— Ну почему же?.. За что мне это? — причитала она.

Маша, устав от Вериных выкриков и слез, отпаивала ее водой.

— Меня там Варька уже ждет, — плакала Вера, изо всех сил вытирая глаза платком. — Заждалась небось. И уже наверняка с кавалером каким-нибудь болтает. Ошпарится, как я. Вечно пришлые к нам липнут…

Маша с ужасом смотрела на подругу. Собственная драма — злые слова, развод, отъезд мужа — уже ушла для Маши в прошлое. Маша была современная женщина, самостоятельная, умная. У нее имелись собственные интересы. И если муж ее бросил, она как-нибудь справится. И уже, в общем, справилась. Но то, что происходило с Верой, не укладывалось у Маши в голове.

— Ма-а-аша… — завывала Вера.

Маша обняла подругу.

— Да не любил он тебя никогда!

— Как? — перепугалась Вера. Она высвободилась из Машиных объятий, с тревогой посмотрела в ее лицо. — Как — не любил? Почему?

— Потому, что не умеет он любить! — резко, как на комсомольском собрании, сказала Маша. — А тебе хватит реветь да убиваться. Вот фамилия у тебя какая? Царева. Ты — царевна! Помни об этом, поняла?

— Царевна-несмеяна! — слабо улыбнулась Вера. Впервые за несколько дней. И словно солнышко взошло.

А Маша почувствовала себя старой, умудренной, видавшей виды женщиной. Как будто Вера — не подруга ее, а по меньшей мере внучка.

— Найдем мы тебе жениха, Веруня.

И при этих словах, словно вызванный заклятьем, в библиотеке возник Василий Болото собственной персоной.

Не обнаружив у стола и картотеки библиотекарш, он отправился их искать и наконец обнаружил обеих между стеллажами. Момент, конечно, неподходящий: обе обнимаются и ревут. Случилось у них что-то. Какая-то девичья трагедь. Может быть, это они все насчет Казанца переживают. Сукин он сын. Хорошо бы ему тоже морду набить.

— Девчонки, здрасьте, — сказал Болото, деликатный человек.

Они повернулись в его сторону и уставились с таким выражением, словно произошло нечто из ряда вон выходящее. «Кто ты такой и что здесь делаешь?» — читалось на их лицах.

Болото, однако, не смутился.

— Мне бы, это… книжки сдать, — напирал он. Книголюб он, в конце концов, или нет? Желает он образовываться и становиться умнее. А для чего еще библиотека, если не для этого?

У Маши напряглось лицо, миг — и оно стало совершенно отчужденным.

— Погоди-ка, Вера, я поговорю с ним. Это… читатель пришел.

Она отстранила от себя подругу и вышла, выталкивая Василия в зал, к столу.

Василий весело и охотно проделал путь обратно, к плакату «Любите книгу — источник знаний!». Уставился на разгневанную Машу.

— Ты зачем пришел? — напустилась она.

— Да книжки сдать, — ответил он. — Ты чего? Здесь же библиотека… Что такого-то?

— Ты что, все их прочитал?

— Ну, — сказал Василий.

Но Маша ему не поверила. С сомнением уставилась на томик Тендрякова.

— Ты зачем сюда ходишь? — прошипела она.

Василий видел, что девушка прогневана не на шутку, и решил больше не врать. Да и смысла нет — врать и скрывать. Что они, в самом деле, тургеневские барышни? Все же очевидно.

— Ну, к тебе хожу, — ответил Василий, пожимая плечами. Подумаешь, допрос с пристрастием ему тут учиняют! Сама бы уже давно догадалась…

— Ах, ко мне? — метала молнии Маша. — А я-то уж думала, ты действительно в общество книголюбов хочешь вступить.

— Не понял, — добродушно усмехнулся Василий.

— Вот что я скажу тебе, Вася, — веско произнесла Маша. — Ты сюда больше не ходи. Понял? Не ходи. Не верю я, что ты книжки читаешь. Хочешь, совет тебе дам? Ищешь себе невесту — присматривай на выпускных балах в школе. А то нарвешься… на порченую. И будешь потом права качать и рассказывать пьяным дружкам, как обидели тебя.

Василий не вполне понимал, откуда возникли у Маши подобные обвинения. Повода вроде бы не давал. Обращался со всем уважением. Не то, как другие: угостят водкой, сводят в кино, расскажут, какого налима поймали, — и в койку тащат, а наутро едва вспомнят, как такое вышло. Нет, он же понимает: завоевать такую женщину, как Маша, — это труд почище нефтедобычи. Нужно в душу к ней заглянуть, интересы ее понять. Нравится ей выдающийся поэт современности Роберт Рождественский — значит, надо прочитать стихи этого самого Роберта. Ничего, кстати, читать можно. Да кто еще ради женщины на такую жертву добровольно пойдет? Маше бы сообразить уж, что намерения у Василия очень серьезные.

Но нет, обижается за что-то и его обидеть хочет… Ладно. Мы понимаем, у женщин то и дело возникают в жизни трудности. У них вообще судьба тяжелая. Тяжелее, чем у мужиков. Хотя живут они дольше, этого не отнимешь — статистика. И в газете «Труд» писали. Василий ушел печальный, не попрощавшись.

Маша уселась за стол, поджала губы, раскрыла регистрационную книгу.

Из-за стеллажей вынырнула Вера.

— Ой, Машка, ты зачем Василия прогнала? Он же к тебе со всей душой, а ты…

— А я боюсь, когда ко мне со всей душой, — вскинулась Маша.

Вера помолчала, а потом лукаво улыбнулась.

— Ну хорошо… И каким он должен быть?

— Кто? — не отрываясь от тетради, спросила Маша.

— Кто, кто… Герой твой.

— Не знаю, есть ли он вообще… — Маша вдруг задумалась, опустила подбородок на ладонь. А в самом деле, почему бы и не помечтать? — Я бы хотела, чтобы он был чутким… — начала она, делая долгие паузы между словами. — Сильным… И чтобы любил меня — такую, какая я есть… — улыбнулась она наконец. — Несмотря ни на что!

Вера помогла ей спуститься с небес на землю.

— Да, подруженька, я смотрю, ты книжек начиталась…

Маша вздрогнула, как будто очнулась от сна.

— Да, правда. Что-то я размечталась. Ты иди, Вера, иди. Тебя Варька ждет, я ее в окно видела.

Вера быстро оделась, обмоталась теплым козьим платком, выскочила на крыльцо. Варя как раз церемонно прощалась с каким-то молодым человеком.

— Варя! — крикнула Вера, сбегая по ступенькам. — Идем!

На бегу она схватила сестру за руку, потащила с собой. Варя едва успела послать Степану последнюю обворожительную улыбку.

— Жду у входа в кинотеатр за полчаса до сеанса! — сказал Степан.

— Ага! — ответила Варя.

— Дура ты, Варька, — прошипела Вера. — Моего примера тебе мало? Ты зачем с пришлыми романы крутишь? Бросит он тебя да еще на весь Междуреченск ославит… Надо тебе это? Надо?

— Верка, пусти, больно! — Варя вырвала руку. — Что с тобой? Из-за этого хмыря убиваешься?

— Ничего я не убиваюсь.

— Со мной плохого не случится, — уверенно произнесла Варя.

— Это почему еще? — подозрительно нахмурилась Вера.

— Потому что я везучая… — Варя расхохоталась. Ее звонкий смех звучал как колокольчик, а у Веры сердце сжалось от тяжелого предчувствия. «Везучая», надо же! Была бы постарше — помнила бы, какое у них было детство… сплошное везение. А брат Глеб заботился о сестрах, как умел. Только умел он плохо. Теперь приходилось это признавать…

«Да что я в самом деле, — подумала Вера с досадой. — Впрямь как в каменном веке. А Гагарин уже в космос полетел».

Она подняла голову и долго вглядывалась в белые тяжелые облака, закрывшие небо. Как будто пыталась разглядеть там, за пеленой облаков, летящего высоко-высоко в космосе Юрия Гагарина с его чудесной, уверенной улыбкой. Каким должен быть он, твой герой? Да вот таким, как Гагарин. Добрым. И чтобы любил. Такую, как есть.

— Идем уж, — повторила Вера, но уже без всякого ожесточения.

Постепенно подступала зима. На большую землю ушел последний паром — навигация закончилась. С этим последним паромом уехал приезжий парень, Денис, журналист из Москвы. Бойкий такой, везде нос успел сунуть. Отправился в путь последний танкер с междуреченской нефтью. Зима стискивала людей, зажимала их в коконе. Теперь сообщение будет только воздушным. Буров сильно озабочен был строительством зимника. Каждый день ездил на стройку, и следил, и проверял, и давал нагоняи, и сам за лопату брался — воодушевлял примером. Пару лет жизни отдал бы за железную дорогу… Впрочем, наверное, он их и отдал — эти годы жизни, пока «горел на работе». Не пустые это слова, совершенно не пустые…