Вис молвила ему в ответ:
— Все это правда, но я не надеюсь на мою судьбу. Моя судьба так враждебна ко мне, что, отняв у меня друга, уже не покажет мне вновь его лица. Я боюсь того, что в Горабе ты встретишь какую-нибудь красивую девушку и полюбишь ее. Девицы там стройны и прекраснолики, и когда ты увидишь их, забудешь меня, отдашь им свое сердце и покинешь меня. Ты едешь в Гораб развлекаться, и твое сердце будет вращаться, как мельничный жернов. Ты увидишь так много красавиц, что не будешь знать, какую выбрать. Женщины тех стран очаровывают мужчин вьющимися кудрями, прекрасными лицами и красотой. Как осенний ветер срывает листья с деревьев, так женщины этих стран сражают юношей своими влекущими глазами. Если бы ты имел сердце в тысячу раз тверже наковальни, и то ты остался бы без сердца, увидав их. Если бы ты смог связать даже дьявола, ты был бы не в силах спастись от них.
Рамин ей ответил:
— Если бы вокруг меня целый месяц ходила луна, украшенная звездами, увенчанная солнцем и наделенная всеми красотами, если бы она обладала всеми чарами, чтобы привлекать к себе сердца мужчин, если бы ее поцелуи были бессмертием и она была бы желанна, как рай, если бы ее лицезрение омолаживало старцев и уста ее оживляли мертвых, — клянусь твоим солнцем, она не заставила бы меня забыть тебя, я не пожелал бы ее и не искал бы ее любви. Даже твоя кормилица будет казаться мне более привлекательной и честной, чем она.
Затем они обнялись, поцеловались и расстались. Ее ланиты были цвета шафрана, и она обильно проливала жемчуг слез. Дым от их вздохов вздымался до небес, казалось, их окружал ад, а земля от их слез уподобилась морю Омаина. Они оба походили на жалких нищих, потерявших разум. Когда Рамин сел на коня, божье веленье сняло с Вис покрывало терпения, тело ее уподобилось луку, а Рамина — спущенной стреле. Вис плакала и причитала:
«О ты, что покинул меня! Едва ты уехал, уже иссякло мое терпение. По божьему велению ты уехал путешествовать, а я повергнута в яму желания. Пока ты будешь странствовать, твой друг не отдохнет от плача. Что у меня за судьба! Да будет она проклята за то, что заставляет меня сидеть то на троне, то в золе. Мое маленькое сердце так переполнено горем, что теперь оно не поместилось бы в равнине длиной в шестьдесят дневных фарсангов[25]. Глаза мои обилием влаги подобны морю, а сердце стало адом от неисчерпаемых горестей. Нельзя осуждать меня за нетерпение и бессонницу. Кто может постоянно быть в море или пребывать в аду? Что может постигнуть меня хуже случившегося, ибо я и для врага не могла бы измыслить худшее!»
Рамин выступил с войском. Трубный звук достигал небес, пыль, вздымаемая воинами, была подобна туче, но слезы Рамина исторгались оттуда, как дождь. Он вспоминал слова Вис, и разлука с нею мучила его, сердце горестно томилось и лицо стало мрачным. На влюбленном всегда печать скорби, когда он вдали от возлюбленной. Если он сохранит терпение в разлуке, значит он не испытал подлинной любви и она не в его природе. Хотя Рамин был владетелем страны и предводителем войск брата, однако сердце его вдали от Вис было подобно рыбе, лишенной воды. Он объехал всю страну, везде его прославляли и возвеличивали; он всюду насаждал справедливость и искоренял злодейство. В Гургане все зажили так мирно, что овцы и волки пребывали вместе, и волки пасли овец. Люди столько пили и так веселились, что ты бы сказал: реки в этой стране текут вином. Благодаря наступившему спокойствию каждый мог беззаботно слушать певцов, а враги, страшась Рамина, покорялись ему. И даже звери сдерживали свою свирепость. Местом своего пребывания он избрал Испаан. Ему принадлежали Джорджан, Рей, Хавал и Багдад. Ни у кого не было столь грозного и многочисленного войска. Заботою и справедливостью он умиротворил своих подданных. Страна стала процветать, деревья щедро давали плоды, и все его подданные благодарили бога за то, что он его создал таким.
42.
РАМИН ВЛЮБЛЯЕТСЯ В ГУЛЬ
Рамин стал разъезжать по стране для управления ею, а в свободное время охотился и развлекался. Он посетил Амиан и Гораб. Его встречали местные знатные вельможи, равные монархам, — Шахпур и Рафед. Они принимали его как подобало. По утрам охотились, а вечерами пировали и веселились. На охоте при них всегда были меч, чтобы поражать львов и тигров, и лук и стрелы, чтобы стрелять дичь, а дома они пировали, осушая полные стаканы вина. Так они прекрасно проводили время, но Рамин не мог изгнать мысль о Вис из своего сердца ни в поле, ни во дворце.
Однажды, возвращаясь с охоты, он увидел деву, подобную солнцу. Имя ее было Гуль. Красота ее была безупречна. Она была весенним цветком, радующим сердцу, разгоняющим горе, справедливой, похищающей сердце в одно мгновение, царицей красавиц, завлекательницей юношей, целительницей больных, утешительницей пораженных горем. Лицо ее было подобно цветнику роз, кудри у нее были черные и густые, как сахарный тростник. Ее коса, ниспадавшая до пят, была арканом для влюбленных. Она не знала неудач. Ее нежные губы были вкуса леденца, а за яхонтами был виден нанизанный жемчуг. Ресницы ее были меткими стрелами абхазских лучников. Амбра у нее заимствовала цвет и аромат. Ее брови, брови лунноликой, метали стрелы, ее стрела была мускус; и стрелой ресниц своих она пронизывала сердца молодых людей. Одна губа ее была подобна розе, осыпанной мускусом, а другая сулила бессмертие. Камень был рабом ее сердца, а железо — пленником ее красоты. Гранатовый цветок походил на ее ланиты, а стан ее — на кипарис. Красота ее тела соперничала с хрусталем, полуприкрытым златотканым брокатом.
Своей неприступностью она заставляла худеть влюбленных в нее. От множества драгоценностей, которые носила Гуль, она уподоблялась сокровищнице. Ее можно было сравнить с неоткрытой жемчужной раковиной. С ее короны сверкала луна, с ее лица — солнце, с ее зубов — звезды, с ее шеи — зори. Она была горда, как юная царица, желанна, как жизнь, красотою уподоблялась весеннему саду, а высокомерием — единорогу. У нее были служанки, прекрасные, как она сама: китаянки, турчанки, гречанки. Их было восемьдесят, и они окружали Гуль, как звезды луну.
Когда Рамин увидел шествующую Гуль, стройную, как кипарис, подобную живой луне, на которую нельзя было смотреть, как на сияющее солнце, сердце его дрогнуло, он был ошеломлен, стрела выпала у него из рук. Он не мог поверить, что она была из рода Адама: «Разве ее свита не звезды, а она сама не луна? И если ее спутницы — луны, не солнце ли их повелительница?» А Гуль, похитительница терпения молодых людей, подошла к Рамину, приветствовала его, как давнего друга, и поцеловала ему руку. Затем сказала:
— Прославленный царь! Земля наша освещена тобой, как небо солнцем. Близится ночь. Соизволь сойти с коня у нашего дома, отдохни здесь, будь нашим гостем. Разреши нам принять тебя; мы поставим перед тобой лучшие яства, я угощу тебя дичью, ты отведаешь лучшего вина, я рассыплю пред тобой фиалки и розы, устрою пир, достойный тебя, и ублажу, как любимую душу. Гостеприимство — наш обычай.
Рамин так влюбился в нее, что забыл Вис. Взгляд его глаз был так же вероломен, как и его судьба. Увы, оправдались страх и опасения Вис!
Горе тому сердцу, которое доверяет столь непостоянному любовнику, и горе тому мужчине, который так непостоянен и вероломен, не стоек в любви и клятвопреступен.
Рамин так ответил Гуль:
— О луна, как твое имя? Из какого ты рода? Ты отдала ли кому-нибудь свое сердце или еще нет? Выйдешь ли за меня замуж или нет? Какой выкуп хотят твои родители от того, кто возьмет тебя в жены? Что ты хочешь за поцелуй? Если ты потребуешь даже тысячу душ, я не отступлюсь..
Красноречивое солнце и божество во плоти ответило ему:
— Как нельзя скрыть солнце, так же и имя мое не может быть скрыто. Я не могу сказать, что я никому не известна. Мать моя — Гохарь, отец — Рафед, властитель этого царства; а один из братьев — владетель Адрабадагана. У меня много братьев, и все они богатыри-голиафы. По знатности и по происхождению мы все равны как со стороны матери, так и со стороны отца. Он — из Гораба, она — из Амиана. Меня зовут Гуль, что значит роза, и я сама ей подобна и так же благоуханна и желанна. Я родилась от прекрасной матери и непорочной взращена кормилицей. Станом я стройна, как отец, и прекрасна лицом, как мать. Грудь моя — серебро, а шея — хрусталь; тело у меня нежное, как мех горностая, я благоуханна, как мускус. Тебе нечего спрашивать о моем имени и роде, вся страна знает, что они прославлены. И если ты не знаешь моего имени, то я все знаю про тебя. Ты — Рамин, брат шахиншаха и возлюбленный Вис. Ее кормилица связала тебя чарами, и Вис стала для тебя дороже души и сердца.
25
Фарсанг, фарсах — равняется приблизительно 30–40 римским стадиям, т. е. 5–7 километрам.