— Слушаю, — Марисоль потянулась к бутылочке, отвинтила крышку и накапала в давно остывший чай ликёру и себе, и Петре. Совсем по чуть-чуть — так, для запаха.

За Берту, за Вальхена, и Гарольда, и Кальвина, и Михеля.

И за всех, кого даже не знала по именам.

— Петра… Ты думаешь, она еще вернется?

— Конечно, — вздохнула та. — Она всегда возвращается. Сколько бы раз мимо ни проходила — однажды на огонек заглянет. Но знаешь, Мари, лично я к старости полюбила одуванчики. Очень они жизнерадостные, — невпопад улыбнулась Петра и вдруг предложила, поднимая чашку: — Знаешь, подруга, а давай-ка выпьем за то, чтобы она больше никогда так не уставала. Давай?

— Давай, — согласилась Марисоль.

Кошки опять мурлыкали — все три. Скульд и Урд — где-то под столом, за плотной шторкой вышитой скатерти. Рыжая Верд сидела у самого кресла Марисоль и довольно щурила желтые, как одуванчики, глаза.

А крепкий чай немного горчил. Даже со сладким ликёром.