ДЕСЯТЬ ЛЕТ НАЗАД

Это было десять лет назад. Сельскому кузнецу Шагею, знаменитому не только в своей деревне Талтубяк, но и за ее пределами, исполнилось шестьдесят лет. По мнению любителей юбилейных речей, сей возраст — самый расцвет жизнедеятельности человека. Шагей же придерживался иной точки зрения.

К чему самообольщаться? В том, что к твоему от рождения данному имени прибавят из почтения кличку бабай — старик радости и проку, поверьте, мало. Как ни верти, когда ты уже отмахал по жизненной тропе шестьдесят годков, пора и честь знать, пора тебе возвращаться с ярмарки. Короче говоря, пришло время без лишних вздохов сожаления покинуть земную юдоль и смиренно предстать пред грозные очи всеблагого аллаха…

О встрече со смертью Шагей рассуждал как о чем-то вполне естественном, обычном. Его мать умерла в пятьдесят восемь лет. Столько же, решил он, отпущено и ему. Он был убежден, что коса смерти оборвет и его суетную жизнь в пятьдесят восемь лет. Но смерть тогда и пальцем не тронула его.

И вот ему — шестьдесят. Именно в шестьдесят умер его отец. Шагей был убежден, что теперь ему определенно не миновать путешествия к праотцам.

— Пока не пробил этот последний час, мне бы хоть успеть со старшим сыном Шайхалямом попрощаться…

Вся деревня провожала его в Уфу.

— Дай, аллах, встретиться на том свете, — вскинув очи к небу, напутствовали его старики.

— А не встретимся там, — говорили те, кто помоложе, — не поминай, бабай, нас лихом…

Бабай взял в одну руку узел с гостинцами, другой прижал к груди трехлитровый медный самовар и отправился в путь.

Сын Шайхалям жил в Уфе в большом доме на последнем, пятом этаже. Задрав голову вверх, старик струхнул, аж сердце зашлось. Нет, такой страшной высоты ему не одолеть! Он и на третий этаж едва взберется, а если каким-то чудом все-таки доползет со своим самоваром до квартиры сына, то попадет прямо в объятия ангела смерти Газраила.

Восхождение на пятый этаж, однако, прошло благополучно. Сын встретил отца радушно и сердечно. Заметив знакомый с детства самовар, он скрыл улыбку и виду не подал, что чем-то удивлен. Невестка Галия тоже сдержалась, лишь в мыслях помянула чертей, вдохновивших свекра привезти с собой неведомо зачем самовар.

Утром завтракать с детьми бабай отказался:

— Спасибо, детки, вы уж обо мне не беспокойтесь!

Как только Шайхалям с Галией ушли на работу, Шагей-бабай стал разжигать самовар, но операция чуть было не сорвалась из-за отсутствия трубы. В предотъездной сутолоке Шагей забыл ее дома. Старый сапог сына для этой цели явно не годился. Хорошо, что на дворовой свалке бабай выискал покореженный кусок жести и, будучи кузнецом, смастерил из сапога и жести отличную замену самоварной трубе.

Чаепитие прошло на славу. Осушив неторопливо, в свое удовольствие, весь трехлитровый самовар, старик, по обыкновению, впал в блаженное дремотное состояние. Он не расслышал даже, как в обеденный перерыв пришла сноха Галия. Дым и копоть на кухне, щепки и обрезки жести, разбросанные по всей квартире, вывели ее из себя. Не скрывая своего раздражения и не стесняясь в выражениях, она поносила свекра на чем свет стоит. Выложив все, что накипело на душе, Галия схватила остывший самовар и, не отдавая себе отчета, что делает, вышвырнула его с балкона во двор как ненужный хлам. Громко хлопнула дверью и ушла на работу.

Шагей-бабай почувствовал сквозь сон что-то неладное, глухо застонал, проснулся и, размахивая руками, бросился к кухонному столу, где стоял самовар. Но самовара не было ни на кухне, ни на балконе. Глянул вниз на улицу и остолбенел: школьники с радостным визгом уносили его родовой самовар как металлолом в фонд постройки электровоза «Пионер Башкирии».

Долго не раздумывая, старик кубарем выкатился с пятого этажа, сметая с пути все преграды. Соседи, видимо, приняли его за сумасшедшего и, опасливо прижимаясь к стене, уступали ему дорогу. Бабай никогда не участвовал в соревнованиях по скоростному бегу, но тут проявил незаурядные спортивные качества и, можно сказать, заткнул бы за пояс рекордсменов по скоростному спуску по лестнице.

Шагей нагнал ребят. Те оказались сознательными, поверили старику на слово, что в данном случае произошло прискорбное недоразумение, и без долгих разговоров вернули самовар владельцу.

Шагей судорожно, обеими руками, словно мать попавшего в беду ребенка, схватил самовар, ощупал вмятины, полученные при падении с пятого этажа, и возблагодарил небо, что верный друг отделался легкими ушибами: кран остался цел и невредим, — а это было самое главное…

Надо отдать должное старику, он не стал испытывать терпение снохи: больше не разжигал самовара в квартире, делал это во дворе. Но зато надо было видеть, как гордо и торжественно нес Шагей кипящий самовар на пятый этаж.

Потерпев моральное поражение, Галия все больше ожесточалась, чернея от неуемной злости. На старика же бесконечные стайерские пробежки то вниз, то вверх действовали исключительно благотворно, закаляли, молодили. Одышка исчезла, будто ее и не было, сердце начисто избавилось от перебоев, билось ритмично, как у юноши. О близкой смерти Шагей больше и не думал.

Сын Шайхалям не мог нарадоваться, глядя на отца: как тот посвежел, как поздоровел, и не поверил своим ушам, когда однажды Шагей объявил, что покидает его гостеприимный дом.

— Куда спешишь, отец? Чем тебе плохо у нас?

— Домой потянуло…

Старик и словом не обмолвился сыну об антисамоварных вылазках снохи. Что толку, рассуждал он, в том, что нажалуется на Галию? Не нарушать же из-за того их добрый семейный союз. Он здесь, можно сказать, жилец временный, снимется и покинет их, а они пусть живут себе и дальше в мире и согласии.

Шагей тут же уложил самовар в мешок. Сын предложил отцу денег на дорогу, тот наотрез отказался, отказался он и от билета на автобус:

— Я по-стариковски, на своих двоих…