КОГДА СМЕРТЬ ОТСТУПИЛА

Дорога вдоль реки Уфимки была хорошо знакома Шагею по пешим прогулкам из Талтубяка в Уфу, когда в молодости он без затруднения отмахивал пешим ходом сто семьдесят километров.

Старик шел четким спортивным шагом, останавливаясь на ночлег в домах для приезжих при леспромхозах.

Здесь каждое утро и каждый вечер он разжигал свой самовар и досыта баловался чайком. В одной такой гостинице случай свел его с интересным человеком, назвавшимся краеведом, сыгравшим впоследствии немалую роль в жизни Шагея, о чем мы в свое время не замедлим поведать читателю.

Краевед исколесил всю Башкирию вдоль и поперек. Шагей не преминул угостить нового знакомого чудотворным напитком из родового самовара.

За чашкой шагеевского чая (это только говорится «за чашкой»! Сколько было выпито этих чашек, сколько раз Шагей снова и снова разжигал самовар — история умалчивает)…

Итак, за чашкой чая краевед долго и увлеченно рассказывал о странствованиях по родным и чужим землям. В свою очередь краевед, естественно, полюбопытствовал, куда и откуда держит путь почтенный собеседник, да еще с таким странным багажом — с самоваром.

И тут на Шагея нашло: он рассказал историю, смахивающую на фантазию. Рассказал о том, как однажды ночью ему во сне пришло видение о неминуемо близкой смерти, как он трезво стал готовиться к переселению в потусторонний мир и начал прощальный обход своих детей и внуков. А внуки у него пока только от средней дочери в Стерлитамаке. Младшая еще не пристроена, не замужем, все перебирает. Сноха же, что за старшим сыном, и не думает обзаводиться малышами, хочу, говорит, пожить, пока молода, в свое удовольствие. Слыхали, какая философия! И понял он, что рано еще покидать этот мир, покуда не навел порядка в собственном доме. И задумал во что бы то ни стало одолеть ангела смерти Газраила. И одолел.

«Что есть жизнь? — рассуждал Шагей. — Чтобы добраться до истины, надо сперва уяснить обратное: что есть смерть?» Как он своим умом понимал: смерть — полная неподвижность, сплошная немощь. Лежи себе в отведенном участке земли и не рыпайся, потому как весь истощился. Если так, то жизнь, стало быть, есть обратное, то есть движение, не смей торчать на одном месте, двигайся, бегай, хлопочи… суетись… Ко всему, что творится вокруг, до всего тебе должно быть дело.

Краевед завороженно слушал старика и что-то, как бы невзначай, заносил в блокнот.

— И вы такой режим выдерживаете и в непогоду? — спросил краевед.

— А то как же! Раз смерть не признает ни снега, ни слякоти, то жизнь и подавно на том стоит. Никакая погода не помеха для здоровья и жизни. И теперь, хотите — верьте, хотите — нет, — закончил рассказ Шагей, — а смерть отступила от меня, и надолго. Могу расписку дать: чувствую себя преотлично и до ста доживу как пить дать! — прихвастнул напоследок Шагей.

— Позвольте вас сфотографировать, — попросил краевед. — На память о нашей замечательной встрече. Снимки обязательно пришлю. Вы только мне свои координаты уточните.

Краеведу пришлось несколько минут разъяснять старику, что он имел в виду под координатами.

Шагей пожурил его:

— Вы все по-ученому. Сказали бы попроще: дай, пожалуйста, адресок…

На прощание краевед несколько раз щелкнул фотоаппаратом и заснял «на память» Шагея с самоваром. Если бы Шагей предвидел, к чему приведет эта затянувшаяся беседа за чашкой чая, он, возможно, умерил бы свою словоохотливость…