— У нас Мытищи освоили выпуск туристических прицепов, — напомнил папа. — Разумеется, не таких роскошных, не домиков, зато их можно на зиму ставить в гараже вертикально, рядом с машиной. А такой домик куда поставишь? Не случайно же даже эти простые прицепы не больно-то раскупают.

— Громоздко, конечно, — согласилась мама, — целая дачка на колесах. Не каждому доступна такая роскошь. Зато все мыслимые удобства под рукой. И никаких тебе комаров, ящериц, лягушек.

— Вспомнила! — хмыкнул папа. — В кои-то веки забрался к тебе в спальный мешок крохотный лягушонок, а ты все забыть его не можешь, зелененького.

Все засмеялись, и разговор на этом закончился.

Когда совсем стемнело, окна домика-дачки на колесах засветились мягким оранжевым светом. Хозяин черной «Волги» вынес телевизор, поставил на капот машины, и мы услышали хорошо знакомый возбужденный голос Озерова:

— Го-о-ол! Какой великолепный удар! С подачи капитана команды нападающий…

Шел футбольный матч между московским «Торпедо», за которое я всегда болею, и грозным киевским «Динамо». Приближался полуфинал игр на первенство страны. Я не видел телевизионных передач со дня отъезда из Москвы. И как же я был благодарен ленинградцу, который дал мне возможность здесь, на берегу моря, увидеть интереснейший матч любимой команды!

Кончился матч, ленинградец унес телевизор, все стихло. Я вернулся к нашей скромной семенной стоянке и будто впервые увидел ее. Вернее, увидел совсем другими глазами, чем прежде. Старенькая, видавшая виды, дедушкина «Волга», давно снятая с производства; совсем уж допотопная горбатая «Победа» Николаевых с ее маленькими окошечками; наши тесные, порядком потрепанные палатки… А рядом, горделиво возвышаясь на бугре, стоял волшебный домик, ярко освещенный изнутри электрическими лампами.

Поневоле меня потянуло на философию. Как все-таки быстро изменяется наша жизнь! Я знал, что дедушка долго откладывал деньги в каждую получку, пока работал шофером на Крайнем Севере, чтобы накопить на свою «Волгу». Трудно она ему досталась! Недаром он так бережет машину: после дождя соберет замшей всю влагу до капельки; в солнечный день, если нигде нет тени, укроет белым чехлом; случится забуксовать — не газует, не рвет сцепление, а подкопает лопатой, подмостит под колеса ветки, доски… А вот ленинградец, совсем еще молодой, уже успел обзавестись и черной «двадцатьчетверкой», и роскошным домиком-прицепом. Куда нам до него! Хорошо хоть, что все это богатство в руках человека, а не какого-нибудь сквалыги. Новую «Волгу» последней марки он мог купить как вознаграждение за изобретение — вон он какой головастый мужик! — прицепной домик вообще сделал своими руками, все заработано честным трудом, не по наследству досталось. Так что все правильно.

Все мы впервые отдыхали под Одессой.

Даже папа, не говоря уже обо мне, никогда в жизни не видел этого удивительного города. Удивительного не тем, что в нем чуть не двадцать вузов, в том числе даже университет; что этот солнечный город одновременно является и знаменитым курортом с лечебными грязями его лиманов, а в то же время и крупным промышленным центром. Такие города есть и помимо Одессы. Прославила она себя изумительной стойкостью в обороне осенью сорок первого года, по заслугам получила звание города-героя, но опять-таки вошли в историю Брестская крепость, Сталинград, оборона Москвы, Ленинграда…

По-особому, я считаю, прославила себя Одесса юмором. Да, да! Вот в этом отношении с ней не сравнится никто. О ком еще ходит столько шуток, баек, легенд, анекдотов, как об одесситах? Вон в Болгарии городом смеха называют Габрово. Если у нас когда-нибудь введут ежегодный праздник смеха, то столицей его наверняка станет Одесса. Да чего больше — авторы самых знаменитых юмористических романов «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» Илья Ильф и Евгений Петров родились не где-нибудь, а именно в Одессе. А Валентин Катаев? Тоже юморист и сатирик. И тоже родился в Одессе. Это же не случайность. Похоже, сам воздух Одессы способствует расцвету юмора. Да и неудивительно. Такой это солнечный, светлый, веселый город. Могли ли мы оказаться так близко от Одессы и не познакомиться с нею?

Оставлять нашу общую стоянку безо всякого присмотра мы не рискнули. Решено было ездить в город поочередно. Дядя Вася и тетя Вера вызвались подежурить на пляже возле машин первыми. А мы отправились в Одессу. Мы — это дедушка, папа, мама, я и Наташка.

Когда мы веселой ватагой бродили по городу, укрываясь от жгучего солнца в тени акаций и старинных домов с затейливыми фасадами, я не мог не вспомнить о недавно прочитанной повести «Белеет парус одинокий» Валентина Катаева; о том самом Гаврике с лилово-розовым носиком, облупленным, словно молодая картофелина, что жил с дедушкой в этом самом городе, помогал ему рыбачить и так здорово описан в повести.

Удивительная все-таки вещь, если поразмыслить, художественная литература! Ведь я давно уже не маленький, соображаю, что к чему, умом отлично понимаю, что никакого Гаврика сроду и на свете не было, что он просто придуман писателем. Как и все его приключения. А вот поди ж ты: весь тот день меня не оставляли мысли о Гаврике, как о живом человеке. О том, как он таскался к брату Терентию на Ближние Мельницы, резался с Петькой в «ушки», помог матросу с «Потемкина» бежать на шаланде… А уж когда мы зашли на Привоз и вокруг запахло свежей рыбой, я совсем поддался колдовству книги и почти всерьез начал всматриваться в женщин за прилавками. Какая из них мадам Стороженко, та, что охмуряла бедного Гаврика, бессовестно обсчитывала его, обзывала его бычков вошами и торговалась до хрипоты с покупателями?

В тот день мы вдоволь поколесили по городу. Конечно же, прошли по Дерибасовской, воспетой в стольких произведениях улице; долго любовались зданием оперного театра; спустились к морскому вокзалу по исторической лестнице, навсегда запечатленной в кинофильме «Броненосец „Потемкин“.

Кто не знает, как общительны и разговорчивы одесситы. Это ведь они и создали славу своему замечательному городу. Без труда угадав в нас приезжих, один из таксистов безо всяких расспросов рассказал нам, как однажды по этой самой лестнице, на спор, съехал на МАЗе отчаянный смельчак. Лестница была такая крутая и длинная, что мы поверили не сразу.

— Так вы в первый раз слышите эту историю? — спросил таксист, заметив наше недоверие. — Даю честное благородное слово. Чтоб я так жил! Сверху донизу спустился. На первой скорости, понятно, на всех тормозах.

— И что же ему выдали за храбрость? — поинтересовался папа.

— Не выдали, а отобрали. Шоферские права. За хулиганство. Но даже ГАИ, между прочим, признало, что такое не всякий сможет.

Не всякий, да. Но от одесситов всего можно ожидать.

Возле памятника Пушкину на Приморском бульваре взрослые присели на скамейку отдохнуть, и мы с Наташкой остались вдвоем. Памятник Александру Сергеевичу установлен в Одессе не случайно. Полтораста лет назад он, хоть и недолго, жил здесь. Где-то, может быть, совсем недалеко от нашей нынешней стоянки, купался в море, ходил по улицам со своей палицей, писал первые главы „Евгения Онегина“. Сколько знаменитостей, в том числе и писателей, перебывало в разное время в Одессе. Но знаменитей Пушкина никого не было и нет. А может быть, никогда и не будет.

— Слушай, Дикий Кот, а это правда, что у Пушкина в Одессе был настоящий роман с женой графа Воронцова? — сразила меня неожиданным вопросом Наташка.

— Здрасьте! Кто же этого не знает? Потому-то граф так и взъелся на него, добился высылки Пушкина в село Михайловское. Между прочим, я был там, своими глазами видел могилу Александра Сергеевича, Святогорский монастырь, усадьбу Пушкиных, домик няни Арины Родионовны… На скамье Онегина сидел. В Сороти искупался. В кабинете Пушкина его рабочий стол видел, некрашеный такой, на четырех тонких ножках. Скамеечку Анны Керн…

— Ой, правда? Расскажи, Алик! — даже всплеснула руками Наташка. — Я какой год уговариваю папку, чтоб заехать в Михайловское, а он все только обещает. Но на этот раз добьюсь своего.