Учение Христа, тот Новый закон, или завет, который он принес миру и во исполнение которого принял мученическую смерть на кресте, является по существу этическим, заключающим в себе нормы христианской морали. Именно соблюдение этих норм считалось первым и необходимым условием спасения души. Оригинальность учения Христа в отличие от более ранних этических систем (и прежде всего — в отличие от ветхозаветного Моисеева закона, от которого отталкивался Христос) состоит в том, что оно проповедует так называемую открытую, активную мораль. Прежние этические кодексы имели целью удержать человека от причинения зла и были преимущественно запретительными. Они в общем утверждали принцип: «Не сотвори другому того, чего не желаешь себе». Этот принцип сохраняется и в христианской морали, но он не единственный и не самый важный.{18}
Христианская мораль требует от человека активной добродетели. В воздержании от зла еще нет заслуги перед Богом. Необходимо выполнение главной заповеди этой морали: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Матф. 22, 39).
Христианский нравственный идеал в его евангельском виде стоял, конечно, много выше уровня обычных человеческих возможностей и был поэтому почти недостижимым. Но средневековая церковь, исходя из практических соображений, и не требовала слишком многого. Этическое учение Христа было ею упрощено в соответствии с уровнем понимания и паствы, и духовенства и сведено к десяти Моисеевым заповедям, а требование возлюбить ближнего своего как самого себя вылилось в конкретизированный и сравнительно легко выполнимый кодекс добрых дел, без которых вера мертва.
Французский религиозный мыслитель и церковный деятель XIV–XV вв. Жан Жерсон в одном из своих религиозно-просветительских сочинений, предназначенном для самых широких слоев верующих и названном «Азбука для непосвященных», излагает основные положения христианского вероучения следующим образом. В символе веры он выделяет 12 положений в соответствии с числом апостолов: «Я верую во всемогущего Богаотца, творца неба и земли, и в Иисуса Христа, его сына и нашего единственного сеньора, который был зачат Святым Духом и рожден блаженной Девой Марией и который претерпел мучения при Понтии Пилате, был распят; умер и погребен, и спустился в ад, но на третий день воскрес из мертвых, вознесся на небеса и сел одесную Бога-отца, а оттуда придет вновь, чтобы судить всех людей, и живых и мертвых. Я верую в Духа Святого и в святую католическую церковь, в святое причастие и в отпущение грехов, в воскресение плоти и в вечную жизнь».{19}
В этом символе веры Жерсон наряду с прочими положениями отмечает необходимость веры в католическую церковь, ибо согласно учению последней вне церкви нет спасения. Человек слишком слаб, чтобы спастись своими силами, и нуждается в воспомоществовании Бога, божьей благодати, которая нисходит на него при свершении обряда причащения. Совершать этот обряд могли толъко священники, и поэтому церковь была посредником между богом и человеком, и в этом заключался главный смысл ее существования. Христианам предписывалось регулярно причащаться, по крайней мере раз в год, на Пасху, а перед этим непременно исповедоваться и получать отпущение грехов. Разумеется, что обязательным условием спасения было также и крещение.
Наибольшее внимание в своей «Азбуке» Жерсон уделяет нравственной стороне веры. Помимо десяти заповедей он напоминает семь смертных грехов (гордыня, зависть, леность, гневливость, алчность, чревоугодие и сладострастие) и семь противоположных им добродетелей (смирение, любовь к ближнему, трудолюбие, терпеливость, щедрость, воздержание, целомудрие). Перечисляет он и добрые дела «духовного и телесного милосердия» — наставлять неученых и заблудших, утешать отчаявшихся, кормить и поить жаждущих, давать приют бедным, навещать больных и заключенных и т. д.{20}
Гораздо более высокие требования предъявляются к тем, кто стремится к совершенству в вере. Они должны неуклонно следовать «четырем советам Иисуса Христа» и обрести «доброту и совершенное смирение в соответствии со словами Евангелия»: «кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую»; бедность, ибо сказано в Евангелии: «если хочешь быть совершенным, поди продай имение свое и раздай нищим»; девственность, или совершенное целомудрие — «и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для царствия небесного. Кто может вместить, да вместит»; и любовь, ибо говорится: «молитесь за обижающих вас и гонящих вас».{21}
Таким образом, собственно евангельский нравственный идеал был обращен к избранным, способным и желающим ради царствия небесного целиком посвятить себя служению Богу, следуя его заповедям. Но таких были единицы, даже и среди духовенства. У подавляющей же массы людей вера воплощалась в многочисленные и формализованные обрядовые действа, молитвы и добрые дела, а христианская мораль — в понятия грехов и добродетелей.{22}
В разнообразных и многочисленных рассуждениях на тему морали в литературе той эпохи предостережения против пороков звучали сильнее и настойчивее, нежели наставления в добродетелях. Атмосфера зла в условиях социально-политических потрясений, связанных с внутренними усобицами и Столетней войной, а также с опустошительными эпидемиями, как бы сгущалась вокруг человека. Зло становилось вездесущим и многоликим.
Согласно учению церкви, человек наделен свободой воли и свободой выбора между добром и злом, и поэтому он в полной мере лично ответствен за сделанный выбор. На доброе проявление этой воли и были рассчитаны нравственные предостережения, увещевания, проповеди и другие средства религиозной пропаганды. Особо страшными пороками считались гордыня и алчность, с помощью которых дьявол чаще всего овладевает человеческими душами. Оба порока в равной мере претендовали на главенство в сонме смертных грехов.{23}
Помимо семи смертных грехов в качестве опасного греха нередко выделяли отчаяние, которое предполагает неверие во всеблагость Бога, а также такие душевные состояния, как грусть и меланхолия, поскольку они предрасполагают человека к впадению в грех. Греховные помыслы расценивались как совершенное греховное действие.
Грехи не только отягощают душу в предвидении Страшного Суда. Широко распространенным было представление о божьем наказании за них в этом мире, ниспослания болезней и прочих бед как отдельным грешникам, так и целым обществам и даже всему христианскому миру. Так Ж. Жерсон, например, объяснял, что главной причиной «чумы и войн, голода и других бедствий в христианском мире, а особенно в благородном королевстве Франции», является грех богохульства{24}.
Но это не означает, однако, что злая судьба человека является непременно следствием его греховности, а его беды — божьими карами. Ведь «Бог скрывает свои суждения от людей и держит их в глубокой тайне … и многие грешники гордо живут на земле, тогда как многие праведники страдают и бывает умирают, так и не увидев наказания злых. Ибо Бог не всегда торопится наказывать за дурные дела и вознаграждать за добрые».{25} Бог может ниспослать тяжкие испытания праведнику, чтобы укрепить его в вере, дабы, к вящей его славе вознаградить в будущей жизни. Ничто в этой жизни не дает человеку достаточных оснований для истинных суждений о нравственных достоинствах людей.
Как пишет бургундский хронист Жорж Шатлен, «умирают и добрые и злые; и мы считаем злыми тех, кто в час, когда прибирает их Господь, оказываются перед ним праведными; он один распознает добрых и злых».{26} Поэтому он не допускает сомнений насчет праведности герцога Бургундии Жана Бесстрашного, армия которого была разбита турками при Никополе в 1386 г.: «Когда герцог Жан был разбит в Венгрии, Бог допустил это ради его спасения … И следует видеть в этом не божественный гнев, ярость или месть, но чудесный суд Бога, который, наказуя тело, возносит к славе душу».{27}