Уже пущенная кем-либо в оборот метафора, иногда уже развернутая, может быть со временем развита и дополнена, что нередко сопровождается смещением смысловых акцентов. Так, уподобление парламента лодке породило возможность ставить вопрос о том, «кто раскачивает лодку». Появились «левый и правый борт» и т.д.

В следующем примере, автор отталкивается от развернутой метафоры, прямо называя ее таковой:

«В начале 60-х годов знаменитый в то время обозреватель «Нью-Йорк таймс» Джеймс Рестон назвал Кубу «мертворожденным дитем Советского Союза, отделенным от матери пуповиной в 14 тысяч километров». Метафора не выдержала проверку временем: «дитя», напротив, оказалось на редкость живучим, «пуповины» же в действительности было две: одна связывала кастровский режим с Москвой, другая, более короткая, и как оказалось, более прочная, – с Канадой, единственной страной западного мира, отказавшейся после Карибского кризиса поддержать торгово-экономическую блокаду Кубы» («Общая газета»).

Развернутая метафора может перерастать в целую притчу (параболу). В притче второй план метафоры, образующий переносные значения, превращается в самостоятельную новеллу. По своей семантической природе парабола наиболее близка к басне. И подобно тому, как басня может содержать мораль, некоторые притчи могут включать комментарий. Этот прием, называемый антаподозисом, берет начало в евангельской притче о сеятеле и активно используется в древнерусской риторике. В древней литературе комментирование притчи делалось «в лоб»: сначала, например, рассказывалось о доме, его господине и о винограднике, а потом пояснялось, что подразумевается под каждым из элементов притчи. В художественной литературе XIX века такие притчи-антаподозисы даются как вкрапления в основной текст, когда автор хочет прояснить какое-либо положение. Таково, например, знаменитое рассуждение о «дубине народной войны» в «Войне и мире» Льва Толстого. Оно начинается с пассажа о фехтовальщиках, один из которых хватает в руки дубину, затем эта ситуации «опрокидывается» на войну с наполеоновской Францией. Вот другой пример антаподозиса у того же автора: «Точно так, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезнет вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный пустой город, уничтожилось войско и уничтожился обильный пустой город и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство».

Подобные анатаподозисы допустимы и в составе политической речи. Анатаподозис – наиболее прямое средство создания ясности, им широко пользуется психотерапия при проведении рефрейминга. Собственно, всякий антаподозис – это и есть рефрейминг, своего рода «промывание мозгов», навязывание реципиенту определенного видения ситуации.

Еще в древних классификациях метафора делилась на виды в зависимости от того, переходят ли свойства с одушевленного предмета на неодушевленный или наоборот. В литературоведении с этим связано выделение олицетворения (неживое толкуется как живое: «небо хмурится») и овеществления (живое уподобляется неживому: «железный человек»). В риторике этот признак также важен. Есть много возможностей уподобления человека чему-то неживому или, особенно часто, животному. При этом лицо может получить как положительную, так и отрицательную характеристику. На этом, собственно, основан феномен кличек и прозвищ: Ричард Львиное Сердце, Орденский Вепрь, горный орел (так Сталин назвал Ленина в речи 1924-го года).

Зооморфные ассоциации могут использоваться и при назывании политических партий и объединений, а также целых народов. Сравни: «медведи» и «русский медведь» (о России в целом). Зооморфные ассоциации часто черпаются из геральдических обозначений, но и сами дают толчок к созданию эмблем. Разумеется, такие метафоры провоцируют развертывание. Так, у медведя много широко известных свойств, каждое из которых может быть обыграно при развертывании метафоры.

К группе метафор следует отнести и сравнения – обороты с «как», «как будто», «словно», «подобно» и т.д., когда в тексте реализуются сразу оба члена сопоставления. Например: «Водная гладь как зеркало», «Парламент похож на лодку». Есть также формы, промежуточные между сравнением и собственно метафорой: лететь стрелой (лететь как стрела), взрыв негодования (взрыв похож на негодование).

У метафоры есть одно важное свойство: она тяготеет к позиции сказуемого и редко, если это свежая метафора, попадает в позицию подлежащего. Поэтому использование метафоры в этой позиции может создать комический эффект. Если вы назовете девушку фиалкой, она воспримет это как комплимент. Но если вы скажете о ней: «Фиалка сидела за столом и поедала бургеры», это комплиментом не будет. Точно так же, если оппонент сравнит некое лицо с орлом, то фраза «Орел удалился в свой кабинет» сразу же снизит образ. Вообще, если придерживаться метафоры «слово – оружие», то сами метафоры лучше всего уподобить скрещенным шпагам: метафора – это тот прием в речи, который гораздо чаще, чем что-либо другое подхватывает оппонент, как правило, смещая при этом смысловые оттенки. Метафора – оружие обоюдоострое, но действенное. Если продолжить тему оружия, развернутую метафору можно назвать миной замедленного действия. Многие метафоры прошлого продолжают жить в нашем сознании даже помимо нашей воли. Так, взрыв нигилизма XIX–XX веков не сумел искоренить христианскую метафорику из риторики социалистов и анархистов.

§ 8. Тропы смежности, контраста и тождества

Метонимия. Эмблематичность и этикетность метонимии. Синекдоха. Антифразис. Литота. Астеизм. Перифразис. Антономасия.

В основе метонимии лежат ассоциации по смежности.

Портфель не похож на должность министра, но он сопряжен с ней отношениями смежности: министры носят (или носили) портфели. Это же относится к выражению «занять кресло» в значении «занять должность». В отличие от метафоры метонимия не привносит в ситуацию ничего додуманного, заимствованного из другого мира (ср. уподобление государства кораблю). Портфель и кресло входят в «мир министра». «Фокус» метонимии в том, что она выделяет нужную автору деталь, расставляет акценты.

Обычно метафора используется в языке для обогащения семантики. Метафора – отличный концептуализатор действительности. Метонимия же используется чаще всего для удобной «упаковки» готовых смыслов. В речи мы, не замечая этого, постоянно пользуемся незаметными метонимиями. Так, мы говорим «выпил два стакана, съел три тарелки», вместо более длинного «выпил два стакана молока, съел три тарелки супа». Метонимия, таким образом, обыденнее метафоры. Она не создает новых смыслов, но удобно выражает старые. Это, однако, не означает, что с помощью метонимии нельзя выразить своей позиции, что метонимия не используется в риторике. Называя документ «бумажкой», мы используем метонимию (документ связан с бумагой, она его материальный носитель), но это название, навряд ли, нейтрально. Когда говорят «корочки» о дипломе, этим подчеркивается выхолощенность самого образования: только корочки – содержания нет. Более того, такие выражения, как «бумажная душа» или «чернильная душа» (о чиновнике) тоже метонимичны по своему происхождению.

Как и метафоры, метонимии дают почву для эмблематики. Таков меч как эмблема войны. Эта метонимия используется во многих выражениях: «поднять меч», «кто к нам с мечом придет, от меча и погибнет» и т.д. Эмблемы получают материальное выражение в гербах, значках (например, щит и меч как эмблема государственной безопасности). Кроме статичных эмблем, метонимии связаны также с этикетными действиями. (Ср. выражение «преклонить колено», «взойти на престол», «надеть шапку Мономаха»). Такие метонимии также могут получать материальное выражение в церемониях.

В группе метонимий выделяют как особый случай – синекдоху – перенос значения с части на целое (или с целого на часть), а также с абстрактного на конкретное (или с конкретного на абстрактное). Выражение «сопровождающие лица» – синекдоха: лицо как часть человека представляет его всего. Выражение «рука Кремля» тоже синекдоха, но соединенная с метафорой (олицетворением). Выражение «Копейка рубль бережет» содержит две синекдохи, так как под копейкой подразумеваются мелкие, а под рублем – крупные деньги. В предложении из газетной статьи «В России вряд ли удастся полностью разделить власть и бизнес» синекдохами являются слова «власть» и «бизнес». Это замена конкретных наименований абстрактными, мотивированное желанием сформулировать обобщенную сентенцию, под которую можно подводить частные случаи. Одно время особенно любимым штампом было называть то или иное явление, ту или иную социальную группу «нашим будущим». Вот образец из «Правды» уже за 2000 год: «Юноши и девушки! Вы – будущее страны». Это синекдоха: замена конкретного наименования абстрактным.