ПОМОГЛИ ЕГИПЕТСКИЕ ПАПИРУСЫ

— Вначале мы попробуем полечить опухоль, — сказал Петехонсис и тут же приказал своему слуге раскрыть ларец из черного дерева с инкрустациями из слоновой кости и золотых пластинок.

Он извлек из ларца небольшой глиняный сосуд с вином, положил в глиняную чашу размельченные листья сирийского растения панак и сказал, что через час они размокнут и тогда, смешанные с медом, помогут снять опухоль.

— А пока мы приготовим настойки для лечения головной боли. Ты, девочка Сфрагис, внимательно слушай меня. Когда я оставлю больного и дам ему целебные настойки и мази, ты должна будешь потом следить за его состоянием, вовремя давать ему лекарства и еду. А главное, запоминать все, что касается его самочувствия. Когда я снова осмотрю его, мне надо будет знать, как он вел себя после моего посещения.

Петехонсис извлек из деревянной коробочки белый толстый корень величиной с ладонь, с небольшим стеблем в узлах и засохшими листьями. Он велел при нем натереть немного этого корня, смешал его с водой и медом и дал выпить больному. Потом он взял сероватый порошок сухого панака, велел согреть немного вина, протереть этим вином мокнущую язву на плече больного и присыпал порошком.

Сфрагис следила за каждым движением лекаря, стараясь запомнить все, что он делал.

Настойка из другого корня, привезенного из Египта, должна была уничтожить кровоподтеки и синяки под глазами.

Когда размокли листья панака, лекарь смешал эту кашицу с медом и велел Сфрагис очень осторожно и аккуратно смазать опухшую ногу.

— Три раза в день ты будешь смазывать этой примочкой опухшую ногу, — говорил Петехонсис девочке, — а через три дня, когда я увижу, что опухоль спала, я смогу продолжить лечение. Если нет перелома, то все будет хорошо; если есть перелом, то посмотрим, не стала ли кость срастаться неправильно. Но этого сейчас не узнаешь, опухоль мешает. Все, что мы сделали сейчас для больного, поможет ему окрепнуть, избавит его от бессилия, — сказал Петехонсис. — Я надеюсь, что больной подымется и свободно сядет в седло. Только позаботься, Хайран, чтобы верблюд был спокойным, нельзя тревожить больную ногу, твоему брату нужен покой.

Потом Петехонсис осматривал Забду. Он пожалел, что ярко-красный шрам нарушил красоту юноши. Но тут же пообещал дать средство, чтобы исчезла краснота.

— Шрам останется, — сказал он. — Слишком глубокий. А чтобы не болела голова, покормите Забду вареной капустой и капустным семенем.

— Так просто? — удивилась Байт. — Почему же мы не знаем таких простых и умных вещей?

Петехонсис оставил Байт несколько маленьких сосудов с примочками и мазями, которые должны были исцелить царапины, язвы и опухоли, приобретенные Забдой в рабстве.

Лекарь наставлял Байт точно так же, как несколько времени назад наставлял Сфрагис. У ложа больного был поставлен столик со всеми снадобьями, теплым вином и ключевой водой в стеклянном сосуде. Тут же было положено маленькое серебряное зеркало, чтобы Забда мог каждый день видеть, как меняется к лучшему его внешность.

Прошло всего три дня, но, когда Петехонсис снова пришел в дом Кудзулы, чтобы посмотреть больных, он сам удивился тому, насколько они стали лучше. Обе девушки так усердно выхаживали больных, что большего и нельзя было желать. Дядюшка Байт с восхищением рассказывал о том, как добра к нему Сфрагис. Девочка не покидала его ни днем, ни ночью. Когда больной просыпался, она тут же давала ему попить, спрашивала, не болит ли сердце, не ноет ли нога. На столике у изголовья больного стояли все снадобья, оставленные египетским лекарем, и Сфрагис точно знала, что нужно делать, если больному плохо.

В свою очередь Байт заботилась о Забде. Постепенно, когда заживали гнойные раны, полученные во время побоев в пещере, когда исчезли синяки под глазами и проходила боль и краснота на шраме, Байт стала узнавать прежнего Забду и уже перестала его оплакивать.

— Байт, сокровище Пальмиры, — говорил Забда, — всей жизни моей не хватит, чтобы отблагодарить тебя за твою доброту! Ты совершила такое трудное путешествие, чтобы облегчить мои страдания. Скоро уже полгода, как ты покинула свой дом в Пальмире. Ты терпела зной, жажду и неудобства, а теперь ты сидишь у моего изголовья, и каждое твое прикосновение целебно. Вся моя жизнь, все мое достояние принадлежит тебе. Я буду неутомим, я буду множить свое достояние, чтобы доставить тебе много прекрасных вещей из самых дальних стран. Но знаешь, Байт… Я не уверен, что смогу покупать и продавать рабов. То, что со мной случилось, изменило мое представление о жизни. Я призадумался над некоторыми вещами, которые прежде считал обыденными.

— Друг мой Забда, я так рада услышать твои слова о рабах! С тех пор как ко мне привели маленькую рабыню Сфрагис, а оказалось, что она дочь богатого ювелира и равна мне во всем, я не могу видеть рабов. Будь моя воля, я бы их отпустила на свободу. Отец говорил мне, что не любит торговать людьми и сделал это для того, чтобы иметь побольше денег для поисков наших любимых. Ведь твой отец, покинув дом за несколько дней до этого ужасного известия, не знал, какая беда случилась с тобой. Мать твоя — слабая женщина, обременена малыми детьми, можно ли было сообщить ей об этом несчастье? Нельзя было. И мы решили отправиться в это далекое Кушанское царство, чтобы найти вас. Купец из Книда оказал нам большую услугу. Иначе мы бы никогда не узнали о вашей судьбе. А вы, несчастные, увы, не смогли ничего сообщить о себе. Теперь я понимаю, что человек, попавший в рабство, перестает быть человеком. Ты сам в этом убедился, мой Забда. Никогда не занимайся торговлей рабами. Ведь их доставляют пираты и разбойники. Как это ужасно!

Их беседу прервал Петехонсис. Он похвалил Байт за умелое обращение с больным, дал еще какие-то лекарства и сказал, что теперь может спокойно покинуть Капису. Все, что нужно, уже сделано.

Брат Хайрана был обрадован, когда узнал, что ему не угрожает хромота и потеря ноги. Просто был сильный ушиб и вывих. Когда спала опухоль, Петехонсис увидел, что нога цела и лечить ее нужно лишь повязками и покоем. Он оставил Сфрагис свои чудодейственные примочки и присыпки и велел еще несколько дней давать настойку, которая укрепит сердце, чтобы не было той слабости, которая так пугала больного и заставляла думать, что дни его сочтены.

— Тебе больше не о чем печалиться, — сказал Петехонсис, закончив свои указания больным. — Ты счастливый человек, Хайран: твои близкие были в опасности не потому, что неизлечимы их болезни. Важно вовремя разгадать болезнь и подобрать нужное лекарство. Так и случилось. Твой брат не сломал ногу в каменоломне, а только ушиб ее и получил небольшой вывих. Но попадись он к скверному знахарю, тот бы посчитал нужным отнять ногу. А там неизвестно, чем бы кончилось такое трудное дело. Бывает, человек умирает от потери крови или от грязного ножа. Я умею это делать безвредно, но радуюсь за вас, что не понадобилось. У Забды тоже могли быть скверные последствия. Эти раны гноились и могли привести к заражению крови, а это последнее дело. Вот почему я рад, что вовремя подоспел к твоим больным и помог менее сложным способом. Теперь уже все дурное позади. Кормите их повкуснее да пожирнее, следите, чтобы они вовремя пили свои настойки и были бы в добром настроении. А там, глядишь, и сядете в свои верблюжьи седла. Доброго вам пути!

Хайран слушал Петехонсиса со слезами на глазах. Как только он представил себе все последствия неправильного лечения, так возблагодарил верховного бога Пальмиры, доброго Бела, и решил, что в день возвращения в Пальмиру принесет богатую жертву.

— Вот этот кошель тебе, мой друг, — сказал Хайран, протягивая Петехонсису объемистый кошель серебра. — А еще я хочу тебе подарить перстень с дорогим рубином. Пусть он принесет тебе счастье в твоем добром деле. Я понимаю, что деньги ты отдашь на сооружение коптского монастыря вблизи Александрии. Делай как знаешь. Я желаю тебе добра.

— Если судьба приведет тебя в благословенную Александрию, поищи меня вблизи дворца. Я буду рад увидеть тебя в полном здравии, Хайран.

Они расстались добрыми друзьями, и Хайран снова благословил судьбу за счастливую встречу в пути. Ведь могло быть и так, что Забда и брат были бы выкуплены, а домой бы не добрались. Вот как могло быть.

— Удивительный человек этот египетский лекарь! — сказал Хайран, проводив Петехонсиса к воротам дома, где его ждал слуга с лошадью. — Можешь себе представить, брат, что деньги ему нужны для блага других, а вовсе не для себя. Потратив столько времени на путешествие в дальнее царство, он намерен все полученные деньги отдать на сооружение коптского монастыря. Он желает, чтобы христианские монахи научились исцелять больных. И хочет, чтобы этот монастырь принимал обездоленных, которые нуждаются в исцелении от тяжких недугов. Он задумал устроить это дело вблизи Александрии, чтобы время от времени приезжать туда и учить монахов этому доброму делу. Я верю, что он так сделает. Ведь он научил Байт и Сфрагис ухаживать за вами, и они смогли. Почему же не смогут монахи?

— Хороший человек, — согласился брат Хайрана. — Он вернул мне здоровье. Но, признаюсь тебе, брат мой, мне непонятны суровые боги этих народов. Эти буддисты, эти христиане занимаются самоистязанием. Они во всем себе отказывают. Если дальше так пойдет, то купцам и делать будет нечего. Кому понадобится наше усердие? Однако скажи мне, куда поведет тебя караванная тропа? Мы отправимся к себе в Пальмиру или по пути будут у нас дела?

— Чуть в сторону пройдем, до Мерва. Мне нужно кое-что доставить принцу. Больше никаких дел у меня нет. Я со всеми рассчитался, а у меня еще не проданы рабы, искуснейшие мастера из Александрии. Я их дорого продам. И хоть знаю, что моя Байт хотела бы даровать им свободу, я этого не сделаю. Это противоречит моему купеческому разуму. Торговля требует настойчивости и не терпит слюнтяйства. Слава великому Белу, который благословил меня в это далекое путешествие. Слава, что вы свободны, мои дорогие. Теперь мы и свадьбу сыграем, как только вернемся в Пальмиру. Ты рад этому, брат мой?