— Как ты, малышка?

— Хорошо! Давай играть в китобоев! Ты будешь китом! Убегай!

Глаза весело сияли.

И Петер побежал… Луцинка неслась за ним, хохоча, размахивая руками. Китобойная «Сардинка» сейчас настигнет огромного горбача! Полный вперед! Приготовиться!

Все вчерашние волнения смыло волной.

Солнце сияло…

— Старика нигде нет.

Это Кайя вдруг появилась на пути у кита, гарпун врезался под лопатку.

У дяди Андреса родилась двойня. Маленькие такие, сморщенные, курносые, совсем как Луцинка когда-то. Одного счастливый отец носил на руках, пытаясь укачать, второй очень серьезно сосал мамину грудь.

— Завтра в море пойдем, — пообещал Андрес. — Отдыхай пока.

Ну и хорошо. Сегодня есть время.

Старика нигде не было. Петер обошел все и все осмотрел, но ничего. Открыто спрашивать он боялся. Если узнают, что айяра одна, у них дома… сложно сказать, что будет. Люди боятся. Слишком огромная, слишком страшная сила, часто слепая, безотчетная. Айяра даст, айяра заберет… Чего ждать?

Что будет, если она проснется, а старика рядом нет? Петер боялся даже думать об этом. Не знал, что думать. Успокаивал себя. Говорил себе, что айяры часто ходят одни, без провожатых, и ничего… ведь ходят же! Да и случись что, разве старик удержит?…куда там…

Ветер гудит, налетая, швыряя в лицо соленые капли, и плещется море.

Неспокойно.

В порту краем уха услышал, что старик пытался сбежать, но на паром его не пустили, сказали, чтоб забирал айяру с собой. Раз привез — пусть увозит. И старик ушел.

Куда? Где искать?

Шш-шлеп-шлеп…

Теней что-то не видно с самого утра. Опасность миновала? Впрочем, никто все равно не понимал до конца этих связей теней и человеческих несчастий. И зачем приходят тени — никто не знал.

Надо бы домой. Что он бродит тут, у него еще куча дел…

Петер уже повернулся было… надо идти…

Но не успел.

Земля вдруг ушла из под ног.

Загремело и закачалось так, что Петер не удержался на ногах, повалился, инстинктивно закрывая голову руками. Но даже через зажмуренные веки в глаза ударил свет. Вспышка. Огни заплясали в глазах.

Когда пришел в себя, огня уже не было. Все, вроде, как обычно… но кто-то кричал вдалеке, кто-то куда-то бежал…

Что… что там?

Айяра!

Это ведь она…

Петер даже не сомневался.

Он бежал, не чувствуя ног, еще не осознавая случившегося, не желая думать раньше, чем увидит сам. Слишком страшно.

Дома не было. Ничего не было, только черные, обгоревшие бревна настила, опоры, местами подломившиеся, просевшие… пепел кругом, словно снег, крупные такие хлопья…

Народ начал собираться. Близко не подходили, опасались, но его без слов пропустили.

Ни матери, ни сестер.

Черный остов дома, а рядом…

Рядом сидит девочка с золотыми волосами. Она. Небесное пламя.

Айяра даст и айяра заберет. Забрала.

Совсем забрала. Вот так вот — р-раз! И все. Словно отрезала ножом. Ничего больше нет.

Петеру казалось, он даже дышать больше не может.

Так не бывает.

Все это происходит не с ним.

Как же теперь?

Один.

Рядом лежат какие-то потемневшие, обугленные… тела… нет… Петер решил, что не станет сейчас подходить, не станет смотреть. Просто не сможет. Нужно время. Хоть немного времени. Нужно сделать глубокий вдох…

Разве можно поверить?

Петер беспомощно оглянулся.

— Это она! — крикнули из толпы. — Убей ее!

Девочка… айяра… смотрела на него огромными голубыми глазами. И в глазах были лишь непонимание и страх, так по-человечески… А на щеках тонкие бородки слез.

— Убей ее!

— Петер… — тихо шепнула она, а может просто показалось, может просто беззвучно шевельнулись губы.

На какое-то мгновенье показалось, что это не айяра перед ним, это Луцинка, сестренка. На мгновенье, и наваждение прошло. Но этого хватило.

Петер вдруг бросился вперед, подхватил ее, рывком взвалил на плечо и побежал.

Нужно успеть, пока толпа не опомнилась.

Руки болели. Никогда Петер так долго не работал веслами. Так быстро, так торопливо — никогда.

Куда он плывет?

Темное свинцовое море и такое же небо над головой. Мерный плеск весел и шелест волн.

Ни берега, ни привычных платформ и мостиков, выросших на мелководье, ни пантонов, ничего… кругом только холодное море.

А еще тени.

На корме лодки сидит айяра, перегнувшись через край, опустив в воду ладонь, играет с тенью, словно с большой кошкой, гладит ее, перебирая пальчиками. И улыбается.

В тишине.

Вот так…

Все.

Что-то лопнуло внутри, какой-то защитный барьер, позволяющий не думать, не смотреть по сторонам. И сквозь барьер хлынула боль.

Петер закрыл глаза.

Куда он плывет?

Зачем?

Только сейчас он начал наконец осознавать, что случилось.

Он сбежал вместе с айярой. Испугался за нее? Ведь айяра спасла Луцинку, вылечила! А потом… Она не виновата! Айяру хотели убить, а он… ее бы не убили все равно, это она могла бы еще раз шарахнуть. Кого он спас на самом деле? И спас ли?

Зачем?

Что будет делать дальше?

Бросил весла.

Наступившая тишина оглушила. Только волны…

Он один.

Совсем один. Навсегда.

Айяра убила всю его семью, никого не осталось.

Руки задрожали.

Петер закрыл лицо и заплакал. По-настоящему, горько-горько, навзрыд, всхлипывая в голос, как мужчины не плачут никогда… но здесь все равно.

Страшно стало до боли.

Сколько времени это продолжалось, Петер не мог сказать. Очнулся от того, что его осторожно гладили по волосам. Открыл глаза. Рядом, на корточках, сидела айяра, с тревогой заглядывая ему в лицо… маленькая девочка, небесное пламя… чем-то так неуловимо похожая на сестру.

— Луцинка… — тихо позвал он.

К вечеру пошел снег.

Крупные белые хлопья степенно спускались с небес, кружили в нетвердом свете фонариков и ложились на воду. Тихо, молча… исчезали. Воды было много, целый океан — черный, безлюдный, вода лениво плескалась внизу, разбиваясь о сваи — шлеп-шлеп-шшшшлеп-шшш. Было холодно, и коченели пальцы, едва согретые дыханием.

Петер сделал глубокий вдох.

Там, на самом краю пирса, свесив ноги, сидела айяра.

Зачем он все еще ходит с ней? Ответ казался Петеру очевидным и непонятным одновременно. Айяра дарит людям надежду. Скольких они спасли — сложно и сосчитать. Рядом с Петером она ничего не боится, рядом с ним она оживает, отогревается… Но он сам… Иногда кажется, что сил больше нет и идти некуда, что прошлое — лишь сон, а будущего нет… ничего нет…

Есть только нескончаемый путь.

Доски хрустнули и зазвенели тонкой ледяной корочкой, выдавая шаги.

— Эй, — осторожно позвал он, — эй, Луцинка…

Она не шелохнулась.

— Луцинка, я тебе поесть принес, хочешь? Смотри — пирожки и еще яблоки! Правда, настоящие! Хочешь яблоко, Луцинка? — он говорил с ней, словно с ребенком, или, может, словно сам с собой, мягко, ласково, не очень-то ожидая ответа.

— Луцинка.

Она медленно повернулась, посмотрела…

— Опять не узнаешь меня, да? — вздохнул он, и Луцинка неловко улыбнулась. — Я Петер, мы с тобой уже почти год вместе ходим. Я вот поесть тебе принес, хочешь? Яблоко, а?

Подошел, сел рядом, достал из-за пазухи большое золотистое, повертел его в руках, словно любуясь, протянул ей.

— На. Смотри, какое.

Она улыбнулась снова, благодарно так, почти извиняясь, молча взяла, откусила, принялась хрустеть. Он погладил ее по плечу.

— Вот, молодец.

Белый, неторопливый снег бесшумно падал с небес.

У парома толпился народ. Перед ними расступались, косились. Людям есть чего бояться, мало ли — слишком огромная, слишком страшная сила, от которой без нужды лучше держаться подальше.

Впрочем, места на пароме все равно не уступят. Придется ждать следующего.

К утру они будут в Сайхене, небольшом уютном городке, пахнущем корицей и сдобой, где крышу каждого дома венчает причудливый флюгер, а по улицам бродят шарманщики в пестрых колпаках. День-два. А потом они… да и важно ли, куда отправятся потом?

В черной глади воды отражаются дрожащие звезды.

Айяра спит, положив голову ему на колени. Тихо-тихо, только плещется вода.

— Пойдем, пойдем, милая, хорошая моя, пойдем… Ну пожалуйста, ну давай, ну вот так…

Солнце едва встало.

Маленькая женщина в пуховом платке суетилась рядом. Петер с трудом открыл глаза, невыносимо хотелось спать, ноги затекли. Луцинка все пыталась подняться, но поскальзывалась, падала на заледеневших досках, снова упрямо вставала. Женщина ахала, пыталась помочь, что-то бормотала, протягивала айяре леденец — огромного сахарного петуха на палочке, и ее губы дрожали, потеки слез виднелись на щеках. Сколько раз Петер видел это.

Значит плохо совсем. Просто так к айяре никто не подойдет, только отчаявшиеся, те, для кого другой надежды нет. Те, кому нечего терять.

— Помочь надо, да?

Женщина вздрогнула, и быстро-быстро закивала.

— Дочка у меня… там… дочка… — она, кажется, хотела объяснить, но слезы, наконец, хлынули, сделав ненужными все слова.

— Пойдем, Луцинка.

Петер подхватил свою айяру под руку, помогая идти.

Они помогут. Все будет хорошо…

Теперь он прекрасно знал, как это бывает, и как будет теперь.

Не долго. Просто, буднично, без шума и фейерверков. Айяра берет за руку и беда уходит.

И вот он уже сидит, глупо улыбаясь, зажав в ладонях горячую кружку и смотрит на айяру, свернувшуюся калачиком в уголке.

Обошлось, хорошо все… хорошо, хорошо…

Теперь Петера поили ароматным чаем, собирались вот-вот накормить жареной картошкой и еще чем-то, было почти все равно. От домашнего тепла разморило и клонило в сон. Хотелось тоже свернуться калачиком, проспать здесь до самой весны. Или хоть ненадолго сделать вид, что ему никуда не нужно идти. Хоть чуть-чуть…

В кроватке безмятежно спал ребенок.

Ради этого стоило. Все будет хорошо. Пока он рядом — все будет хорошо. Молнии не ударят, он не позволит им.

Завтра уйдут снова, айяра не может долго на одном месте.

— Петер, — шептала Луцинка сквозь сон, счастливо улыбаясь, — я помню тебя.