Расположенный выше ярус башни имеет широкие полуциркульные окна в каждой грани, не считая восточной, глухой. Верх столпа, выше переходного яруса, сложен частично из кирпича, который прочнее и легче белого камня, однако снаружи, так же как и низ церкви, облицован резными белокаменными блоками. К граням столпа на уровне полуциркульных окон приставлены колонны, покрытые богатой резьбой в виде виноградной лозы, наподобие деревянных колонок иконостасов. В свободном подоконном пространстве – изящные гирлянды из плодов и цветов.

Верхний ярус столпа отделен от среднего прерывающимся карнизом и узкой полоской фриза, заполненного буйным травяным орнаментом. Прорезанные восьмигранными окнами стены верхнего яруса покрыты еще более плотной резьбой. В украшении яруса наряду с растительными мотивами появляются и головки крылатых херувимов. «Ребра» этого яруса отмечены короткими пилястрами, перебитыми по высоте окон профильными карнизиками, и завершены резными капителями.

Столп опоясан широким рядом арок на мелких колонках, а над ними – профилированные колонки следующего карниза, лента с каменными горошинами и классический пояс из листьев аканта. Сферический свод столпа закрыт шипастыми дугами короны – они выходят из золоченого обрамления каждого из четырехлепестковых окон и сходятся под фигурной маковицей, образуя основание для ажурного креста.

Церковь Знамения в Дубровицах стоит особняком в истории русского искусства. Объяснение этому вытекает из сказанного. Судя по всему, возводили этот уникальный памятник иноземные мастера. Пользуясь поощрением со стороны всесильного заказчика князя Б. А. Голицына, они использовали собственный опыт строительства католических храмов. Не скованные в частном поместье никакими ограничениями православного духовенства, приглашенные зодчие и резчики творили в соответствии со своим вкусом. Их строительные и декоративные приемы до сих пор были неведомы на Руси, и своих подражателей нашли не сразу. А скульптурные изображения библейских персонажей, греховные в понимании многих деятелей русской церкви, так и остались (наряду с несколькими более скромными опытами) исключительным явлением в отечественном искусстве.

Бесспорно, что работавшие на Б. А. Голицына иноземные мастера не сторонились и местной традиции и в какой-то степени, возможно через личные указания заказчика, внесли в свое творчество нечто новое, придав постройке необычную для барочной архитектуры монументальность. Достигнутый здесь синтез западного и русского стилей тонко подметил известный в начале нынешнего столетия художественный критик С. К. Маковский. В журнале «Старые годы» он писал о дубровицком шедевре: «…его пышная, благоговейно затейливая архитектура так неожиданно сливается с традициями византийского храмоздательства».

Многие историки искусства пытались уточнить имена строителей дубровицкого шедевра. Документов не сохранилось, поэтому высказывались, и высказываются по сей день, только догадки. На рубеже XVII- XVIII веков в России работало не так уж много иноземцев, но творчество тех, о ком известно, не дает оснований связывать их имена с храмом в Дубровицах. Так было отвергнуто имя шведского зодчего Никодима Тессина и малоизвестного итальянского архитектора Алемано, строившего дворец князя Петра Алексеевича Голицына, младшего брата Бориса Алексеевича. Зодчий Алемано приехал в Москву в 1697 году, когда храм в Дубровицах был почти готов. Законченным, как уже говорилось выше, видел это сооружение секретарь австрийского посольства Иоганн Корб в 1698 году, а за год до его поездки в Дубровицы – наш соотечественник Иван Васильевич Погорельский. Он служил секретарем у одного из соратников Петра I архиепископа Холмогорского и Важского Афанасия и всюду сопровождал его в поездках по России и Русскому Северу. В один из приездов Афанасия в Москву было получено приглашение от Б. А. Голицына посетить имение Дубровицы. Погорельский записал в своем дневнике, сравнительно недавно обнаруженном в переплетах «Летописи Двинской»:

«После Троицына дни во вторник был с преосвященным архиепископом в селе князь Бориса Алексеевича Голицына, а именно – в Дубровицах, от Москвы по Серпуховской дороге 30 верст, над двумя реками стоит -над Десною и Пахрою. А церковь такова удивителная и резная вся вонную сторону и таким образцом и переводом, что такой в Москве удивителной по нынешнее время не было…»

Судя по этой записи, Знаменский храм уже к 1697 году стоял готовым. Дневник Погорельского не только исключил из рписка предполагаемых архитекторов Алемано, но и опроверг распространенную гипотезу И. Э. Грабаря об участии в строительстве храма зодчего Ивана Зарудного, строителя Меншиковой башни. Ведь Зарудный приехал в Москву не раньше 1700 года…

Таким образом, нет ни одной убедительной гипотезы об авторе наружного убранства Знаменского храма в Дубровицах. Однако уже давно обращено внимание на значительный разрыв между окончанием стройки и освящением этого сооружения, которое состоялось в 1704 году. Можно предположить, что все это время продолжались работы по внутренней отделке храма, не менее удивительной, чем наружный декор.

С той поры сохранились в храме лепные горельефы на евангельские темы. Их изготовляли прямо на месте. Использовалась для этого кирпичная основа на известковом растворе, крепившаяся к стене железными пиронами. Основа обмазывалась алебастром, и окончательно фигуру или узор моделировали в гипсе. Высокое качество материала и работ определили долговечность рельефов. Нет сомнения, что интерьер церкви Знамения также создавали иноземные мастера. Все – от формы капители, рисунка гирлянды до пухлых херувимов, а также одеяния второстепенных персонажей и трактовка ряда сюжетов – говорит о европейской школе пластики.

По сторонам иконостаса на восточных столпах несущих арок выполнены фигуры Иосифа Обрученника – справа, а слева – Богоматери, приносящей в храм Христа-младенца. Напротив Богоматери, на северо-западном пилоне, помещена фигура Симеона Богоприимца. А на другом, юго-западном, пилоне изображена Анна Пророчица.

На сводчатых поверхностях в основании столпа – парусах – чрезвычайно экспрессивно вылеплены клубящиеся облака, ангелы и фигуры евангелистов. Справа над иконостасом изображен апостол Матфей, па что указывает символ этого евангелиста – ангел. Слева над иконостасом – изображение Иоанна Богослова со своим символом – орлом. Напротив Иоанна, в северо-западном парусе, Лука с тельцом (быком), а напротив Матфея, в юго-западном парусе, Марк со львом.

Всякий входящий в храм видит над иконостасом крупную рельефную сцену «Распятия» – основную в цикле «Страстей Господних», состоящем здесь из четырех картин. Начало этого цикла надо искать на западной стене. Прямо над хорами выполнен рельеф «Возложение тернового венца на главу облеченного хламидою и трость держащего Христа». В центре композиции Христос и два бородатых человека. Тот, что слева, указывает пальцем на Иисуса. В левом углу композиции показаны в профиль две мужские фигуры, изображающие толпу предстоящих. Над ними заключенное в квадрат женское лицо, будто выглядывающее из окошка дворца.

Над северной аркой – другая композиция. Это «Несение креста». Иисус Христос, сгибаясь под тяжестью креста, идет на Голгофу. Вокруг него римские воины в шлемах, частокол копий и бердышей. Позади сопровождают процессию люди: женщина с ребенком и поддерживающий сзади крест Симон Киринеянин. «Несение креста» логично переходите сцену «Распятия» на восточной стене. Изображение распятого Христа исполнено спокойствия. Куда более ощутимы страдания распятых по сторонам Иисуса разбойников. Их тела напряглись, суставы вывернуты, на лицах боль невыносимых мучений.

Под «Распятием» – группа предстоящих: в левом углу скорбная Богородица и сгрудившиеся в отчаянии жены-мироносицы: Мария Клеопова, Саломея и Мария Магдалина, прильнувшая к столбу. Справа в отдалении изображен ученик Христа Иоанн Богослов.

Последний сюжет цикла помещен над южной аркой. Рельефная композиция называется «Положение во гроб». Жены-мироносицы, Богоматерь и праведник Иосиф кладут тело умершего Христа на плащаницу. В левой части композиции -фигура Иоанна Богослова.