«В деяниях человека все убого, как убог он сам; намерения ограничены, способы грубы, действия негибки, движения тяжелы и следствия однообразны. В деяниях божественных, богатство бесконечного проявляются открыто, вплоть до самых малых его частей» (Жозеф де Местр).

В подобных антитезах антонимы не играют большой роли, противопоставляются не столько слова, сколько понятия.

Антитеза не просто фигура, но и хороший композиционный прием, способный организовать вокруг себя либо какую-то часть текста, либо даже весь текст.

Антитезы бывают разного вида. Иногда их полюса противопоставлены друг другу, по схеме «не А, а Б», иногда, напротив, соположены по схеме «и А, и Б».

Вот пример первого случая:

«Высокоразвитый, полный честных нравственных принципов государственный преступник и безнравственный презренный разбойник или вор могут одинаково, стена об стену, тянуть долгие годы заключения, могут одинаково нести тяжкий труд рудниковых работ, но никакой закон не в состоянии уничтожить их во всем том, что составляет умственную и нравственную сферу человека. Что, потому, для одного составляет ничтожное лишение, легкое взыскание, то для другого может составить тяжкую нравственную пытку, невыносимое, бесчеловечное истязание».

Весь пассаж построен на противопоставлении политического и уголовного преступника и в речи П.А. Александрова служит для создания представления о том, что наказанный розгами политический арестант Боголюбов испытал нечто несоизмеримое с переживаниями обычного заключенного. Антитеза построена на чистых и контекстуальных антонимах: «нравственный – безнравственный», «честный – презренный», «ничтожное лишение – нравственная пытка».

А вот другой случай:

«Это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время, – век мудрости, век безумия, дни веры, дни безверия, пора света, пора тьмы; это была весна надежд, это была стужа отчаяния. У нас было все впереди, у нас впереди ничего не было, мы то витали в небесах, то обрушивались в преисподнюю...»

Так Чарльз Диккенс пишет о времени великой французской революции. Антитеза построена на чистых антонимах: «прекрасный – злосчастный», «мудрый – безумный», «вера – безверие», «свет – тьма», «надежды – отчаянье» и т.п. Смысл этой выразительной антитезы в том, чтобы показать, сколь многое вмещало в себя это парадоксальное время. Такая антитеза близка по функции к оксюморону, парадоксу. Сравним с нею антитезу времен самой революции из речей неоднократного цитированного нами Робеспьера: «Демулен – это странное соединение правды и лжи, политики и вздора, здоровых взглядов и химерических проектов частного порядка». Здесь вновь налицо соединение несоединимого.

Однако антитеза, объединяющая противоположности (и А, и Б), вовсе не обязательно подчеркивает парадоксальность. Так, В.И. Ленин писавший, что «диктатура пролетариата есть упорная борьба, кровавая и бескровная, насильственная и мирная, военная и хозяйственная, педагогическая и администраторская, против сил и традиций старого общества», подчеркивал не парадоксальность, а скорее универсальность диктатуры пролетариата. Вспомним знаменитое некрасовское «Ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная, матушка Русь». В этой антитезе также акцентируется не столько противоречивость, сколько величие Руси. Антитеза вида «и А, и Б» подчеркивает масштабы, широту явления, часто его монументальность. Такую антитезу любило древнерусское красноречие. Ею и сегодня охотно пользуются в торжественном красноречии, в политической песне, гимне, оде:

От тайги до самых до окраин

С южных гор до северных морей...

Чаще же всего антитеза, обнимающая оба полюса противопоставления, сближается по функции с плеоназмом. Это характерно не для глобальной антитезы, организующей весь текст, а для отдельных сочетаний слов: «и днем, и ночью», «ни зимой, ни летом», «и на Западе, и на Востоке». Такие сочетания утяжеляют значение, усиливают впечатление. Их эквивалентами выступают выражения «целые сутки», «весь год», «всюду».

Объединяя оба полюса противопоставления, антитеза может не только утверждать, но и отрицать их: «Перед судом нет ни богатых, ни бедных, ни сильных, ни слабых людей. Суд видит перед собою только людей, обвиняемых в преступлении, ожидающих от него справедливого приговора, – и в этом величайший залог правосудия». Такими словами известный русский юрист Н.В. Муравьев призывает суд к объективности. Крайние точки антитезы выполняют здесь роль судебных соблазнов, которые надо отвести.

Особым видом антитезы является противопоставление внутри синонимической пары, называемое в риторике парадиастолой.

«Либеральная реформа завязла, но не остановилась» (историк Яков Гордин)

При парадиастоле контраст подчеркивает то общее, что есть в значении синонимов. Подобные фигуры производят сильное впечатление. В приведенном примере активизируется различие в значении двух синонимов – «завязнуть» и «остановиться». А поскольку каждый из них, особенно первый, формирует свой образно-ассоциативный ряд, парадиастола провоцирует образное развитие сюжета. Неслучайно интервьюирующий историка журналист далее спрашивает: «И кому же вытаскивать ее [реформу] из колеи?»

Свою знаменитую речь в защиту Веры Засулич П.А. Александров закончил следующей парадиастолой:

«Да, она может выйти отсюда осужденной, но она не выйдет опозоренною, и останется только пожелать, чтобы не повторялись причины, производящие подобные преступления, порождающие подобных преступников». Парадиастола строится на антитезе «осужденная – опозоренная».

По эффекту к парадиастоле приближаются обычные антитезы, у которых противопоставляемые слова имеют некоторую звуковую общность. Такими антитезами особенно богаты пословицы. Например, в пословице «Жалует царь, да не жалует псарь», антитезу образуют имеющие звуковое сходство слова: «царь» и «псарь». На этом же эффекте строится пословица «Или пан, или пропал», «Один с сошкой, семеро с ложкой», фразеологические обороты «то густо, то пусто», «и швец, и жнец» и т.п.

Противопоставляться могут и одинаковые слова, образуя антитезу в пределах одной лексемы, – так называемую дистинкцию, или диафору, хорошо известную в русском политическом дискурсе по выражению Ленина «Есть компромиссы и компромиссы». Эта фигура, в самом деле, характерна для риторики Ленина: «Я думаю, что не будет преувеличением, если я повторю, что наши глупости еще ничто по сравнению с теми глупостями, которые совершают вкупе капиталистические государства, капиталистический мир и II Интернационал». Одни «глупости» противопоставляются другим «глупостям».

«Законодательные органы создают законы и декреты; законы принимают характер законов только тогда, когда они формально приняты народом. До этого момента они являются лишь проектами, а затем они уже становятся выражением воли народа».

В этом отрывке из речи Робеспьера одни законы противопоставляются другим законам. Есть, стало быть, законы и законы.

Особый случай представляет собой грамматическая антитеза, когда противопоставляются две грамматические формы одного слова. Чаще всего противополагаются падежные формы слова. Такая фигура называется полиптотом, или многопадежьем.

Полиптот характерен для кратких форм политического красноречия, носящих афористический характер: «Человек человеку брат», «Человек человеку волк», «Война – войне». По аналогии построен и девиз «Миру – мир»; где слово «мир» употребляется в разных значениях. Вспомним идиоматические выражения: «Ворон ворону глаз не выклюет». «Рыбак рыбака видит из далека».

В падежное противопоставление может быть вовлечено и словосочетание: «Каждая капля крови Людовика XVI обойдется Франции потоками крови» (Жозеф де Местр). Капля крови противопоставлена потокам крови.

Иногда игра падежными формами выходит за пределы антитезы, и тогда в полиптоте участвуют более двух форм. «Не тот товарищи, товарищам товарищ, кто всем, товарищи, товарищам товарищ. Но тот, товарищи, товарищам товарищ, кто одному товарищу, товарищи, товарищ».