Замена гиперонима гипонимом всегда ведет к усилению изобразительности, а обратная замена – к ее ослаблению. Предложение «Вошел мужчина» можно сделать менее изобразительным, заменив и глагол, и имя гиперонимами: «Появился человек». Более изобразительным вариантом будет фраза «Вкатился толстяк».

Очень часто ораторы-демагоги, рисуя картины счастливого будущего или мрачного прошлого и не желая связывать себя ни конкретными обещаниями, ни анализом конкретных фактов, прибегают именно к гиперонимизации.

«Царила нищета» и «Не на что было купить даже картошку, не говоря уже о мясе» – два очень разных высказывания. За первое оратор не несет никакой ответственности, его невозможно поймать за руку: царила или не царила нищета, доказать трудно. Вопрос о том, могла ли средняя семья купить картошку, вполне конкретен. «Благосостояние трудящихся» и «Возможность для каждой семьи проводить лето на море» – тоже разные высказывания. Отсутствие гипонимов, сухость очень часто создают впечатление демагогии, пустых слов, «трескотни». Гиперонимы в иных случаях служат сознательным прикрытием пустоты, дешевого популизма, ничего не стоящего и ни к чему не обязывающего.

§ 2. Фигуры речи. Общие представления. Фигуры прибавления

Определение фигуры. Выразительная и изобразительная сущность фигуры. Фигуры как диаграммы чувств.

Центральным понятием античной риторики было понятие фигуры. Сегодня фигуру определяют, как необычный, особый оборот речи, придающий речи выразительность и изобразительность. Под этими необычными оборотами понимают всевозможные повторы, пропуски и перестановки слов. Если точнее, то следует говорить о «словесных фигурах», потому что есть еще целый ряд близких к ним явлений, которые древние также называли фигурами. В словесной фигуре, или фигуре речи, в глаза бросаются ее выразительные возможности. Она привлекает внимание именно своей необычностью – ведь не в каждом предложении прибегаем мы, скажем, к повтору слов. Поэтому даже окрик «Стойте, стойте! Это не так!» обратит на себя внимание больше, чем обычное «Стойте. Это не так». Но в плане усиления выразительности все фигуры относительно одинаковы, и богатство фигур было бы избыточным, а искусство употребления их в речи – бесцельным, если бы фигуры не различались между собой в отношении изобразительности.

В отношении изобразительности фигуры представляют собой своего рода синтаксические диаграммы чувств. Навязчивому, повторяющемуся чувству соответствуют повторяющиеся слова.

«Значит, заведомо знают, что лгут? Да, вкруговую знают, что лгут, – и лгут!» Устойчивое возмущение ложью заставляет А. Солженицына трижды в коротком отрезке текста повторить слово «лгут».

Нетерпению, стремлению перескочить через время и обстоятельства соответствуют, напротив, пропуски слов.

«Скорее! Все – за мной!» Спешка заставляет пропускать слова, в данном случае сказуемые.

Перебоям в чувстве соответствуют перебои в словесном выражении.

«Я думаю (если я только не ошибаюсь) что теперь мы добрались до главного». Колебание, оговорки заставляют говорящего перебивать самого себя.

В фигуре форма выражения похожа на содержание в том смысле, что она, как своеобразный синтаксический график, копирует движение эмоций. Вот почему еще древние греки уподобляли фигуру жесту в танце. Некоторые ученые думали, что фигура передает само содержание чувства: эта фигура – гнев, та – любовь и т.п. Но это не так. Фигура не пантомима, а именно танец. Энергичные повторы мы встречаем и в панегириках, и в филиппиках, все те же энергичные повторы встречаем в любовных клятвах. Общественный ли гнев, общественный ли восторг, любовная ли страсть прибегают для своего выражения к одним и тем же фигурам, передающим, сильное, неизменное чувство. Но вот обвинитель заколебался, влюбленный смутился – и появились другие фигуры. Характерно, что взволнованная, приподнятая речь всегда изобилует фигурами.

Фигурами усиливаются доводы к пафосу. Можно сказать, что фигуры сами выступают как доводы к пафосу, ибо они проясняют чувства говорящего, демонстрируют их. Несоответствие фигур и пафоса всегда бросается в глаза. В утрированном виде это можно представить себе следующим образом. Человек, собирающийся продемонстрировать свою уверенность в благополучии страны вместо обычных в таких случаях фигур неожиданно произносит следующее: Я думаю – да, пожалуй, я думаю... То есть, в известном смысле слова, я считаю, что страна будет – как это в таких случаях говорится – вполне (я серьезно говорю) будет... благополучна. Это, конечно, гротеск, но неумелое и неуместное употребление фигур встречается в политических речах нередко. Древние греки называли такое неуместное употребление фигур асхематон (буквально – бесфигурье). Тем же словом обозначалось и отсутствие фигур вообще.

Существовало множество классификаций фигур, и каждая из них имела свои основания. Для наших целей лучше всего придерживаться деления фигур на три большие группы, поскольку каждая из этих групп имеет свой эмоциональный портрет. Неправильное использование фигур внутри какой-либо классификационной группы значительно менее ощутимо, чем употребление фигур одной группы вместо фигур другой, как это было сделано выше в приведенном нами искусственном примере.

Итак, будем выделять фигуры прибавления, фигуры убавления и фигуры размещения.

§ 3. Фигуры прибавления. Неупорядоченный повтор

Общие свойства фигур прибавления. Лексический повтор, многосоюзие, морфемный повтор, синтаксический параллелизм, период.

Общее структурное свойство фигур прибавления состоит в повторении в речевой цепи единиц плана выражения. Это могут быть повторы служебных или полнозначных слов, значимых частей слова (морфем) или синтаксических позиций. Общее изобразительное свойство фигур прибавления заключается в том, что все они демонстрируют неизменность, постоянство овладевшего говорящим чувства. Само это чувство может быть как положительным, так и отрицательным.

Фигуры прибавления делятся на фигуры неупорядоченного повтора, когда повтор не связан с симметричным относительно остального текста расположением повторяющихся элементов, и фигуры упорядоченного повтора, когда такое симметричное расположение имеется. Последние фигуры обладают своей спецификой, и мы рассмотрим их отдельно.

Самой распространенной фигурой прибавления является обычный лексический повтор – повтор полнозначных слов. Особенно часто используется двукратный повтор – геминация.

На примере двукратного повтора хорошо виден механизм фигур прибавления. На первый взгляд, повтор слова кажется избыточным. Зачем говорить «Сюда, сюда надо было вкладывать средства!» вместо того, чтобы сказать «Средства надо было вкладывать сюда»? Ведь нужное лексическое значение выражается уже первое «сюда». Однако второе «сюда» не дублирует этого значения. Оно свидетельствует об интенсивности чувств, охвативших говорящего. Вместо него в риторическом «подстрочнике» фразы следовало бы написать: «Именно сюда надо было вкладывать средства. И это обращает на себя внимание. Я даже говорить спокойно об этом не могу». Вот какую примерно гамму чувств передает второе «сюда»! Если расписывать значения повторов, они не только не окажутся длиннотами, но и обнаружат себя как отличные средства экономии слов. В этом их отличие от повторов вынужденных, которые не передают никаких дополнительных смыслов и тонких мыслей, но обнаруживают беспомощность говорящего, застрявшего на одном слове просто потому, что второе все никак не приходит ему в голову.

Пример повтора - знаменитое «Не могу молчать» Льва Толстого: «Не могу молчать и не могу, и не могу». Именно повтор и передает интенсивность толстовского чувства: молчание стало невыносимым.

Повторяться могут и служебные слова. Вспомним гоголевское «Что? что? что?» - сказало значительное лицо». В самостоятельную фигуру речи выделяют повтор союзов, называемый многосоюзием, или полисиндетоном. Чаще всего в русском языке повторяется союз «и». Сравните эффект от произнесения фраз «Он сделал одно, другое, третье» и «Он сделал и одно, и другое, и третье». Второе предложение звучит гораздо весомее. Как и в случае с обычным лексическим повтором, говорящий показывает, что описанные действия произвели на него определенное впечатление и делится этим впечатлением со слушателями.