Сегодня выступал с предложениями новый помбур — Елисеев. Это молодой специалист. Серьезный и какой-то очень городской, здесь бы сказали — «прилизанный». Но он, кажется, не притворяется — он в самом деле такой. Носит на пиджаке значок института и комсомольский значок. Здесь никто так не одевается! И говорит законченными фразами, не подделываясь под местную речь. Интересно, однако, что его слушают. Векавищев попросил у него доклад, просмотрел расчеты и поручил руководить работами.

— Справишься сам? — спросил он под конец.

— Думаю, да, — ответил Елисеев.

Мне жаль, что придется уезжать уже завтра, вместе с последним паромом. Навигация заканчивается, больше я не могу оставаться в поселке — разве что захочу зимовать. Но зимовать я не хочу. И не потому, что боюсь здешних холодов или каких-то особенных трудностей. Просто у меня еще очень много дел. И я должен закончить учебу.

Именно об этом, об учебе, я сегодня и разговаривал с… да, с моим старым приятелем Степаном Самариным!

Я предполагал, что мы можем встретиться, поскольку судьба занесла нас в одни и те же края… Но Сибирь велика, необъятна. И все же мы столкнулись сегодня, сразу после совещания у Векавищева, возле управления. Я шел отметить у Бурова мою командировку. (Начальник расписался с огромным удовольствием — он даже не скрывал своей радости по поводу моего отъезда. «Посторонние на объекте — вечная головная боль. Хорошо хоть не убились», — прибавил он. Его абсолютно не волнует, что я напишу в своем очерке…)

Степана я узнал сразу. Невозможно не узнать эту прыгающую походку и встрепанные светлые волосы.

— Степка! — крикнул я.

Он остановился, резко повернулся в мою сторону… и вдруг рассмеялся.

— Денис! Вот это да! Что, тоже вздумал отказаться от писательской карьеры и подался в нефтяники?

— Напротив, — ответил я, — я усугубляю свою карьеру. Знакомлюсь с жизнью и работой передовиков производства и науки. А ты как? Не разочаровался в геологии?

— Только-только начал очаровываться, — заявил Самарин. — Сейчас я… ну, скажем так, в самом начале пути. Мой учитель, Ухтомский, постоянно что-нибудь рассказывает. Я пока на ус мотаю. Тут мне кажется, главное — запомнить… не знаю… ощущение. Вкус, запах, цвет. Как оно выглядит.

— Что? — не понял я. — Месторождение?

— Нет, вообще… всё, — объяснил Степан мутно. — Как увидеть то, что лежит под землей? Нефть, например? Она ведь не совсем скрытно залегает, она показывается над землей. Нужно только разглядеть. Существует такая штука, как проявления нефти… Нефтяная пленка на поверхности воды — в озере, скажем… А? Подозрительный знак! Далее — выходы коренных пород могут быть насыщены битумами, асфальтом — «лепешки» такие, видел, наверное… Мы бурим разведочные скважины смотрим, есть ли в керне твердый битум или нефть. Понимаешь? Вот прямо сейчас, всю зиму, и будем исследовать собранный за лето материал.

С этим он показал на ящик.

— Поможешь погрузить?

Я согласился.

Мы подняли ящик вдвоем и потащили его к машине. Честно говоря, с меня семь потов сошло, пока я донес эту тяжесть.

— Это и есть твое первичное знакомство с профессией? — спросил я.

— Точно! — ответил Самарин. Счастливый человек. Абсолютно счастливый. Он нашел свое место на планете Земля. А мне, похоже, только предстоит с этим определиться…

Денис не ошибся: Степан действительно был преисполнен самых радужных надежд. И хотя старшие товарищи гоняли его в хвост и в гриву, Самарин не обижался и с охотой брался за любое поручение. А что ему? Он видел, как к нему относятся: и испытывают, и закаляют, и знакомят с азами. В отличие от других неквалифицированных рабочих, набранных из «химиков», Самарин — свой, он будет учиться и когда-нибудь встанет вровень со своими наставниками.

Помощник Ухтомского — Лялин, человек, склонный к пессимизму (сам он называл это «трезвым подходом к предмету»), не верил в радужное будущее Самарина. «Может, перезимует, может, даже летом у нас поработает, но потом непременно смоется в Москву, к папочке-мамочке», — зудел Лялин по вечерам, когда они с Ухтомским оставались в кернохранилище. «Посмотрим, посмотрим», — бормотал Ухтомский рассеянно. Он вообще ни о каком Самарине не думал, все его мысли были поглощены работой.

Пока что Лялин брал с собой Степана как тягловую силу. Получив зарплату, он решил потратить ее на приобретение необходимых для грядущей экспедиции вещей — кастрюль, пары чайников, мисок и кружек. В междуреченский магазин как раз завезли товар, о чем Лялину доложили верные люди. Надо брать, пока не расхватали.

Лялин прошел в магазин — очаровывать продавщицу и объяснять ей, как важно кормить геологов в дикой-дикой тайге, где они, никем не зримые, ведут свое одинокое сражение, один на один, с опасной природой. «Битва за нефть должна быть выиграна, тетя Маша», — ворковал Лялин. «Шустрый ты больно», — говорила тетя Маша, которой надоели местные алкоголики и которая рада была возможности поболтать с человеком образованным и трезвым.

Тем временем Степан праздно прогуливался перед магазином. Ему все здесь нравилось. Он не лукавил, когда вчера расхваливал старому приятелю Денису свое житье-бытье.

А девушки здесь какие! Сибирячки — они ведь особенные… Степан, следует отдать ему должное, был до крайности влюбчив. А что? Ему по возрасту положено. Правда, до сих пор все девчонки только смеялись в ответ на его нежные объяснения. Но Самарин не унывал. Хоть одна да ответит ему взаимностью. Нужно только терпение.

Он дошел до конца магазина, повернулся… и обмер.

Со ступенек библиотеки сбежала девушка с такими длинными светлыми косичками, с такой сияющей улыбкой, с такими лукавыми серыми глазами, что сердце бедного Степана совершило кульбит, подскочив сперва к горлу, а потом ухнув в желудок.

Он преградил красавице дорогу:

— Здрасьте. Мы с вами встречались?

Она сразу засмеялась, как человек, у которого легко на сердце.

— В кино? — предположила она.

— Нет, не в кино… Я здесь в кино еще не был, — признался Степан. — А может, на рынке в Макеевке?

— Фи, — сказала девушка, продолжая смеяться, — как неромантично! На рынке!

— А давайте я вас в кино приглашу, — перешел к наступательным действиям Степан. Он видел, что девушка не прочь свести с ним знакомство. — Хотите на последний сеанс?

— Я-то не против, — сообщила красавица, стреляя глазками в Степана. — А вот мои кавалеры…

— А что, их так много? — удивился Степан.

Хотя — чему он удивлялся!

Девушка доверительным тоном произнесла:

— Вот если они от меня в шеренгу выстроятся — то за самым Междуреченском закончатся. Ясно?

— А можно мне как будущему советской геологии вне очереди?

— Какой прыткий! — захохотала она.

— Самарин. Степан Самарин, — представился Степан.

— Царева. Варвара, — сказала девушка.

— Редкое имя, — похвалил Степан.

Девушка пожала плечами.

— У нас довольно частое… А вы здесь что делаете, Степан? В магазин пришли?

— В магазин пришел мой начальник, а я его жду.

— А я сестру жду — Веру. Она в библиотеке работает.

Вера не столько работала сегодня, сколько безутешно рыдала среди стеллажей. Она плакала уже несколько дней кряду. После резкого объяснения с Казанцом она еще надеялась на то, что Виталий передумает. Ну, подрался он, обозвал ее разными словами — в Вериной семье такое не было редкостью. Да и у соседей — не лучше. Все ругаются, все дерутся. И ничего — живут.

Однако Виталий доказал серьезность своего намерения порвать с Верой. Подтвердил это перед всеми — и перед своими сослуживцами, и перед начальством. Говорят, сам Буров его уговаривал одуматься, но Казанец твердо стоял на своем. «Это я Верку обидел? — якобы сказал Казанец. — Да это меня обидели, порченую невесту подсунули…» Последние слова казались Вере особенно обидными. Как вспоминала, так и заливалась слезами. И в магазине ее сегодня уже спрашивали — правда ли, что жених от порченой невесты отказался. Вера выскочила оттуда как ошпаренная.