Ефим угрюмо кивнул.

— Да. Что‑то вроде этого.

Какое‑то время они молчали, и воздух вокруг как будто сгустился. Теперь ни о каких приглашениях в дом не шло и речи. Сейчас это было бы некстати.

— Скажите, капитан, — пробормотал Ефим. — Что вообще происходит у нас в поселке?

— Если бы я только знал, Ефим, — тихо отозвался капитан. — Это я и пытаюсь выяснить. Правда… получается что‑то не очень.

Ефим приподнял голову, снова положил ее на подушку, вслушиваясь в тишину в доме, вслушиваясь в ночь, притаившуюся вокруг дома, как враждебная армия, взявшая город в кольцо.

Спать не хотелось. Из головы не шла старуха в фиолетовом плаще. Ее шипящий голос, медленный ленивый разворот к калитке и то, как быстро она достигла соседнего дому. Из головы не шло напряженное лицо капитана и его попытка поговорить с соседями Ефима.

Попрощавшись с участковым, Ефим не сразу вернулся в дом. Он смотрел, как капитан прошел в соседний двор, оглядываясь по сторонам, но соседи ему даже не открыли дверь. Между ними произошел недолгий разговор через дверь, и капитан, покачивая головой, вернулся к своей машине.

Ефим общался с соседями лишь в рамках "здравствуйте", "как поживаете?", "у нас тоже все нормально, спасибо", но он никогда бы не подумал, что соседи, в общем‑то, вполне обычные люди, так враждебно встретят того, кто постучится к ним в дом. Конечно же, он знал, в чем причина.

Знал.

Соседи, как и многие в поселке за последние дни, боялись. Возможно, они и сами не отдавали отчет своим действиям, не очень‑то понимая происходящее, но собственным ощущениям не прикажешь.

Во всяком случае, теперь и у самого Ефима появились причины для страха. Причины не были отчетливыми и логическими, скорее они были на уровне интуиции, на уровне "что‑то мне сегодня невесело, хотя вроде бы все нормально".

Казалось бы, что опасного в этой старухе? Пусть бродит вокруг дома, лишь бы не пробралась сюда и что‑нибудь не натворила, а она меньше всего напоминала воровку или наводчицу. Однако это была лишь видимая сторона происходящего. Не считая некоторых неприятных моментов, которые не поддавались объяснению, было кое‑что еще.

Например, странная психологическая атмосфера в доме. Жена, угрюмая и молчаливая, казалось, избегала Ефима. Внук сидел в отведенной ему комнате весь день, и его с трудом уговаривали поесть. И еще дочь.

Тома пришла, как обычно в последние дни — вечером, проведать мальчика. Какая‑то задерганная, недовольная. Ефим спросил ее, не видела ли она кого‑нибудь, кто бродил на днях возле ее дома, но она даже не захотела разговаривать. Спустя минуту она уже кричала на Костика непонятно за какую провинность. Когда Ефим вмешался, Тома демонстративно покинула комнату, собираясь вообще уйти из дома.

Но она не ушла. Она вернулась сразу, как только переступила порог.

У нее была истерика. В тот момент Ефим подумал, что это запоздалая реакция на ссору с ним. Да и мало ли по каким пустякам беременная женщина может поднять скандал? Он не стал ни о чем спрашивать, просто предложил остаться, пообещав позвонить и предупредить зятя.

Тома не спорила и осталась. Обычно она не любила ночевать у родителей, но в теперешнем состоянии ей было не до этого. К тому же было уже темно.

Сейчас, понимая, что не заснет, и размышляя о сегодняшнем вечере, Ефим вдруг понял, что истерика дочери не имела отношения к ссоре с ним. Причина была в чем‑то другом. В чем же? Дочь уже выходила из дома, но вернулась. Почему? Что случилось в тот момент, когда она развернулась, даже не сойдя с крыльца?

Не в силах больше лежать и бороться с бессонницей, Ефим поднялся. Жена спала, но ее сон больше напоминал беспокойную дрему человека, которому пришлось прикорнуть в рабочее время. Она что‑то пробормотала во сне, и Ефим постарался двигаться бесшумно.

Когда он коснулся дверной ручки, послышался скрип открываемой входной двери. Потом дверь негромко захлопнули.

И закричала Тома.

Несколько секунд, показавшихся Ефиму минутой, он не мог справиться с дверью. Рука, обхватившая дверную ручку, не слушалась. Несмотря на крики родной дочери, но не сразу поборол себя.

Между комнатами тьма была более плотной, чем в спальне. В коридоре Ефим напоролся на комод, но боль в бедре была ничем в сравнение со страхом за дочь. Тома кричала, и сложно было определить, где она находится.

Ефим бросился к спальне внука — Тома оставалась на ночь там. Распахнув дверь, Ефим увидел, что кроме Костика здесь никого нет. Мальчик сидел на кровати, как монах в позе лотоса, и, кажется, смотрел перед собой. Лишь выбегая из комнаты, во время паузы в криках дочери Ефим понял, что мальчик скулил, как щенок, которого посадили на цепь.

Выскочив назад в коридор, Ефим заметил у входа в кухню невысокую тень. Тень проскользнула в кухню, и Ефим заметил полу плаща.

В его дом пожаловала давешняя старуха! Каким‑то образом она открыла дверь и… Дочь была именно в кухне. Тома явно вошла туда до того, как старуха проникла в дом.

Он рванулся к кухне и в дверном проеме неловко остановился, чтобы не разбиться о косяк. Еще не было часа ночи, горели уличные фонари, и освещения в кухне оказалось достаточно, чтобы рассмотреть, что дочь лежала на спине, неловко, суетливо отползая прочь от старухи, склонившейся над ней, протягивающей руки, словно она лишь хотела помочь ей подняться.

— Прочь, — процедил Ефим.

Старуха даже не обернулась. Тома уперлась в ножку стола, крик ее оборвался, но потом под тяжестью тела стол поддался, и дочь снова стала отползать.

Ефим хотел оттащить старуху от дочери. Его руки уже хватали ее за плечи, но в последний момент прошли сквозь пустоту, и инерция движения бросила Ефима вперед, на мойку. Защитившись руками, Ефим смягчил удар. Попытался встать. Удивляться не было времени. Похоже, старуха заметила его движение и уклонилась.

Она снова нависала над дочерью. Пригибалась, протягивая руки, потом выпрямляла спину. Снова пригибалась, будто хотела сесть на молодую женщину сверху, и снова чуть отстранялась от нее, меняя позицию.

Ее действия могли озадачить Ефима, будь у него больше времени, но испуганный и разъяренный отец думал лишь о дочери.

Он шагнул к старухе, замахнулся.

Его кулак прошил пустоту. Там, где находилась спина старухи в фиолетовом плаще, ничего не оказалось. Ефим поразился, но старуха действительно оказалась чуть левее, в каком‑то полушаге. Она коротко глянула на него, взмахнула рукой, и Ефим почувствовал, как что‑то костлявое вонзилось ему в грудь.

Удар отбросил его к выходу из кухни. В спину вонзился дверной косяк, и Ефим сполз по нему на пол. У него вырвался вскрик, но собственную боль заглушило то, что случилось с дочерью.

Тома застонала, заколотив кулаками по полу, раздвигая ноги. Ее тело охватила судорога. Ефим пытался встать, но у него помутнело перед глазами. И еще был запах. Чем‑то знакомый, хотя его не с чем было сравнить.

Прежде чем потерять сознание, Ефим увидел, как старуха в плаще нагнулась к ногам Томы и что‑то завернула в темную ткань.

Назаров угрюмо смотрел, как эксперты — криминалисты бродят по дому, выполняя свою работу, когда кто‑то позвонил ему на мобильник — из внутреннего кармана пиджака послышалась мелодия песни, которую лет десять назад исполняла Белинда.

Это был Илья. Он коротко поздоровался и спросил:

— Что случилось?

Возможно, Даменков лично видел возле этого дома машины оперативников, но, скорее всего, просто позвонил в кабинет Назарова и поговорил с сержантом Белым.

— Ничего хорошего, Илья, — отозвался Назаров. — Подробности позже, сейчас не могу.

— Хорошо, — после недолгой заминки согласился Илья. — Я буду ждать звонка.

Капитан покачал головой, тяжело вздохнув и снова разглядывая людей, занятых выяснением того, что случилось в этом доме. Боковым зрением он заметил, как с черного входа в дом вошли двое из ФСБ.