Гостомысл, старый, низенький, с лицом зеленоватым, как утиное яйцо, пощипал реденькую бородку:

— Пусть Свенельд возьмет. И родом он выше моего, и званием, и годами мудрее...

Старый, много повоевавший, много повидавший на своем веку, вельможа поднялся с места и, опираясь на посох с рукоятью из рыбьего зуба, подошел к трону. Неторопливо, без поклона взял протянутый ему пергамен, исписанный красными чернилами, так же неторопливо сунул за пазуху:

— Беру, князь, как знак великого твоего доверия к нам, именитому боярству, беру с тем, чтобы никогда не предъявить тебе, не напомнить о твоем обещании. Ты, князь, послушался нашего голоса, хоть кое-кто и кричал здесь, что ты откачнулся от нас. Доверие твое, князь, что правда русской земли. Тяжелые времена настали. Я народился — пришли печенеги впервые. Вся моя жизнь прошла в битвах с погаными, но не было на Руси мудрее Владимира Святославича. Слава ему!

— Слава! Слава! Слава! — трижды повторила дружина.— Бог на небе, князь на земле! Не по нас воронье летит, будет на Руси праздник!

«Вот и запели лебеди, когда галки умолкли»,— мысленно переделал Владимир византийскую поговорку.

— Жизнь свою положил батюшка Святослав Игоревич на бранном поле с печенегами! Сами мы не щадили крови своей, головы своей! И впредь не будем щадить! Мудро решение твое, князь,— заткнуть прорву на юге. Руби там городки. И не нас привлекай — малую горсточку. Весь народ подымай! Сильно государство наше, никогда доселе не было оно в такой силе, никогда не пребывало в таком богатстве! Двигай, князь, целые города на Сулу и на Стугну, и на Рось, и на Сейм! Обещай вольную там жизнь, и народ повалит толпами. Многие богатыри народились и в одиночку ищут встречи с печенегами... Беру твою грамоту, великий князь, и обещаю, что мы ие перестанем тебе повиноваться, пойдем в поход под твоим знаменем!

Свенельд пошел на свое место, перед ним расступились. Все одобрительно загудели:

— Пойдем! Тесно Руси на правом берегу, пойдем на левый! Биться будем по-честному, спин не покажем!

— Дозволь, княже, слово сказать,—выдвинулся вперед Дунай Иванович,— пошли меня в степи. Службу буду нести исправно и не посрамлюсь перед степняками!

— И меня! И меня! — посыпались со всех сторон предложения.— По доброй воле пойдем! Простору хочется отведать, душно в гриднице!

— Меня тоже пошли! — сказал Чурнло.— Давно охота подраться!

— Меня тоже,— поддержал Несда.

— Спасибо, витязи, да благословит вас бог! — бросил Владимир, ликуя.— По доброй воле идете! Вечером подниму за вас заздравную чашу. До вечера, дружина моя. Знайте — сдержит князь свое слово, не пойдет наперекор вам, клянусь мощами святого Климента!

С этими словами Владимир легко поднялся и направился к выходу. Поднялась и дружина, шумными толпами повалила на двор. Там было просторно и солнечно. Каменные плиты смыли водой, и в воздухе чувствовалась легкая испарина. Жизнь шла своим чередом — холопы и холопки суетились, проносили посуду, кули с мукой, тяжелые бархатные скатерти. Два тиуна в зеленых с красными петлицами кафтанах стояли у телеги, груженной стреляной птицей, и перебрасывали ее в широкие холсты. Девицы мыли в медном чану деревянные тарелки, счищали с них жир; другие потрошили огромного живого еще сома, бившего хвостом так, что девушки отскакивали, визжа и смеясь.

Рослый витязь из старейшей дружины, закатав рукава нижней рубахи, вращал железное веретено бочки, приспособленной для чистки кольчуг. Баба ходила и сеяла решетом желтый песок. Конюх выводил на прогулку скакуна — белого, что ковыль, с вплетенною в гриву красною лептой. Два важных павлина, сияя радужными хвостами, разгуливали у крыльца покоев, издавая пронзительные звуки.

К Владимиру подошел и остановился в почтительном отдалении горбоносый кудрявый огнищанин (*управляющий князя), грузин по рождению. Снял шапку:

— Великий князь, прости меня, твоего холопа, там какой-то невежа, мужичина, прибыл из Чернигова гонцом,— проговорил он с легким акцентом,— через Брынские леса прошел и привел пленного... У ворот дожидается твоей милости.

— Пусть Свенельд поговорит с ним,— ответил Владимир.

— Не гневайся, великий князь, мужик этот верхом сидит, и конь под ним добрый...

— Верхом, говоришь? Пусть въезжает, здесь его и выслушаю. Отныне каждый, кто верхом... пусть приходит, а пешего гони в шею! Тащи его сюда, мужичину верхоконного!

Великий князь взошел на крыльцо и остановился, облокотившись о мраморные перила,— угрюмый, туча тучею. Он достал из кармана горсть пшеничных зерен и стал рассеянно бросать их павлинам. Птицы неторопливо подошли, стали клевать. По двору медленно расходились дружинники, издали поднимали приветственно руки, и Владимир отвечал им кивком головы. Решетчатые ворота детинца растворились, и кто-то въехал верхом. Князь поднял голову тогда, когда услышал, что огнищанин спорит с всадником. Он настаивал на том, чтобы всадник спешился. Тот долго не понимал, что от него требуют, но потом все-таки сошел на землю. Гулко, непривычно для уха топали его сапожищи. «Ноги волочит — привык к седлу»,— отметил про себя великий князь. Человек остановился. Князь поднял глаза. Перед ним стоял необычайно широкоплечий человек в простой рубахе, опоясанный мечом. За хвостом коня — пленник, звероподобный, с кровоточащей раной вместо глаза.

— Чего тебе? — спросил князь.— Уж не король ли ты Болеслав? Говори, не бойся, тут тебя никто не обидит.

— А я не боюсь,— ответил человек. — Здравствуй, Красное Солнышко! Пришел я к тебе с победою от Чернигова Разметали мы печенежское полчище, поклон тебе от воеводы Претича и грамотка.

Привычным мужичьим движением снял шапку, пошарил в ней и вытащил маленькую, в несколько слов, грамоту, протянул её Владимиру. В один прыжок подскочил огнищанин, выхватил из рук грамоту и, поклонившись до шелкового пояса, передал се Владимиру. Тот сорвал свинцовую с изображением медведя печать, развернул и прочитал.

— Добрая весть лучше золотого яблочка на серебряном блюде. Как зовут тебя, добрый вестник? — спросил он.

— Ильею Ивановичем, а в народе лают Муромцем. Из села Карачарова, крестьянский сын.

— Не слыхал такого Карачарова и в Муроме никогда не бывал… Что же крепко побились с печенегами? Большая сеча была? Воевода пишет — ты привел мужиков, помог разметать печенегов. Правда ли это?

— Правда, батюшка. Сошлись смерды из разных мест, собрались силою и одолели кочевье. Трудная сеча была; много наших полегло под стенами у ворот Чернигова. И то сказать - с колунами да косами, да вилами пришли на печенегов. Потому и сгибли многие от безоружности нашей. А степняки земли взяли копытом лишь.

— Спасибо тебе княжеское! Подай чару! — махнул рукою Владимир огнищанину.— Вот, витязи, Русь стоит перед вами великим примером долга и службы! Илья этот на города Мурома привел целое войско к Чернигову и помог воеводе Претичу снять осаду. Жалую тебя чаркой вина из рук наших.

Владимир взял поданную чашу и, наклонившись через перила, протянул ее Илейке. Тот выпил и поморщился, поперхнулся даже. Дружинники смотрели на него, как на чудо, оглядывали с головы до ног.

— Спасибо, Красное Солнышко,— наконец справился с собою Илья,— есть и у меня для тебя подарок.

Он отвязал Соловья от луки седла, подтолкнул вперед:

Привел на суд твой справедливый Соловья разбойника из Брынских лесов. Нет боле соринки на большой дороге.

— Соловья? — вытянулось лицо у князя, да и все дружинники ахнули в изумлении,

— Его, батюшка, портного, что шьет на дороге дубовой иглой.

Новость молниеносно облетела двор, отовсюду спешили люди, чтобы поглядеть на разбойника. Вмиг перед крыльцом образовалась толпа, окружившая Илейку и Соловья.

— Подойди, — перегнулся над перилами князь,— слыхал о тебе, удалой добрый молодец... Только слава твоя дурная, злодейская! Что — много перевел людей на веку? Много их под гнилые колоды упрятал? Много невинной крови повыточил? Что молчишь, Соловей?