Вовка шлепнулся мягким местом, обиженно сквасился, заревел. И точно в ответ на это дверь неожиданно распахнулась. На пороге, тревожно вытягивая шею, чтобы заглянуть через стол и увидеть сына, стояла Анна. Убедившись, что орет Вовка без особых на то причин, заговорила нарочито громко, певуче:

— Кто Вовочку обидел? Папка обидел Вовочку? Вот мы сейчас надаем папке…

Размотав с головы платок и скинув пальто, гневно посмотрела на мужа:

— На десять минут одних оставить нельзя!

Павел, хлопая себя по карманам, проверял, на месте ли папиросы. Снимая с гвоздя куртку, поправил жену:

— Не десять минут, а почти два часа. Час сорок!

— Не по мужикам бегала, — огрызнулась Анна, подолом вытирая у Вовки под носом. — За делом!

— Так я же на партбюро опаздываю!

Она язвительно фыркнула:

— Только и знаешь по собраниям своим пропадать, дома забот не стало. Пол перестилать надо, так двух половиц не выходил. Партийный называется!

— Думаешь, в партию для этого вступают?

— А ты на людей посмотри. Ляхин вон в какой дом въехал.

— То Ляхин, — миролюбиво сказал Павел. — Ладно, я пошел.

Он опоздал на пять минут. Но второй секретарь райкома Иван Якимович Ляхин, просивший не начинать без него, приехал с пятнадцатиминутным опозданием. Извинившись, прошел к столу, нетерпеливо взглянул на парторга.

— Давайте…

— Заседание партийного бюро рудника считаю открытым, — сказал тот. — Слово представляется присутствующему здесь второму секретарю райкома товарищу Ляхину.

Иван Якимович кашлянул и, отпихнув задом стул, поднялся.

— Как же это так получается, товарищи? — Он трагически развел руками, лицо стало скорбным. — В дни, когда вся страна мобилизует силы в предмайском соревновании…

Выступление Ляхина было традиционной «накачкой» — на руднике срывалось выполнение месячного плана. Слушали его без особого внимания.

— Будете говорить, Николай Викторович? — спросил Рогожев начальника рудника Сергеева, когда второй секретарь закончил. Тот кивнул:

— Да, разрешите мне.

Сергеев повернулся вместе со стулом так, чтобы все видели его лицо, но обратился ко второму секретарю райкома:

— Я красивых обещаний давать не могу и не буду, Иван Якимович, — сразу же предупредил он. — Если говорить о метраже проходки, о кубатуре выданной на-гора породы, горняков нельзя упрекнуть в отставании. Но в этом месяце на пути к рудам приходится преодолевать массивы пустых пород. Естественно, процент добычи значительно снизился. И несмотря на то, что проходка на шестом горизонте ведется бригадой Голубева, которой присваиваем звание бригады коммунистического труда…

— Николай Викторович, — вмешался Рогожев, — с этим решением надо все-таки погодить.

Сергеев бросил в его сторону равнодушный взгляд, ответил небрежно:

— Об этом будем говорить на производственном совещании. Возвращаясь к вопросу о плане, я хочу отметить, что коллектив рудника винить не в чем. Работали как положено. Ну и… темпов сдавать не собираемся, так? — Он с улыбкой оглядел присутствующих, словно заручился поддержкой. — Если так, то у меня все.

Павел встал.

— Николай Викторович, надо все-таки решить с Голубевым. Здесь все члены партии…

— Но не все разбираются в наших производственных делах. — Сергеев покосился на Ляхина.

— Дело не столько производственное, сколько принципиальное, Николай Викторович. Зачем разводить липу, когда…

— Я бы на вашем месте выбирал выражения, Рогожев. Думайте, что говорите.

— Это все ребята у нас так говорят. Горняки, — пояснил Павел для Ивана Якимовича Ляхина.

Сергеев усмехнулся углом рта и заговорил спокойным лекторским тоном:

— Отдавая должное вашей принципиальности, товарищ Рогожев, я должен напомнить, что у меня кроме принципиальности есть некоторый опыт работы с людьми. И вот, исходя из него, я считаю, что присвоение бригаде Голубева звания работающей по-коммунистически будет очень своевременным. Минуточку, не перебивайте меня! Да, в мелочах бригада не дотягивает. Но — в каких? Поругался с женой, выпил лишнее у кого-то на свадьбе? А! Это же действительно мелочи. Те самые мелочи, которые тем скорее люди вынуждены будут изжить, чем раньше их обяжет к этому высокое звание.

— А как они Бурмакина изживут? — спросил председатель охотничьего коллектива Семиветров. — Бурмакин опять сохатого стебанул, мне из милиции звонили.

Сергеев брезгливо поморщился.

— Опять Бурмакин? Ну что ж, цацкаться с ним больше не будем, хватит! Уволим — и все!

— Просто и ясно, — саркастически сказал Сударев и нарочно поймал взгляд Сергеева.

Ответу Сергеева помешал Рогожев:

— Мне думается, Николай Викторович, что решать это должна бригада.

— Бригада будет со мной солидарна. Паршивая овца стадо портит.

— Так то — стадо! — сказал Рогожев. — Да и Бурмакин… хороша овечка!

Многие заулыбались, усмехнулся и Сергеев.

— Не привязывайся к словам, Павел Васильевич. Пословица есть пословица.

— Понимаю, — кивнул Павел. — Я к тому, что в бригаде насчет Бурмакина свое мнение как раз. Неплохой парень и хороший работяга.

— В наше время хорошим работягой быть мало. Неплохим парнем тоже. И позорить бригаду это не дает права. — Сергеев повернулся к бригадиру, — Голубев, если дадим вам бурильщиком Стасюка?

Голубев ответил не сразу.

— Бурмакин справляется, Николай Викторович, — сказал он наконец. — По работе упрекать не приходится, а что лося опять трахнул, говорят, так… не человека же, зверя дикого!

— Одобряете браконьерство? — удивился Сергеев.

— Не одобряем, а только… Подумать надо!

— Чепуху порете, — жестко оборвал его Ляхин. — Бурмакину в вашей бригаде не место.

— А где же ему место? — хмуро спросил Рогожев. — Выгоним — может и вовсе потянуть на легкие заработки, сохатых по тайге ходит довольно.

Голубев вдруг встал и, поочередно, заглядывая в лица присутствующих, заговорил виноватым тоном:

— Понимаете, с этими сохатыми у Вальки вроде заскока, — он даже покрутил возле лба пальцем. — В прошлом году мы знаете как навалились на него? Дурак, мол, на кой черт тебе это нужно? Парень-то ведь как парень, а вот…

— Все? — насмешливо прищурился Сергеев, когда бригадир смущенно умолк.

Тот кивнул.

— Ага, все! Пускай в бригаде работает, Николай Викторович! — и неожиданно улыбнулся. — Берем, как говорится, на поруки! Тем более Валька человека из тайги вывез своей тягой, Канюкова.

— Канюкова не следовало вывозить, — грубовато пошутил Семиветров. — Нам на общество только две лицензии дал осенью, а лесному отделу три!

А Сергеев, задумчиво глядя мимо Голубева, сказал с нотками огорчения в голосе:

— С Бурмакиным не выйдет Или Стасюк, или Палахин. Выбирайте.

Наступило неловкое молчание.

— Как же так, Николай Викторович? — с подчеркнутым удивлением спросил Сударев. — Неужели присвоение звания бригаде важней судьбы человека? Думаю, парня надо оставить, у Голубева как раз необходимо оставить.

Сергеев неторопливо повернулся, но возразить Суда-реву захотел второй секретарь райкома.

— Должен заметить, товарищ Сударев, что тебе не пристало в некотором роде учить Николая Викторовича. И следует различать причины, которыми он руководствуется, смотреть глубже. Сущность, так сказать, видеть, коммунисты не должны быть близорукими…

Голубев, не слушая его, тронул Рогожева за рукав:

— Непонятно все же с Бурмакиным. Павел Васильевич! Ведь слово в прошлом году давал: амба, не повторится! И вроде не пустобрех малый, а тут… снова! — Он растерянно пожал плечами, а потом закончил неожиданно: — Но из бригады его никуда, ты это учти! Как парторг учти, понял?

Свой первый вопрос Бурмакину Илья Черниченко продумал еще в тайге. Понимал, что в некотором роде пользуется запрещенным приемом, и все-таки сознательно шел на это.

— Скажите, Бурмакин, из каких соображений вы скрывали от дознания, что Яков Иванович Канюков охотился на лося? — Он впился взглядом в широкоскулое, уже обожженное загаром лицо парня, стараясь не проглядеть, как изменится выражение этого лица. Надо угадать даже то, что не отразится на нем.