Есть особая разновидность повтора слова в одних и тех же или разных падежах, для которой характерно навязчивое повторение отдельного слова или сочетания слов. Это и плеоназм, и антитеза одновременно. Такая фигура называется эпимоной: «И склоняю, как школьник плохой: колея, колею, колеей» (В. Высоцкий).

«Кандидатура Кириенко потому и могла появиться на горизонте, что во времена правления Ельцина политика у нас опережает экономику, диктует экономике, давит экономику» («Советская Россия»). Эпимона со словом «экономика» в косвенных падежах («страдательной» позиции) подчеркивает насилие над экономикой.

«Для Засулич Боголюбов был политический арестант, и в этом слове было для нее все: политический арестант не был для Засулич отвлеченное представление, вычитываемое из книг, знакомое по слухам, по судебным процессам, – представление, возбуждающее в честной душе чувство сожаления, сострадания, сердечной симпатии. Политический арестант был для Засулич – она сама, ее горькое прошедшее, ее собственная история – история безвозвратно погубленных лет, лучших и дорогих в жизни каждого человека, которого не постигает тяжкая доля, перенесенная Засулич. Политический арестант был для Засулич – горькое воспоминание ее собственных страданий, ее тяжкого нервного возбуждения, постоянной тревоги, томительной неизведанности, вечной думой над вопросами: что я сделала? что будет со мной? когда же наступит конец? Политический арестант был ее собственное сердце, и всякое грубое прикосновение к этому сердцу болезненно отзывалось на ее возбужденной натуре» (П.А. Александров).

Настойчивым повторением словосочетания «политический арестант» защитник хочет показать, как много смысла заключали в себе эти слова для его подзащитной, стрелявшей в губернатора Трепова после того, как за дерзкое поведение был высечен в тюрьме студент Боголюбов.

Когда в пьесе М. Булгакова «Бег» Голубков обращается к Корзухину с просьбой помочь голодной и бездомной Серафиме, бывшей жене того же Корзухина, и одолжить для нее тысячу долларов, тот разражается длинной тирадой, в которой всячески склоняет слово «доллар». Этой эпимоной он показывает, насколько значимы для него деньги и как нелепа просьба Голубкова.

Яркий пример эпимоны – монолог Сатина из пьесы Горького «На дне»:

«Человек – свободен... он за все платит сам: за веру, за неверие, за любовь, за ум, – человек за все платит сам, и поэтому он – свободен! Человек – вот правда! Что такое человек?.. Это не ты, не я, не они – нет! – это ты, я, они, старик, Наполеон, Магомет... в одном... Это – огромно! В этом – все начала и концы... Все – в человеке, все для человека! Существует только человек, все же остальное – дело его рук и мозга! Человек! Это – великолепно! Это звучит... гордо! Че-ловек! Надо уважать человека! Не жалеть... не унижать его жалостью... уважать надо! Выпьем за человека... хорошо это... чувствовать себя человеком!..»

Грамматическая антитеза строится не только на противопоставлении падежей, но и на противопоставлении других грамматических категорий, например, залогов:

«Вы должны пережить 15, 20, 30 лет гражданской воины и международных битв не только для того, чтобы изменить соответствующие отношения, но чтобы и самим измениться и стать способными к политическому господству» (Карл Маркс). В этой грамматической антитезе противопоставляются глагольные формы «изменить» – «измениться».

В грамматической антитезе нередко используется и противопоставление видовых форм глагола: «Собирался, да не собрался», «Делать-то делал, да так ничего и не сделал» и т.д. Вот пример антитезы форм вида из «Советской России»:

«Россия – СССР разорвана на суверенные образования, этого добивался Гитлер и добился Ельцин».

В грамматической антитезе могут противопоставляться и формы времени:

«В правительстве и администрации президента как играли, так и играют в разводки и разруливания. Гигантская административная машина как работала вхолостую, так и работает, ничуть не меняя функционального режима» (М. Соколов).

Родственной антитезе фигурой является оксюморон – противоречивое сочетание слов, связанных подчинительными отношениями: «Живой труп», «Горячий снег» (оба примера – названия художественных произведений), современный газетный заголовок «Секонд-хенд из первых рук». В оксюмороне одно из слов употреблено в переносном значении, и этим оксюморон сходен с метафорой. Оксюмороны достаточно эффектны и быстро запоминаются.

Кроме антитезы, к фигурам контраста относятся также коррекция и градация.

В коррекции автор перебивает сам себя, сначала отрицая то, что он сказал прежде, а затем утверждая сказанное, но с гораздо большей силой.

«Знавшие бывшего и.о. генпрокурора утверждают, что тот моргнуть не смел, без высочайшего одобрения... Конечно же, был ему звонок, да чего там! – мы знаем, из чьего кабинета звонок, и знаем достоверно» (В. Шендерович). Сначала автор сообщает только то, что был звонок, но потом перебивает себя («да чего там»!) и говорит, что знает даже, откуда был звонок, и притом знает точно.

Вот широко известный пример коррекции из первой речи Цицерона против Каталины.

«Сенат это понимает, консул видит. Но Катилина здравствует. Здравствует? Именно! И даже является в сенат, принимает участие в публичных заседаниях, пожирает глазами и обрекает на смерть каждого из нас». Великий оратор мог бы не задаваться вопросом, здравствует ли Катилина, если тот действует и даже обрекает присутствующих на смерть, но тогда речь лишилась бы драматизма.

Более мягкий вариант коррекции носит характер простого уточнения без усиления смысла:

«Но, мне думается, или вернее сказать, я чувствую, что наша интеллигенция, т.е. мозг родины, в погребальный час великой России не имеет право на радость и веселье» (И.П. Павлов).

Гораздо чаще встречается другой тип коррекции:

«Я поддерживаю отозвание комиссаров, обвиненных, вернее уличенных в благоприятствовании мятежникам» (М. Робеспьер). Если бы оратор сразу сказал «уличенных», он не подчеркнул бы этого слова и эффект оказался бы слабей. В этой коррекции переход от обвинения к разоблачению происходит как бы на глазах у слушателей.

К коррекции близка другая фигура – градация, состоящая в том, что части высказывания располагаются в порядке нарастания или убывания какого-либо признака. До сих пор мы говорили о градации как о композиционном приеме, организующем текст или часть текста и обеспечивающим выдвижение. Но градация как фигура мысли может реализоваться и в одном предложении.

«Мне кажется, что мы не склонны к сосредоточенности, не любим ее, мы далее к ней отрицательно относимся» (И.П. Павлов). Данную градацию образуют три сказуемых: не склонны, не любим, отрицательно относимся. Частица «даже» усиливает градацию. Эта градация близка по функции к коррекции. Ученый не сразу, а постепенно раскрывает нашу неприязнь к сосредоточенности.

«Когда проекты злых людей или агрессивные помыслы могущественных государств разбивают на части структуру цивилизованного общества, скромные простые люди поставлены перед трудностями, с которыми они не могут справляться. Для них все искажено, все нарушено, стерто в порошок» (У. Черчилль). Последнее предложение построено на градации. Черчилль использует также и бессоюзие, что очень уместно в градациях такого рода и типично для них (ср.: «Для этих людей все искажено, нарушено и стерто в порошок»). Оставив на совести переводчика не совсем уместное слово «структура», можно констатировать, что процитированный пассаж удачен в риторическом отношении.

В зависимости от нарастания или убывания выделенного признака различают восходящую градацию (или климакс, что в переводе означает «лестница») и нисходящую градацию (антиклимакс). Иногда в градации климакс сочетается с антиклимаксом, что делает ее похожей на прием обманутого ожидания. Таков, например, подзаголовок в «Новой газете»: «...история о любви, мужестве, доброте и страшной случайности». Любовь, мужество и доброта образуют восходящую градацию, случайность же не вписывается в этот ряд. Чаще всего комбинация восходящей и нисходящей градаций используется иронически: «Он орел, тигр, лев – словом, животное».