лишь некоторое количество наблюдений, не приведенных ни
в какую систему, не согласованных друг с другом. Почти
не делается попыток отправляться не от исследования от-
дельных писателей, а от того или другого в о п р о с а по-
э т и к и данной эпохи, х у д о ж е с т в е н н о г о приема,
с т и л и с т и ч е с к о й ч а с т н о с т и . Насколько плодотворны
такого рода исследования показывает немецкая научная лите-
ратура, где вплоть до наших дней появляются научные
работы, посвященные, например, приемам описательного стиля
(пейзаж, портрет) у романтиков, композиции, метрики, лек-
сики и т. п., не говоря уже о богатстве работ по романтиче-
ской тематике, по романтической „психологии". Не даром
немецкая романтика и известна нам лучше всех остальных.
Будем надеяться, что со временем такое внимание будет
уделено и русскому романтизму, независимо от тех причин,
которые вызывают повышенный интерес к романтике в ны-
нешней Германии.
Остается еще вопрос об источниках романтического
стиля. В конечном счете его источником является мировоз-
зрение, отличительная черта которого — дуализм, в противо-
положность монизму классиков. В той или иной форме роман-
тик, как не раз уже было сказано, живет в двух мирах — то
чувствуя в этом „земном" отражение другого „надземного"
и благословляя мир природы и вещей, как священные сим-
волы непреходящей реальности, то, наоборот, ошущая резкое
противоречие между миром этим и миром тем, отчего дей-
ствительность этого мира приобретает характер то комиче-
ского, то трагического контраста мечтающемуся миру; то,
наконец, противопоставляя свое гордое и одинокое „я" и миру
действительному и миру идеальному, и страдая от этого
противопоставления. Отсюда, из этого дуализма рождаются
и романтическая символика, и романтический гиперболизм,
и романтические антитезы. Черты эти могут сказываться все
сразу в творчестве одного писателя, могут дифференциро-
ваться: внешность явлений романтического стиля очень разно-
образна, потому что нет единообразия и в предшествующем
литературном развитии, и в социальной базе романтизма,
явившегося выражением классовой психологии и сбитого
с позиций феодализма, и пригнетаемой феодально-монархиче-
ской реакцией буржуазии, и борющейся за свои права и сво-
боды мелкой буржуазии. Этот сложный и требующий особых
исследований вопрос мы оставляем пока в стороне. Далеко
не кончена ещз работа по описанию литературных явлений,
называемых романтизмом: объяснить же их можно будет после
того, как они будут более или менее удовлетворительно опи-
саны. Единообразия мы не встретим и в русской литературе
20 — 30 годов, к каковым мы относим обычно расцвет роман-
тического стиля. По верному замечанию исследователя—
„господствующее направление не исчерпывает собою эпохи
и, взятое изолированно, характеризует собою не столько
состояние поэзии, сколько вкусы читателей. Реально движе-
ние искусства всегда выражается в форме борьбы существую-
щих направлений" Борьба романтиков с классиками в скры-
той или явной форме началась у нас еще до 20-х годов; она
явилась, конечно, результатом предшествующего развития, но
ее обострению и внешнему выражению помогли широко раз-
лившиеся западно-европейские влияния. Из них всего яснее
становится для нас, после ряда новейших исследований,
влияние Байрона, у которого Пушкин учился сперва построе-
нию ново# формы лирической Поэмы, а затем комической,
типа „Домика в Коломне". Но самостоятельное развитие рус-
ской романтической поэмы пошло не от Байрона, а от
Пушкина, и в массовой литературе мы найдем больше сле-
дов увлечения Байроном, нежели следов усвоения байронов-
ского стиля. Первоначальные размеры русского „байронизма 4,
в роде тех, в каких он представлялся, например, А. Н. В е с е-
л о в с к о м у („Этюды о байронизме") — в настоящее время
приходится сильно сузить, несмотря на то, что имя Байрона
одно время было лозунгом в борьбе за новое направление
русской литературы.
Глубже проникало влияние французской романтики,
произведений „неистовой школы", в осуждении которой схо-
дились на первых порах такие крайности, как „Литератур-
ная Газета" и „Северная Пчела", Булгарин и Пушкин, Сен-
ковский и Белинский. „Московский Телеграф" Полевого был
довольно долго единственным журналом, не следовавшим
общему течению. Но осуждения не особенно устрашали чи-
тающую публику, требовавшую переводов и оригинальных
произведений в „неистовом" стиле. Они появлялись, имели
шумный, хоть и недолгий успех, оказавшийся успехом Мар-
линского, Каменского, Маркова, Войта, Тимофеева, Ушакова,
*) Б. М. Э й х е н б а у м , „Лермонтов", стр. 19.
Закамского-Неелова, отчасти Жуковского - Бернета и Бене-
диктова, именно у французов учившегося стилю своей пате-
тической и манерной лирики. Так составилась одна группа
русских романтиков — представителей „французской струи"
в русском романтизме, захватывавшей на время и Гоголя
и Лермонтова. А рядом означилась другая группа, для кото-
рой „новое яркое солнце восходит от страны древних тевто-
нов" — из Германии. Ее средоточие - - отчасти „Московский
Вестник" Погодина, отчасти московские кружки 20—30 годов
(от кружка Раича до кружка Станкевича), „любомудры" —
кн. В. Ф. Одоевский, Веневитинов, Киреевские, Шевырев,
Погодин, Кошелев, Мельгунов, Кюхельбекер. Здесь изучают
немецких философов, романтиков, теоретизируют, переводят
книжку Тика и Вакенродера „Об искусстве и художниках"
(перевод сделан в 1826 г.; переиздан с послесловием проф.
П. Н. Сакулина, в изд. Некрасова в 1914 г.) и под. Худо-
жественные результаты работы этой группы как будто неве-
лики: повести Одоевского, стихи Шевырева, Веневитинова
и отчасти Кюхельбекера, Раича и др. Но воздействие ее ока-
жется глубже и дольше: быть может, в эстетике Пушкина (это
влияние вызывает, впрочем, авторитетные возражения, см.
например, Н. О. Л е р н е р в в 3-м томе соч. Пушкина, изд.
Брокгауз-Ефрон), в славянофильстве, а, кроме того, в творче-
стве замечательнейшего русского поэта, некоторое время нахо-
дившегося в кружке Раича и воспитывавшегося под непосред-
ственным наблюдением последнего, печатавшего первые свои
стихи в „Урании" Погодина, в „Галатее" Раича и до конца
сохранившего связь с „немецкой струей" русского роман-
тизма. Этот поэт — Ф. И. Тютчев.
Обследование фактов, еще далеко незаконченное, уста-
новит, быть может, еще целый ряд литературных группировок
в русском романтизме. Так, в отдельную группу мы должны
будем выделить, может быть, женщин-писательниц, количество
которых с конца 20-х и с начала 30-х годов возрастало резко,
по сравнению с предыдущими моментами жизни русской лите-
ратуры, и которые, именно как особая группа, трактуются
русской критикой 30—40-годов (Киреевский, Шевырев, Ники-
тенко, Катков и др.). Это кн. 3. А. Волконская, М. Лисицына,
Н. С. Теплова, гр. Е. П. Растопчина, К. К. Павлова, М. С.
Жукова, Е. А. Ган (Зенеида Р—ва), гр. С. Ф. Толстая, Е. В.
Кологривова (Фан-Дим), Е. И. Вельтман-Кубе, А. Я. Мар-
ченко (Т. Ч.) и другие, деятельность которых простирается
от „эпохи романтизма" в следующие десятилетия, иногда
сохраняя, иногда теряя свой первоначальный характер.
Группы — в том смысле, в каком составляли ее, например,
любомудры, женщины-писательницы не образуют, но деятель-