В руках шуршит кулек разноцветных конфет. Луцинка сидит у самой воды, ловко складывая из фантиков причудливые фигурки. Снег растаял с утра и солнце жарит вовсю, разбегаясь лучами по беззаботно ясному небу. Ни облачка, только чайки летают.

— Расскажи что-нибудь, Петер.

— Что рассказать?

— Не знаю, что-нибудь.

Он садится рядом, обнимает и рассказывает ей сказки — о далеких землях, о чудесных краях, длинные сказки, веселые, разные. А она смеется. Совсем как человек. И солнечные зайчики танцуют в ее глазах.

К югу от Сайхены — Уттика, не город даже, так. Парома к нему нет, нужно лодку брать. Но айяру отвезут бесплатно — таков неписанный закон, мало ли, вдруг самому когда понадобится. Не отказывать ей ни в чем.

Лодочник, дородный хмурый мужик, в надвинутой на самые брови лохматой шапке, неспешно, размеренно работает веслом.

— Слышь, брось ее, а. Она ж тебя однажды прикончит.

Петер мотает головой.

Лодочник пожимает плечами.

— Дурак.

Луцинка сидит на носу лодки, опустив ладонь в ледяную воду, смотрит куда-то в глубину.

Петер молчит и отчего-то улыбается. Хорошо.

К вечеру опять пошел снег.

Луцинка сидела, подтянув колени к подбородку, съежившись, Петер рядом, и его все больше трясло. Идти не было сил. На ходу хоть немного можно согреться, а так уже не получалось. Погреться в дом их с айярой не пускали, выносили еду, какие-то вещи, но только чтоб она не подходила. Боялись. Айяра даст, айяра заберет…

Зубы стучали.

Они сидели обнявшись… длинные реснички Луцинки все в инее… глаза закрываются… сон крадется мягкими шагами…

— Эй, вы чего тут? Замерзните же совсем!

Петер вздрогнул от неожиданности. Рядом стоял старичок в запахнутом на скорую руку тулупе, наверно увидел в окно, вон и дом не далеко… побежал… Луцинка медленно повернулась, глянула старичку в глаза и тот разом отпрянул, поняв все.

— Айяра? — едва слышно спросил он, голос сухо царапнул.

— Да, — согласился Петер.

Старичок неуверенно топтался на месте, было хорошо видно, что он хочет помочь, но слишком боится. Айяра заберет…

— А ты это… парень… замерзнешь ведь. Ночи-то холодные…

— Ничего, — Петер попробовал усмехнуться, но голос подвел, захрипел, задребезжал.

Объяснять ничего не хотелось. Рядом с айярой… ведь так выходит, что согреть она не может, но и насмерть замерзнуть не даст — вытащит, вылечит. И отмороженные пальцы, будут как новенькие. Так уже было… Провалиться в мягкие объятья сна, уйти почти за ту незримую черту… кажется навсегда, как уходят другие… Иногда Петеру начинало казаться, что он и не человек вовсе. Когда снова и снова выдергивают из небытия — любой усомнится. Даже совсем старый детский шрам на ноге исчез без следа. Казалось, скоро растает память. Словно тень, подхваченная морской волной. Бессмертная нечеловеческая тень.

Петер привык.

— Прости… — шепнул старичок, попятился.

— Прости… — эхом отозвалась айяра, положила голову Петеру на плечо, обняла. — Все будет хорошо. Я постараюсь…

Теплая волна разлилась по телу.

Петер кивнул.

Все будет…

Мимо пристани неспешно шла лодка — длинная, узкая, с круто загнутыми вверх носом и кормой, на самых кончиках которых висели бубенцы, выкрашенные красным… позвякивали на ветру. Горбатый лодочник размеренно работал длинным веслом — с одной стороны, с другой стороны, с одной, с другой, с одной… монотонные всплески завораживали.

Утром снова в путь.

Дальше, на восток — Гурджанак.

— Кладите его на стол.

Со стола одним движением смели всю посуду, положили раненного. Рыбак, не молодой уже мужчина, сыновья взрослые — как раз те парни, что его принесли. Везде кровь. Грудная клетка раздроблена и переломана левая рука. Едва дышит, легкое разорвано. Говорят, упал за борт, попал под винт… подробностей Петер не знал, да и не интересовался. К чему? Подробности не имели значения.

Во дворе истошно выла баба. Жена, наверно. Ее не пускали, а она рвалась, требовала пустить, хотела, чтоб айяра ушла, проклинала, молила.

Если айяра уйдет, рыбак не проживет и часа.

Баба во дворе этого не понимала. Может быть не видела, как все серьезно… да не видела, конечно, она подбежала уже потом… Да и просто боится. Айяру многие боятся. Айяра даст, айяра заберет. За те годы, что Петер ходил вместе с ней, айяра не забрала ни одной жизни, но кто может это знать?

— Все, дальше я сама, — тихо сказала Луцинка. — Идите, подождите пока.

— Пойдем, — велел Петер парням.

Они еще с минуту стояли в нерешительности, потом быстро и послушно закивали. Вышли.

— Нет! — все еще кричала баба. — Пустите меня! Убирайтесь прочь! Нет! Убира…

Крик оборвался на полуслове.

Так резко, что Петер вздрогнул, глянул на нее…

— Петер!

Петер еще до конца не понимая, шагнул к ней.

— Отпустите ее.

— Петер! Неужели это ты?

Он неуверенно улыбнулся, едва-едва, уголками губ.

— Я.

— Боже мой… этого не может быть!

— Может.

— Петер, ты… ты не узнаешь меня?

Он улыбнулся снова.

Ей за сорок, в волосах седина, да и располнела за эти годы. Но он узнал.

— Кайя.

Она громко всхлипнула, потянулась к нему, но вдруг, словно испугавшись, дернулась, закрыла лицо руками. Заплакала.

— Петер… этого не может быть…

— Может, — тихо сказал он, подошел сам, обнял за плечи. — Кайя…

— Я думала, ты погиб… пропал… Петер! Ты ведь не изменился совсем!

Айяра сидела за столом, вместе со всеми, пила чай из большой кружки. Кайя сначала косилась на нее с недоверием, потом привыкла, девочка и девочка, тихая, скромная, но так вполне нормальная, каши, вон, целую миску съела, поблагодарила вежливо. Такая не обидит. Не убьет… Ведь не убьет же?

— Все будет хорошо, — уверено говорил Петер.

Кайя ему верила. Разве можно не верить?

Она попеременно обнимала то брата, то мужа, то улыбаясь, то утирая слезы. Как иначе? Оба они, живые, были рядом. Не чудо ли?

Брата она давно уже похоронила. Да и как иначе? Столько лет прошло… Нет, где-то в глубине души она еще надеялась, но уже не верила по-настоящему. Он погиб для нее в тот день, вместе с матерью и сестрой. А она осталась. Убежала тогда к Мартину… где теперь этот Мартин?

Как это случилось? В их дом, пока Петера не было, говорят, заявились мужики. Хотели айяру прогнать. Старик-то тот сбежать пытался… так чего айяре одной тут делать? Пусть убирается тоже. От греха… Хотели беду отвести. Говорят, кричали, гнали ее прочь… еще говорят, мужики пьяные совсем были. Наверно. Трезвые бы не сунулись. Побоялись.

Но, кто теперь разберет как было? Сама айяра тоже не помнит.

Перестарались видимо мужики. Испугали. Обидели… или она чего-то не поняла. Она ведь тогда не такая была, как сейчас…

— Не такая, — кивала Кайя.

Айяра изменилась.

А вот Петер не изменился совсем. Словно и не было стольких лет. Мальчишка. Разве что взгляд стал суровей, да руки крепче.

Так не бывает.

Награда это ему, или проклятье?

— Как ты жил все эти годы? — спрашивала Кайя.

— Да так… обычно… — Петер не знал, что рассказать.

Что было в его жизни? Много… день за днем… они шли и шли вперед, иногда останавливаясь, чтобы помочь кому-то, вот как сейчас. Весь мир обошли от края до края. Дорога. Вечная, нескончаемая. Каждый день как предыдущий — утро, день, вечер, ночь. И снова. Сон, не отличимый от яви и явь не отличимая от сна.

— Оставайся с нами, — просила Кайя, заглядывала в глаза.

Он благодарно улыбался. И вдруг понимал, что почти не помнит ее. Он знает, что у него есть сестра, Кайя, на год старше, вот она… Он знает. Узнает ее. Но почти не помнит, как все было. Как они жили раньше. И жили ли? Может быть это всего лишь сон?

Зачем ему оставаться? Что делать здесь?

— Нам надо идти.

— Петер, но ведь так же нельзя…

— Нельзя? — удивлялся он.

Чужой. Совершенно чужой, хоть и ни капли не изменившийся.

Она еще пыталась уговорить, но уже понимала, что ничего не выйдет. С самого начала понимала. Но разве могла не попросить? Попробовать. Ведь брат…

Петер взял айяру за руку.

— Пойдем.

— Пойдем, — отозвалась она.

— Куда? — тихо спросила Кайя.

— Дальше… Тени зовут нас.

Остановить, задержать — уже не возможно.

— Я соберу вам еды в дорогу, — спохватилась вдруг Кайя. Хоть что-то сделать. Хоть как-то, пусть только видимость, что все нормально…

— Спасибо.

За окном гудит ветер.

— Петер, я еще увижу тебя?

Он улыбнулся, кривовато так, неловко, пожал плечами.

— Надеюсь, что нет.

— Ты не хочешь меня видеть?

Он покачал головой.

— Надеюсь, с тобой никогда не случится беда. Береги себя.