пышным цветом произросли плевелы нацизма и его идейного наследника — неофашизма. Ставка ордена на аристократию, на власть имущих тесно смыкается с ницшеанской проповедью «высших типов» человеческого рода, противостоящих «черни», «толпе», «стаду», «малым мира сего».

Родство философии Ницше, предвосхитившей открытую диктатуру «новых господ земли» и оправдывающей их «сверхчеловеческий» произвол и авантюризм, с моралью «Общества Иисуса» проявляется хотя бы в том, что как первая, так и последняя не связывают «избранных» общепринятыми нормами христианской нравственности. Христианские ценности, навязываемые в качестве морального регулятора большинству, не должны смущать тех, кто волей судеб оказался на вершине социальной лестницы. Это положение лежит в основе нравственного учения иезуитов, оно же пронизывает и теорию «имморалиста» Ницше, его отзвуки явно различимы среди грохота фанфар гитлеровской « тысячелетней империи ».

Корни игнацианской морали, суть тех глубоко обдуманных приемов, посредством которых иезуитизм проникает в совесть людей и делает любое преступление нравственно возможным, следует искать в так называемой концепции пробабилизма, т. е. правдоподобия. Над ее разработкой трудился целый ряд признанных моралистов ордена (часть из них за особые заслуги перед католической церковью была произведена в святые). Наиболее известные среди них — Герман Бузенбаум, живший во второй половине XVII в. и преподававший богословие в Кельне; Альфонс Лигоури, настолько плодотворно развивший идеи Бузенбаума, что удостоился в 1839 г. от папы Григория XVI особого звания «учитель церкви»; богослов иезуит Суарец, названный другим понтификом, Бенедиктом XIV, «светильником богословия»; казуисты Луго и Эскобар, от имени которого произошел во французском языке глагол escobarder, что значит «лицемерить».

Характерно, что принципы этих благочестивых мужей XVI— XVIII вв. положены в основу курса нравственного богословия, читаемого во всех учебных заведениях ордена. Теория правдоподобия базируется на том, что, поскольку в Библии и в учениях церковных авторитетов имеются самые различные, а часто и прямо противоположные оценки одних и тех же человеческих поступков (а согласно католической доктрине, ни Священное писание, ни авторитеты ошибаться не могут, так как они истинны), то, следовательно, поступки эти можно оценивать неодинаково, в зависимости от ситуации.

Согласно этой теории, все деяния, даже в высшей степени безнравственные, следует рассматривать не с точки зрения общепринятой морали и законов общества, а представлять в выгодном свете и истолковывать соответственно. Для того чтобы не быть голословными, приведем несколько примеров.

Фарисейство иезуитов не знает границ. Они, в частности, утверждают, что любое действие не является грехом, если совершено оно с «чистой совестью»: «человек убивает другого, сознавая, что это дурно, и считая это легким преступлением; в таком случае само убийство не вменяется ему в тяжкий грех». Если же при этом применяется очистительная оговорка («мысленное изъятие»), то преступление вообще перестает быть грехом: «грешно увлекаться, хотя бы мысленно, желанием ограбить или убить ближнего, но стоит к первому желанию приложить условие «если бы Бог мне это позволил» или «если бы я был судьей» — и грех исчезнет, по крайней мере превратится в « простительный ».

В ход, по теории пробабилизма, пускаются все уловки и казуистические выверты: двусмыслие, подтасовка намерений, учение о грехе смертном и простительном, благочестивое мошенничество и тому подобные «нравственные» перлы. Так, например, если мужчина соблазнил девушку, пообещав на ней жениться, то, согласно общепринятой морали, он должен сдержать слово. Иезуиты же утверждают: если, заверяя свою жертву в намерении на ней жениться, соблазнитель «употреблял выражения, в которых легко было высмотреть обман», то он может легко от своего обещания отречься.

Еще парочка образчиков «высокой морали» ордена, на которых он воспитывает целые поколения детей и подростков: «Кто наслаждается преступной связью с замужней женщиной, но не как с замужней, а как с красавицей, следовательно, абстрагируясь от обстоятельства замужества, тот грешит не прелюбодеянием, а простым блудом», т. е. не нарушая заповеди, ибо не посягает напрямую на супружескую верность.