Напряженный звук «и» в первой речи Цицерона против Катилины передает возмущение оратора. Речь буквально переходит в визг, когда он спрашивает у сената: «И этот человек жив?»

В каламбуре звуковая сторона речи обыгрывается иначе. Каламбур – это игра слов, при которой на основании общности звучания возникает неожиданное сближение их смысла. Так, А.И. Герцен в своей публицистике называет помещиков «секунами и серальниками» (от слов «сечь» и «сераль»). Это один из видов каламбура – какэмфатон – звуковое сближение участвующих в каламбуре слов со словами бранными и нецензурными.

Другой нередко используемый вид каламбура – квазиэтимологическая фигура, представляющая собой каламбур, основанный на противопоставлении этимологии слова реальному положению вещей:

«Известно, что еще в советскую эпоху этот Знак был крайне непочетной наградой и различие между истинными знаками почета и Знаком почета было такое же, как между Государем и милостивым государем» (М. Соколов).

Выражения «вождь, который никуда не ведет», «полководец без полка», «правительство, которое не умеет править» – примеры той же фигуры.

Особым и очень распространившимся за последние двадцать лет видом каламбура является деформация идиомы, когда устойчивое выражение (пословица, фразеологическая единица, крылатое слово) изменяется, сохраняя звуковое сходство с оригиналом. Например, в восьмидесятые годы был в ходу каламбур: «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью» (из «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью»). Деформацией идиомы было и выражение: «Битие определяет сознание» (из «Бытие определяет сознание»).

Использование деформации идиомы в газетном заголовке уже давно стало штампом. Правда, удачи здесь редки, чаще авторы заголовков поступают так, будто считают своим долгом отметиться в графе «каламбур». Это особенно характерно для прессы, ориентированной на молодежь, но грешат этим и солидные издания.

«Тени забитых предков» – так выглядит один из заголовков в «Известиях». Исходной идиомой послужило название фильма С. Параджанова «Тени забытых предков». Подзаголовок статьи «Разгорается политическая борьба за череп Хаджи-Мурата» проясняет смысл заглавия, но никак не нравственную позицию творца каламбура. В том же номере газеты читаем заголовок: «Неисполнительная власть» (исходная форма – фразеологическое сочетание «исполнительная власть»). Он удачней, так как ближе к квазиэтимологической фигуре: исполнительная власть не исполнительна. Во всяком случае, ироническая позиция автора здесь понятней. На той же странице размещается заголовок «Петр великих свершений», образованный контаминацией двух идиом: имени «Петр Великий» и устойчивого выражения «великие свершения». Смысл каламбура неясен. Заголовок рядом: «Низкие технологии» (из фразеологического сочетания «высокие технологии»). Совершенно очевидно, что при таком избыточном употреблении прием перестает усиливать выразительность, превращается в своего рода газетный этикет. Газетчики становятся заложниками штампа: без штампа неинтересно, но и штамп ничего не дает, во всяком случае не придает речи экспрессии.

Наиболее уместно употребление каламбура в конце речи для снятия эмоционального напряжения. Иногда выступающий, если выступление устное, начинает речь с какой-нибудь шутки. Шуткой хорошо парировать возражения, особенно пространные и шаблонные. Защищая контрабандиста Вальяно, Ф.Н. Плевако в ответ на пространную речь прокурора сослался лишь на то, что нигде не оговорено, что нельзя провозить товар на фелуках, а в ответ на упрек произвел подсчет того, сколько стоит одно слово обвинителя (из расчета годового жалованья и длинны речи) и сколько стоит его собственное слово (из расчета гонорара и сверхкраткого объема речи).

Следует отметить, что подобные шутки удаются лишь тому, кто уже заработал себе прочную репутацию. Шутка вообще, и каламбур в частности, уводит мысль в сторону. Слушатель соглашается на это, когда у такого поворота сюжета есть определенные резоны. В случае с Плевако речь прокурора была обычной, стандартной, к тому же затянутой. У присяжных, возможно, уже зрело впечатление о том, что истрачено много лишних слов. При этом дело казалось слишком очевидным, и от знаменитого адвоката ожидали какого-то нового хода. Такой ход и последовал. Плевако и оправдал ожидание, и разрядил обстановку, и подчеркнул слабость своего противника. Обращение к шутке было вполне уместно.

Но злоупотребление каламбуром не придает речи дополнительной убедительности, особенно если этот каламбур построен по стандартной схеме деформации идиомы и не блещет новизной. Шутка в риторике должна знать меру. Речь в защиту журналиста Нотовича, обвиняемого в клевете, П.А. Александров начинает в шутливом тоне:

«Господа судьи! На страницах Уложения о наказаниях мирно покоится статья закона, редко тревожимая, редко вспоминаемая, ждущая того желанного луча рассвета, когда наступит и для нее естественный час бесшумного погребения».

Заканчивает же адвокат свою речь достаточно патетически: «Господа судьи! Не защита Нотовича ждет вашего приговора – его ждут от вас интересы общества и печати».

ГЛАВА 1. СИСТЕМА УБЕЖДАЮЩИХ РЕЧЕЙ И СТАНОВЛЕНИЕ РУССКОЙ РИТОРИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ

§ 1. Ораторика и гомилетика

§ 2. Символика и дидактика. Пропаганда

§ 3. Становление русской риторики

ГЛАВА 2. МИР РУССКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ РИТОРИКИ

§ 1. Становление русской ораторики

§ 2. Политическая риторика эпохи Петра и Екатерины

§ 3. Революционная и охранительная символика

§ 4. Система убеждающих речей в ленинскую и сталинскую эпохи

§ 5. Убеждающее слово в послесталинскую эпоху

§ 6. Риторика фронды

§ 7. Риторика авторской песни шестидесятых – семидесятых годов

§ 8. Политическая риторика и смех

§ 9. Избыток гомилетики и дефицит символики в ораторике девяностых годов

§ 10. Проблема окультуривания общественного публичного пространства

§ 1. Ораторика и гомилетика

Убеждающие речи как система. Задачи ораторики и особенности ее аудитории. Особенности метонимической стратегии. Задачи гомилетики, отношение аудитории к фигуре проповедника. Суть метафорической стратегии.

Убеждающие речи разных типов не изолированы друг от друга и не сливаются в хаотический поток. Напротив, мир убеждающих речей можно представить себе как систему четырех взаимозависимых типов. Исключение какого-нибудь из этих типов из общественного дискурса или гипертрофия одного из них отрицательно сказывается на всей системе. В нормально же развитом публичном пространстве функционирование разных типов убеждающих речей взаимно обусловлено. Эти четыре типа – ораторика, гомилетика, дидактика и символика. Каждый из них решает свою задачу и имеет свою ведущую стратегию в области словесного воздействия. В этом параграфе мы остановимся на первых двух типах – ораторике и гомилетике: сопоставим и противопоставим их. Это будет тем легче сделать, что выше, когда мы касались вопроса о разных типах красноречия, торжественное красноречие было противопоставлено двум другим типам – совещательному и судебному.

Ораторика – то, что Аристотель называл судебным и совещательным красноречием – решает злободневные задачи, черпая свои темы из актуальной действительности. Ведущая стратегия ораторики может быть названа метонимической, так как она основана на смежности явлений и представлений. Ораторика занята отбором представительных фактов и в целом не склонна анализировать жизнь путем домысливания какого-то сложного конструкта, прибегать к «дополнительным построениям» в виде метафор и аналогий. Коротко говоря, в целом она не любит говорить притчами и рассказывать басни. Она оперирует казусами (примерами) и широко пользуется словесными формулами и эмблемами, отражающими мир казусов. Поэтому, в частности, она нередко использует известную нам антономасию, поминая Гобсеков, Наполеонов, Ватерлоо, Великую армаду, елизаветинскую эпоху – т.е. все то из казуального мира, что может обобщать какие-то случаи. При этом ораторика чаще прибегает не к подобию (уподобляя кого-то кому-то), а к простому выбору представительных фактов, отлитых в формулировки-перифразисы.