— Вы говорите чудовищную ложь!
— Я говорю правду!
— Когда вам поставили номер?
— …В июле…
— В международной организации узников Освенцима существует точная картотека номеров, — говорит Лебедев. — Гесс приказал делать наколки. За уклонение — немедленная смерть. Акции начались в мае. У вас номер 124 тысячи… Этот номер шел раньше апреля, не говоря уж о мае. И вы были без номера? Да комендант лагеря Гесс возмутился бы, услышав такое. Как вас кололи?
— Колол поляк… Взял такой треугольник, намазал тушью, наколол, потом доколол иголкой…
— Не видели вы, как колют. Наколки делались специальным набором. Секунды. Эту наколку вам сделали не в Освенциме. Вот они какие были на самом деле.
Свидетель снимает пиджак, тоже закатывает рукав рубашки, показывает свой номер.
— Возьмите экспертизу, — требует обвинитель. — У одного и другого. Сколько потребуется времени?
— Завтра будет готова.
— Хорошо, подождем до завтра.
Через сутки читался акт экспертизы:
«Акт экспертизы № 7 от 8 февраля 1965 года. Эксперт— Попов. Акт на результат экспертизы наколок:
у Божко —124 678.
У Лебедева — 88 349.
Произведенным исследованием установлено — у Божко номер шестизначный на левой руке 50 мм от локтевого сустава 40х60 мм, ширина 4 мм (дальше шло детальное описание каждой цифры); установлено, что все цифры у Божко находятся на разных интервалах, и не все на одном уровне, а также различна их ширина (дальше опять идет тщательное описание каждой цифры). Номерные знаки разной величины, разной плотности и густоты красок (описание всех цифр).
Вывод: у Божко номер нанесен кустарным способом. У Лебедева — равномерная густая окраска, идентичность размеров, высоты, интервалов. (Идет тщательное описание каждой цифры.)
Вывод: у Лебедева номер нанесен механическим способом.»
Вопрос: сколько времени требуется, чтобы нанести все цифры на руку Божко?
Ответ: не менее 40–50 минут.
Вопрос: неужели в Освенциме тратили на каждую наколку 40–50 минут?
(Реплика бывшего начальника полиции Минеральных Вод Завадского:
— Ну и ловкач! Какую легенду сочинил!)
Ответ:
— На наколку тратили секунды. За час обрабатывали тысячи людей.
Свидетель задумался, потом начал вспоминать.
— К нам в лагерь приходили эшелоны с предателями. Фашисты выжали из них все, больше они им не требовались. Полицаев отправляли прямо в газовые камеры, даже если эшелон приходил днем. Эта судьба ждала их всех. Да, кстати, один из старших офицеров был переведен в Освенцим отсюда, с Северного Кавказа. Говорят, он привез с собой несколько особенно проверенных провокаторов. Провокаторы выискивали в карантине комиссаров, командиров, выдавали побеги. Во внутреннем лагере работали провокаторы из заключенных…
11
— Чему вас учили?
— Как мучить пленных.
— Например?
— Например, как с пленного снимать обувь и бить его по пяткам. Но но сравнению с прочими методами этот просто гуманен.
— Каким методам пыток вы обучались еще! Приведите конкретные примеры.
— Нам говорили, что мы можем использовать электрические приборы. Мы должны были, например, подключать электроды к половым органам пленных.
— Каким образом демонстрировалась вам техника пыток!
— Нам показывали рисунки, на которых было точно воспроизведено, что нужно делать…
— Офицер рисовал схемы пыток на доске!
— Нет, рисунки были отпечатаны типографским способом в виде таблиц.
— Чему вас обучали еще!
— Как вырывать у человека ногти.
— Какой инструмент рекомендовался для этой цели!
— Плоскогубцы, которыми пользуются обычно радиотехники.
— Кто учил вас этому!
— Унтер-офицер.
— Какие еще средства применялись для пыток!
— Бамбуковые палки. Существует целый ряд приемов, как следует ими пользоваться.
— Достаточно будет одного примера.
— Их забивают в уши.
— Вам показывали все эти приемы на пленных!
— Да. Однажды они привели парня и били его по пяткам, потом ему приказали лечь животом на землю и колотили по спине прикладом…
— Вы получали какие-нибудь особые указания на тот счет, как нужно пытать женщин!
— Да.
— Какие именно!
— Все они были садистскими. Мне не хотелось бы говорить об этом. Что даст, если я расскажу о них! Я все время стараюсь не вспоминать о том, как пытали женщин, пытаюсь забыть это.
— Я спрашиваю потому, что намерен получить об этом по возможности исчерпывающие информации. Вы слышали, как сказал президент Никсон, что Сонгми — это единственный случай, а американские солдаты великодушны и человеколюбивы. Если сейчас американская морская пехота осваивает пытки для вьетнамцев, разве об этом нужно молчать! Как вы считаете!
— Да, конечно, нас обучают пыткам, но наши парни не хотят ничего знать и не задумываются над этим. Если есть хотя бы незначительная возможность, что мои показания принесут какую-нибудь пользу, я буду рассказывать.
— Как рекомендовали вам пытать пленных женщин!
— Нам говорили, что мы можем насиловать пленных девушек сколько угодно.
— Что еще!
— Нам показывали, как надо вскрывать фосфорные бомбы и затем наносить фосфор на особо чувствительные части тела. Это вызывает ожоги и сильные боли.
— Какие участки тела рекомендуются в первую очередь!
— Глаза, половые органы.
— Вас обучали пыткам с использованием вертолетов!
— Да… Они долго потешались, рассказывая, как во Вьетнаме одного пленного привязали за руки и ноги к двум разным вертолетам. Машины взлетели, и пленного разорвало пополам.
— Кто рассказывал вам об этом!
— Один из моих педагогов. Унтер-офицер.
— Он видел это собственными глазами!
— Он говорил, что принимал в этом участие.
— Вы много знаете о пытках с использованием вертолетов!
— Нас наставляли опытные специалисты. Мы усвоили довольно много разных способов пыток с вертолетами.
Мы проснулись с Арой в сарае. Спали на старом одеяле и ватнике. Спать на шелухе утомительно — она принимает форму тела и как бы застывает, поэтому когда ты переворачиваешься на другой бок, приходится долго ворочаться, пока образуются новые вмятины и выступы.
Первое, о чем я подумал, когда проснулся: «Что сегодня буду есть?» Это была аксиома о двух параллельных, из которой вырастало сложное здание моей Эвклидовой геометрии — борьбы за жизнь при оккупантах. К сожалению, мои параллельные пересекались где-то в пространстве — я ничего не мог придумать, разве только опять наломать дощечек и притаиться, как кот у мышиной норы, возле таганка, на котором тетя Луша варит бурду-похлебку. Ара соображал объемнее.
— Пойдем на Машук, — сказал он. — За церковь. Нарубим дровишек несколько вязанок, перетащим на кладбище, спрячем у могилы, в логове, а потом ты понесешь их на базар, забьешь. Я на базар не пойду. Утихнет с «дядей», тогда выползу. За дрова цену дадут.
Мы раздобыли где-то топоры, веревки и пошли на кладбище. Выскользнули из города незамеченными. Пошли по склону горы, метров на пятьдесят выше дороги. Здесь бесчисленными поколениями курортников была выбита тропка. Мы любовались лесом. Солнце только поднималось, пряталось за скалы, точно играло в прятки, и нам вместо одного восхода дарило сколько душе угодно. Мы обогнули Машук, склон пошел более отлогим, а лес более густым и цепким. Здесь хозяйничал орешник, а под ветками смеялся рубинами-сережками барбарис, насупился терновник и подмигивала дикая алыча. Северный склон Машука не пропах пряным запахом кипарисов, здесь лес напоминал среднюю полосу России. Отсюда дрова были самые хорошие.
Мы нашли сухую ольху, срубили, потом искромсали, как селедку. Получилось три вязанки.
— Одну оставим, — командовал Ара. — Две снесем, спрячем, вернемся — сушника наломаем. Разов пять сходим— гроши будут. Дня на три грошей хватит. И в «Глорию» сходим, там идет фильм «Ева».