легкая накидка, выкрашенная диким шафраном в прият¬

ный желтый цвет. Волосы у девушки были черные, как

безлунная летняя ночь, тщательно ухоженные, окуренные

благовониями, кожа лица поражала белизной и была чиста,

словно горный хрусталь. Голову прикрывала расшитая ву¬

аль, с висков свешивались две тоненькие короткие косич¬

ки, на концах которых красовались рубины, на лбу — за¬

тейливая тугра, а шею обвивала нитка сердоликовых бус.

—      Встань, Карнафлэ! — ласково приказал Фанхас,

едва переступив порог. — К нам пожаловал достойней¬

ший аль-Фадль ибн ар-Рабиа. Ты, разумеется, слышала

о нем, дитя мое. Поцелуй руку нашего повелителя!

Рабыня с округлыми бедрами приподнялась с ковра,

па котором сидела. Но она не рассчитала сил и снова

опустилась на подушку.

Поэт сказал:

Легко усядется она

(Никто не сделает быстрее),

Ей встать в два раза тяжелее, —

Уж так устроена она.

Девушка оперлась на руку и грациозно поднялась.

С виноватой улыбкой подошла к гостю, склонилась для

поцелуя, но тот убрал руку, с нескрываемым восхищением

оглядывая рабыню: ее лицо, грудь, талию, обтянутые

шелковыми шальварами ноги.

Фанхас был на верху блаженства: барыш предвиделся

знатный.

—      Желает ли мой повелитель побеседовать с Карна¬

флэ? — предложил он,— Моя воспитанница неплохо вла¬

деет арабским языком.

Фадль обратился к девушке с церемонным привет¬

ствием. Она ответила в том же духе, применив витиева¬

тый классический оборот речи. Он уловил легкий акцент

и спросил работорговца:

—      Она из Басры? По внешности никогда бы не по¬

думал...

—      Нет, нет, мой повелитель! До уроженок Басры мы

не дошли,— заверил Фаихас и принялся пространно рас¬

сказывать историю рабыни: — Карнафлэ — грузинка. Ее

купили давно, но детство, как изволил заметить достой¬

нейший из достойнейших, она действительно провела

в окрестностях Басры. Ребенком Карнафлэ была похожа

на тех неотесанных, полудиких девочек, с которых на¬

чался сегодняшний осмотр. Ничтожный слуга моего гостя

первым заметил красоту и способности бедной крошки. Ей

ведь тогда было лет десять, не больше. Ах, как она была

грязна и измучена! Я приучил ее к чистоте, нанял одного

учителя по арабскому языку, другого — по чтению корана

и основам стихосложения. Карнафлэ подросла. Стало

ясно — это будет цветок, которым можно свести с ума лю¬

бого мужа, какой бы пост он ни занимал в халифате.

Я упросил сладкоголосого Ибрагима аль-Мосули научить

Карнафлэ пению. Именно упросил. Певец затребовал

кругленькую сумму, но я не поскупился. Каждое утро моя

воспитанница занималась музыкой. Мой повелитель знает,

как трудно чужеземке усвоить нашу манеру пения. Ныпе

Карнафлэ — самая изысканная рабыня в Багдаде. Я уве¬

рен — у нее нет достойных соперниц даже при дворе

эмира правоверных!

Молча слушая Фанхаса, набивавшего рабыне цену,

Фадль наблюдал за девушкой. Когда мужчины завели ме¬

жду собой разговор, Карнафлэ, как и требовалось, учтиво

отошла в сторону. Затем сняла висевшую на стене лютню.

Невзначай соскользнувшая накидка обнажила нежное, ро¬

зовато-белое, соблазнительное предплечье и кисть, укра¬

шенные суварами и думлюджааш.

Когда работорговец наконец догадался умолкнуть,

Фадль проговорил:

—      Ты уверял, любезный, будто она разбирается в

поэзии, умеет исполнять стихи.

—      Что прикажет мой повелитель? Может быть, до¬

стойнейшего из достойнейших не затруднит взглянуть на

вышивку, что покрывает ее накидку. Это собственное со¬

чинение Карнафлэ.

Фаворит престолонаследника шагнул к рабыне. Золо¬

тыми буквами арабской вязи на накидке было вышито

четверостишие:

Хной руки часто натираю,

Сама не знаю почему, —

Я пальцы хной не украшаю,

Ведь пальцы украшают хну.

—      Отличная вышивка! — воскликнул Фадль. — Но у красавицы, как я погляжу,

столь же восхитительно и все остальное. Какие у нее глаза! Как оттеняет тугра их блеск!

Насколько изобретателен был тот, кто надумал украсить лоб женщины драгоценными

камнями!

—      Я полагаю, достойнейший из достойнейших намекает на несравненную Алийю? —

вставил Фанхас.

—      Намекаю? Ах, да...

Не правда ли, любезный, удачная мысль посетила младшую, сестру

эмира правоверных?

—      Такая удачная,что и слов нет! Но еслимой повелитель пожелает, я расскажу ему, как

это случилось.

—      Что ж, любопытно.

—      Говорят, будто у Алийи при всех ее достоинствах,подобныхкоторым трудно сыскать,

есть один недостаток —большой лоб. О, достойнейший из достойнейших, как это ужасно!

Сестра эмира правоверных — и вдруг с большим лбом, который портит ее красоту, бе¬

зобразит, наконец уродует! .И вот Алийе пришла великолепная мысль: носить украшения не на го

лове, как это делается повсюду, а прямо на лбу! Ни однаженщина в мире не смогла до этого додуматься!

Фадль не сводил восхищенного взгляда с Карнафлэ.

Девушка, как ни в чем не бывало, настраивала лютню.

Участь ее была решена.

Фанхас подал едва уловимый знак второй рабыне. Та раскачивающейся походкой прошла мимо мужчин и остановилась вполоборота перед зеркалом, слегка изогнувшись. Пурпурное платье ее переливалось.

—      Взгляни, мой повелитель, еще на одну красотку! —проговорил работорговец. — Сусанна, подойди к нам! —позвал он ласково.— Полюбуйся, мой повелитель, ее личи¬

ком! Никак, плутовка, ты успела подмазаться?

Фаворит престолонаследника повернулся и чуть не ахнул от изумления. За какую-то минуту рабыня мускусом вывела на щеке строку, написанную по-арабски. Это казалось почти невероятным: она могла писать, лишьглядя в зеркало, где буквы отражались перевернутыми, а

строка была ровная и четкая:

АЛЬ-ФАДЛЬ ИБП АР-РАБИА

—      Великолепно! — похвалил Фадль, думая о сюрпризе, который он преподнесет первому престолонаследнику.— Чем же нас порадует последняя красавица?

Не желая упускать высокопоставленного покупателя —

неизвестно ведь, кому попадешь в руки! — третья девушка

взяла из вазы самое крупное яблоко, обмакнула палочку

для благовоний в чашу с темной пахучей жидкостью,

стоявшую рядом на низком столике, что-то написала иа

розовой шкурке и, ни слова не говоря, протянула яблоко

Фадлю. Тот прочитал вслух:

Всадники снова, склонили чалмы,

Сон напоил их из чаши дремоты,

Больше на свете не ждешь никого ты,

Ночь наступила, заснем и мы.

Фаворит престолонаследника знал стихотворение, принадлежавшее Абу Дахбалю аль-Джумахи; как ему было не понять намека, если дальше шли строки, с детства за-

еевшие в памяти:

О, если б мог я тебе подарить

Кладь дорогую моей верблюдицы,

Золото тканей к ногам положить...

Только того никогда не случится!

Если б изведать мне участь раба

Той, что умна и красива на диво,

Ей принесла б меня в дар судьба, —

Ведь от природы судьба справедлива.

—      Больше я никого не хочу смотреть! — воскликнул

Фадль.

Удачная покупка раскрывала перед ним новые возмож¬

ности в борьбе за власть. Мухаммед аль-Амин любил