— Ангус, представь меня, — сказала баронесса.

— Мой сын Космо, его друг Хьюберт Виндеатт-Уайт, который проводит с нами каникулы, он немножко „больши“. И разреши мне представить твоих девочек: Элизабет, Энн, Мэри, Дотти и Долли.

— И мой сын Феликс, — добавила Роуз, указывая на молодого человека, столкнувшегося с Флорой, ухватив его за рукав. — Что тебя задержало, Феликс? Мы уже потеряли всякую надежду, что ты придешь.

— Прокол, мама. — Феликс сел рядом с матерью. — Привет, привет всем моим сестренкам.

— Какой удивительно красивый молодой человек, — сказала Милли Лей, когда они отходили от столика, — и какие ужасно неуклюжие девочки. Это просто несправедливо.

Денис передумал искать компанию для бриджа, перехватив взгляд Космо, от которого его бросило в озноб.

Он прогуливался под руку с Витой, время от времени прижимая ее руку локтем.

— Ну что тебе здесь делать? Разве ты будешь счастлива в этом отеле? Ты заскучаешь здесь одна с ребенком.

— Буду играть в бридж, в теннис, писать тебе длинные-предлинные письма, плавать.

— В этом климате? Да ты умрешь от холода.

— Перетрясу свои наряды и, когда приеду к тебе в сентябре, ты подумаешь, что у тебя новая жена.

— Я хочу единственную, которая у меня есть, и лучше всего — без нарядов.

— Но не в этом климате! — поддразнила она его. — Давай, скорее вернемся, ладно?

— А как с ребенком? — его голос стал раздраженным.

— Она, наверное, помогает мадемуазель упаковывать вещи. Со мной все будет в порядке, Денис, я найду кого-нибудь учить ее математике, она берет уроки музыки у мадам Тарасовой. Математика не так важна, она нагонит ее в школе. Когда я впервые привезла ее сюда, еще до твоего приезда в отпуск, одно итальянское семейство было радо говорить с ней, чтобы она не забыла итальянский.

— Дорогая, — Денис уставился на море — они шли по дороге над пляжем. — Если она так занята, какой смысл тебе вообще здесь оставаться?

— Но ей только десять. И я ей нужна.

Денис хмыкнул.

— Ты мне нужна.

— Дорогой, мы столько раз говорили. Все, кто служит в Индии, вынуждены пройти через это. Приезжают домой, проводят время с семьями, навещают детей. Нас сочтут странными, если мы не будем поступать так же. Что скажут о нас люди в Клубе?

— Но у нас нет здесь семьи. И меня не волнует, если про меня станут говорить, что я странный. Что странного в том, что мужчина любит свою жену?

— Я знаю, знаю. Не можем же мы винить мою мать за то, что она умерла, и я люблю тебя, дорогой. И ты знаешь, что я люблю тебя.

— Это был, конечно, удар. Она готова была взять на себя заботы о ребенке. И мы могли бы провести мой летний отпуск в Кашмире, — сказал Денис с возмущением.

Вита задрожала на апрельском ветру.

— Мне тоже обидно.

— Надо было отдать этого ребенка, пусть бы ее удочерили.

— Денис!

— Или хотя бы это был сын. Я знаю, ты чувствуешь то же самое. Всякий раз, когда у нас появляется возможность поразвлечься, она путается под ногами. Мы могли бы остаться в Лондоне, так нет, мы должны экономить деньги и тащиться сюда, в эту дыру. Ненавижу Францию. И теперь — французов.

— Денис!

— Мне не нравится этот отель. Я слушал, как в соседнем номере кто-то чистил зубы, когда я переодевался к ужину, брр!

— Денис!

— Мне не нравится семья, которая сидит рядом с нами в ресторане; один из этих отвратных мальчишек смотрит на меня так высокомерно…

— Но тебе же понравился на судне его отец.

— Это тебе понравился на судне его отец.

— Денис…

— Я завтра спрошу. Может, мы снимем где-то квартиру. Чтобы уединиться.

— И с хорошей двуспальной кроватью, а?

— Отличная мысль, тебе не кажется?

— Да. И это будет даже экономней. Мы могли бы побыть подольше в Кашмире в следующее лето или покататься зимой на лыжах.

— О, следующее лето — это когда еще!

— Но сегодняшняя ночь уже… Давай-ка, пойдем обратно. В постель.

Они повернулись и пошли вверх по холму.

— Не могу поверить, что на свете есть еще какой-нибудь мужчина, который так бы любил свою жену, — сказал он.

— О Денис.

— Я честно признаюсь в этом. Ты разве против?

— Мне это нравится.

— И честно говорю, что я думаю о ребенке. — Он упрямо пошел вперед. — Она была слишком дерзкой за ужином.

— Но она ни слова не сказала.

— Вот именно.

Они шли вверх, чуть наклоняясь вперед.

— Я знаю, послушай. Если я смогу найти кого-нибудь, кто согласится присмотреть за ней, мы могли бы последние недели твоего отпуска провести в Лондоне. Сейчас я вижу, что решение приехать сюда — непростительная глупость.

— Но мы же уволили гувернантку.

— А нам она не нужна на такой короткий срок, просто нужен кто-то, кто живет в отеле. Я могу попросить мадам Тарасову присмотреть за ней. Мы могли бы ей немного заплатить. И оставим свой адрес, конечно.

— Ты можешь это устроить? Моя голова хотя бы немного отдохнула от этих мыслей о забастовке, которые отравили всю поездку.

— И мы могли бы посмотреть то шоу — они подошли к отелю, — на которое мы не смогли достать билеты.

— Это мысль. Но если мы переедем на квартиру, что тогда делать с ребенком?

Он никогда не называл ее Флора.

— Оставим в пристройке — до тех пор, пока я не вернусь. Видишь, я все продумала. Ей там хорошо, а у нас с тобой по ночам будет квартира.

Они поднялись по лестнице в свою комнату. Денис обнял жену за шею, когда она открывала дверь. Какая белая кожа. В квартире, подумал он, никто не услышит ее криков, когда они станут заниматься любовью, не будет тонких стен, как в отеле, из-за которых приходится сдерживаться.

Вита почистила зубы солью: Денис не любил вкус пасты.

— Скорее, — позвал он ее из кровати и, когда она пришла к нему, добавил: — Давай снимай это, — и сильно дернул ночную рубашку.

„Я в неравном положении, — подумала Вита, — он не снимет свою пижаму“.

— Посмотри, — сказала она, — ты порвал ее.

— Эти проклятые мальчишки, — говорил он, разрывая ее ночную рубашку. Она боялась такого настроения мужа и становилась податливой.

— Да это же просто мальчики, — сказала она, — молоденькие.

— Светловолосый держался чертовски надменно. Я знаю такой тип. А темноволосый напоминает мне кого-то, ну тот, у которого брови сходятся на переносице. Ты его не заметила?

Она предпочла бы не заметить, она намеренно смотрела в сторону.

— Да нет. — Она стала расстегивать его пижаму. („Только брови были похожи, все остальное — другое“.)

— Не надо, — выкрикнул Денис.

— А что в этом такого? — пробормотала она.

Денис зашептал, покрывшись потом:

— Где ты научилась этому?

— Да просто. Как-то само так вышло.

— Раньше ты никогда так не делала.

— Но мне хотелось.

— Из тебя вышла бы прекрасная потаскуха, — сказал он. Она знала, каприз кончился.

Во сне Денис держал ее уже не так крепко. Осторожно, чтобы не потревожить его, Вита вылезла из рваной ночной рубашки и, слегка потрясенная, пошла в свою постель и лежала без сна на прохладных простынях. Тот мужчина надул ее, и было опасно пробовать это на Денисе. Она заставила себя оборвать воспоминания и затолкать их глубоко в тайники памяти, откуда они уже не могли ее тревожить. Обычно ей это удавалось. Только случайно, в такой ссоре, как сегодня вечером, воспоминания вылезали. Однажды она решила для себя: что бы ни случилось, на первом месте — Денис, и ей перестали сниться кошмары. Она поклялась себе, что несколько месяцев проведет с ребенком. „Если бы мы отдали ее удочерить, — подумала Вита, — тогда бы мне снились кошмары про то, как я ее встречаю, я бы все время думала, какая она… А так, как теперь, — я знаю, как она выглядит, и в моей натуре нет ничего материнского“.

Милли Лей редко получала удовольствие от знакомства с людьми, особенно женщинами, которых ее муж знал в молодости. Ангус был крупный, уверенный в себе, красивый мужчина с громким и самоуверенным голосом. Он много поездил по свету, служил далеко от дома и, где бы ни появлялся, везде заводил друзей. Она вышла за него замуж в 1908 году, в восемнадцать лет, сразу после окончания школы. Ангус был на пятнадцать лет старше Милли, и у него было много друзей мужчин и женщин, интеллигентных, одаренных, очаровательных. Милли чувствовала себя немного ущербной. Ее возмущали холостяцкие годы Ангуса, и она побаивалась его друзей, ревновала к ним. Ангус не обращал ни малейшего внимания. Задумываясь об этом, он чувствовал себя даже польщенным, ревность Милли тешила его „эго“. Он понимал и то, что она, скорее всего, подружится с его друзьями, забудет о своих страхах перед ними, и все они объединятся в одну компанию против него же. Так что они станут больше ее друзьями, чем его. Он обожал свою жену, считал ее самой красивой женщиной, которую когда-то любил, а если подумать, то Милли была единственной женщиной, которую он любил. Было, конечно, много других женщин, но так, ничего серьезного, во всяком случае из-за них он не мучился бессонницей.