Особенно эффективно использование настоящего рассказа в том случае, когда требуется сблизить прошедшее и настоящее, чтобы ярче обрисовать разное поведение одного и того же лица, быть может, найти непоследовательность в его словах и мыслях.

Сравним два высказывания: «Позавчера он обещает не предпринимать никаких действий, вчера клянется, что не сдвинется с места, а сегодня совершает все это» и «Позавчера он обещал ничего не делать, вчера это подтвердил, а сегодня поступил иначе». Первое высказывание звучит сильней.

Повелительное наклонение может быть использовано в значении сослагательного, например, в выражениях вроде следующего: «Не пожалей он денег, все сложилось бы иначе» (вместо: «Если бы он не пожалел денег...»). Этот грамматический троп как бы сокращает расстояние между моментом речи и описанным в ней действием.

Изъявительное наклонение может употребляться в значении повелительного: «Пойдешь, найдешь его и заставишь вернуться» (вместо «Пойди, найди его и заставь вернуться»). Этот троп придает речи оттенок категоричности.

Сослагательное наклонение может быть использовано в значении повелительного. Например, в известном «Шел бы ты подальше» (вместо «Иди-ка ты подальше!») экспрессия создается за счет того, что подчеркивается желательность того действия, совершения которого говорящий требует от слушающего.

В целях создания экспрессивности могут обыгрываться формы грамматического рода.

Этим приемом охотно пользовался в своей политической сатире Маяковский. Так, в поэме «Хорошо!» Керенского он называет Александрой Федоровной, а Милюкова – «усатым нянем».

Редким и экспрессивным грамматическим тропом является переносное употребление форм переходности глагола:

«Вежливые и улыбчивые англичане свято придерживаются правила: не хамите и не хамимы будете» («Новый мир»)

«Хамить» – глагол непереходный, и форма «хамимы» с точки зрения грамматической нормы невозможна. Тем экспрессивнее выглядит грамматический троп.

Кроме того, существуют специфически риторические формы грамматических тропов. К ним относится прежде всего риторический вопрос.

Вопросительная форма предложения предполагает и вопросительную модальность. В риторическом же вопросе форма вопроса используется для выражение обычного утверждения или отрицания.

«Так надо ли теперь напоминать о неприятных впечатлениях, которые эти события могли бы породить? Надо ли снова приводить в волнение Париж и давать аристократии возможность использовать смуту для того, чтобы она поднялась после недавно испытанного поражения?» (М. Робеспьер).

Реально в приведенном отрывке вопросов нет. Ясно, что напоминать о неприятных впечатлениях не надо, что не надо приводить в волнение Париж и давать аристократии возможность использовать смуту в своих целях. Однако, если выразить эти мысли в обычной утвердительной форме, эффект напряжения и эмоционального накала пропадет.

Хотя риторический вопрос в принципе не требует ответа, оратор иногда отвечает на него, и этот избыточный ответ усиливает впечатление от сказанного:

«Разве смогли бы вы сделать все это так быстро, если бы не имели новых кораблей, в которых вы привезли ваши войска на помощь союзникам? Конечно, не могли бы!» (Демосфен).

С риторическим вопросом не следует путать вопрос к самому себе – так называемую гипофору. В гипофоре вопросительная форма соответствует вопросительной модальности. И в этом смысле гипофора не грамматическим тропом. Однако вопрос в ней также используется не совсем в своей обычной роли. По сути, он избыточен. Этот случай мы рассмотрим в ряду других избыточных средств в параграфе об амплификациях. Сейчас же приведем следующий отрывок из газетной заметки:

«Тема наступления нового века и нового тысячелетия была затронута и в выступлении президента Ислама Каримова, который задал депутатам далеко не риторический вопрос: что же мешает поступательному движению республики? И сам же на него ответил. Прогрессу мешают две угрозы – внешняя и внутренняя».

На основании приведенного примера можно сделать два вывода: первый – риторический вопрос является одной из самых известных фигур риторики: второй – рассуждение о «нериторичности» вопроса придает самому вопросу особый вес в глазах читателей и слушателей. Что касается фактической стороны дела, то Ислам Каримов применил именно гипофору – вопрос к самому себе. Риторический же вопрос ответа не подразумевает.

В некоторых случаях риторический вопрос, однако, как бы маскируется под гипофору. Это бывает тогда, когда с этого вопроса начинается текст. Так, статья Александра Сухотина «Пресса пишет, а Талибан не идет» открывается вопросом: «Так ли уж драматична для России, ее национальных интересов и безопасности ситуация в Афганистане?» По тону вопроса видно, что он риторический, что отрицательный ответ предрешен. Однако, поставив его в начало статьи, автор превращает его в формулировку теоремы, которую собирается доказать в самой статье. Это подтверждается и финалом статьи: «Так что паника в российских газетах насчет вероятного похода талибов на Казань преждевременна: обеим сторонам афганского конфликта на обозримую перспективу предостаточно войны в собственном доме».

Гипофора может сочетаться с риторическим вопросом: «Что должны предпринять люди, уполномоченные спасти республику? Не должны ли они добраться до источника зла и уничтожить заговорщиков?» (М. Робеспьер). Оратор сначала прибегает к гипофоре, т.е. задает вопрос самому себе, а затем отвечает на этот вопрос вопросом же, но уже риторическим. Такой прием встречается нередко.

В иных случаях гипофору и риторический вопрос разграничить довольно трудно. Оратор может задавать самому себе такие вопросы, ответы на которые ясны с самого начала. И, тем не менее, он отвечает на эти вопросы. Вот пример подобного построения из «Рассуждений о Франции» Жозефа де Местра:

«Где первые национальные гвардейцы, первые солдаты, первые генералы, присягнувшие нации? Где вожаки, идолы этого первого, столь преступного, собрания, определение которого – учредительное – остается вечной насмешкой? Где Мирабо? Где Баш со своим прекрасным днем? Где Турэ, который выдумал слово экспроприировать? Где Ослэн, докладчик по первому закону, преследующему эмигрантов? Можно было бы назвать тысячи и тысячи активных орудий Революции, которые погибли насильственной смертью».

Как и обычные тропы, тропы грамматические делают речь изобразительной. Усиливают они и выразительность речи, но в этом отношении сильно разнятся между собой. Некоторые из них стали утратив экспрессию, стали привычными, вошли в этикетные формулы (как обращение на «вы»), некоторые, напротив, слишком экспрессивны, как «не хамимы будете». Особое место среди грамматических тропов занимает риторический вопрос: вполне оправдывая свое наименование, он очень широко используется в риторике.

§ 10. Фигуры мысли. Избыточность выражения

Понятие «фигура мысли». Плеоназм. Тавтологические словосочетания. Повтор синонимов. Гипофора. Регрессия.

Древние определяли фигуры мысли как выражения, в которых содержится некое отклонение в мысли, отличая их от фигур слова (словесных фигур, рассмотренных нами выше), содержащих некое отклонение в слове. В фигуры мысли попадали и тропы, а также многие приемы, вообще не имеющие отношения к словесной материи (например, упомянутые в разделе о композиции антистрефон, донизис и прочее). Не вдаваясь в детальный лингвистический анализ, рассмотрим в качестве фигур мысли так называемые амплификации – риторические средства, связанные с неким смысловым приращением. К группе амплификации будем относить два рода фигур: фигуры, основанные на избыточном выражении, и фигуры, основанные на контрасте.

Избыточность выражения называется плеоназмом. Плеоназм часто рассматривается как стилистическая ошибка. Вычеркивание плеоназмов – один из наиболее распространенных приемов редакторской правки текста. Однако плеоназм может использоваться автором и сознательно, в целях усиления убедительности речи.