-- Хорошо, - помедлив, ответила девушка и приказала, - и хватит выделываться, сядь.

Быстро заполняя экзаменационную ведомость, и не глядя в мою сторону, сухо проинформировала:

-- Тест ты прошел. Служил. И что не мог нормально все объяснить? Ты только глянь на себя, ты же "шут гороховый"! Смотреть противно, как ты выделываешься. Хорошо ...

-- Чего тут хорошего, - не понял я.

От прилившей, вспыхнувшей крови, горит лицо. Пусто так на душе, как после боя.

-- Тупица! - небрежно бросает Ира, и опять переходя на холодное "вы" объясняет, - Ставлю "хорошо" за экзамен, а больше ничего хорошего в вас не нахожу.

-- А почему? - быстро уточняю, - за экзамен почему "хорошо"

-- Год назад МИ 8 моего мужа сбили, экипаж в горах спасли десантники, это им моя благодарность, а не тебе трепло, - дернулось в нервной гримасе лицо женщины, - хоть так им отплачу за то что мой сын сиротой не остался, может и им кто поможет. - И снова резко поменяв тон, с заметным обидным сарказмом предложила:

-- А теперь дергай отсюда "герой".

Рядом с институтом расположен небольшой пыльный скверик с пожухшей зеленью, там в тенечке на деревянной скамеечке я и присел. Так хотел поступить в институт, маму порадовать, высшее образование получить. Вот фактически и поступил. И по баллам бы прошел, а после армии так и вообще вне конкурса зачисляют. Вот только все равно как-то хреново на душе, пасмурно. Нет ощущения победы, радости нет. Ну ладно, допустим я трепло. А про что рассказывать? Про вши, голод, рваное обмундирование? Про глухую тоску безвылазно гарнизонной службы? А может рассказать про то: как били по нам в горах с пулеметов и снайперских винтовок; как заживо горят экипажи в боевых машинах десанта. А может рассказать ... Лучше не стоит, надо или молчать или трепаться, не пришло еще время для настоящих рассказов.

День сегодня жаркий, знойное марево, духота, все как в Афгане, вот только я уже дома. А если закрыть глаза, если вспомнить, то как будто я опять сижу в ротной курилке и мечтаю о доме ...

-- Солдатик, а солдатик!

Да неужто я задремал? Открываю глаза, рядом с моей скамейкой стоит троица. Один румяный пацан по виду только - только окончивший школу, с ним две юные прехорошенькие девушки.

Самая хорошенькая светловолосая девушка с глубоким чувством говорит:

-- Спасибо тебе солдат!

Я встал, приосанился, раздулся от тщеславной гордости, скосил взгляд на взятую напрокат медаль, на омытую чужой кровью нашивку за ранение, и почувствовал непреодолимое желание пустится в трёп, а голубоглазая светловолосая тоненькая красотка между тем продолжала душевно благодарить:

-- Мы с тобой в одном потоке были и пока ты этим преподам на всех экзаменах мозги вкручивал, мы со шпор все что надо списывали, - доверчиво щебечет девица и затем не подавая руки довольно небрежно представляется, - Леночка

Как воздух из проколотого воздушного шарика вышло тщеславие, зато появилось и стало нарастать раздражение, а тут еще их спутник:

-- Обмоем? - доставая из пакета бутылку шампанского, предложил пацан и захохотав:

-- Ну ты и даешь! Я специально рядом с тобой садился, чуть не уссался когда ты этим придуркам свистеть начинал.

От минувшего напряжения, от усталости, от удушливой жары, от вида этого самодовольного сопляка, от обиды за людей которые мне помогли, такая злоба подкатила, так захотелось ему морду набить, что я:

-- А еще я челюсти ломать умею. Показать? - с грубой наглой насмешкой заявил я и сделал шаг вперед, у пацана лицо дрогнуло, а я все наступая на него, продолжаю, - Могу из твоих гениталий яичницу с колбасой сварганить! Выбирай! Значит чуть не уссался от моих рассказов? Исправим! Сейчас усрешься!

Не рискнул пацан в драку полезть. Замялся, отступил, смолчал.

-- Не трогай его, - быстро встав между нами и закрыв грудью испуганного мальчишку вступилась за него другая ранее молчавшая девушка, - чего привязался? - и вызывающее - Ну и чего ты на меня пялишься ...

А я и точно пялился, грудь то у девушки высокая и даже на взгляд соблазнительно нежная, а она резко и уверенно продолжала защищать испуганного пацана:

-- Псих! Вали отсюда ... с ним по-хорошему, а он ...

-- Побрякушки нацепил, так думаешь все можно? - выкрикнул укрывшийся за чужой спиной пацан.

Нервной дрожью по телу злоба прошла, красные круги перед глазами. Все красное, сквер, люди, и чую как мои глаза кровью налились. Тело как невесомое стало, до краев лютостью наполнено. Все-таки я ему двинул, смачно так получилось. Девушку мгновенным плавно скользящим движением обошел и приложил "храбрецу" кулаком по губам. Тяжелая у меня рука, удар хорошо поставлен. Свалился на землю и хлебнул своей кровушки сопляк. Разбилась упавшая из его рук бутылка с шампанским. Кровью и светлым искристым вином залился хамлюга. Не плачь детка! Это только начало, а вот еще кованым каблучком горного ботинка тебе в промежность приложу, а потом ногами по ребрам, по ребрам ... Лежачего не бьют? Верно! На войне лежащего убивают. Так меня учили.

Сзади обхватывает меня за туловище девчонка, кричит:

-- Нет! Не надо оставь ...

От отчаянного крика, я как трезвею.

-- Хватит! - тоже хватая меня за руки, визжит и вторая светловолосая девушка Лена.

Хватит, вы правы девочки, хватит. Довольно крови, к черту войну, пора мне уже и душой домой возвратится. Легко стряхнув их руки, я развернулся и молча ушел. В институтском сквере моего родного города, я ушел с войны и наконец-то возвратился домой.

Через неделю меня зачислили на первый курс. Пошла совсем другая жизнь, та о которой я когда так мечтал. Веселые студенческие гулянки, интересная учеба. На втором курсе перевелся на заочное отделение. Теперь уже работа и учеба на первый план вышли. Все нормально.

Нормально я отошел от войны. Ничего не забыл, но и не мучился. Живи пока живой. Нельзя все время на фронте быть, а уж тем более в памяти. Свихнешься. А многие из нашего брата свихнулись, спились, стали наркоманами, присели на нары. Мне повезло. Мне и в Афгане везло, хоть и ходил всегда в передовом дозоре. Мне везло потому что рядом всегда были нормальные люди. Не герои. Обычные солдаты в Афгане, как правило хорошие ребята и девчата дома. А еще я точно знаю, что при нужде каждый из них мог совершить и совершал свой личный подвиг. Не думая о нем и не считая его таковым.

В одна тысяча девятьсот восемьдесят втором году никаких законных льгот бойцам сорокой армии не полагалось. О всяких там синдромах и реабилитациях никто даже и не заикался. Но есть одна льгота которую один человек дает другому, имя ей: совесть. Этой льготы я сполна получил. И совсем не мне, бесцеремонному можно даже сказать нагловатому и частенько пьяному парню, помогали люди о которых я рассказал, они отдавали свою дань уважения всем кто воевал выполняя свой долг. Не давая оценку той войне, каждый из них для себя определял и от своей совести давал льготы тем кто вернулся. И когда впоследствии мне не раз пришлось столкнуться с подлостью и равнодушием, я никогда не забывал об этих людях.

Эти люди, я и сейчас вспоминаю их с благодарностью:

Иван Андреевич Дорохов представился в одна тысяча девятьсот девяностом году. Ему повезло. Он не увидел как погибла страна, которую он защищал и защитил.

Вовка Сухов - Цукер стал спасателем, последнее время он командовал отрядом МЧС, сейчас он уже на пенсии. Вот только с Олей они развелись. Теперь у него другая жена.

Колька работает на железной дороге, у него уже внуки. А что вы хотели? Годы то летят.

Врачи из госпиталя? Больше увидеться не пришлось.

Декан факультета "русского языка и литературы" принимавший у меня устный экзамен? Она прабабушка, недавно видел ее, катает коляску с младенцем. Неплохо выглядит. Веселая, ироничная, бодрая хоть и немолодая женщина.

"Злой" экзаменатор? Это кандидат наук и заведующий кафедрой истории древнего мира. Он станет моим научным руководителем по написанию дипломной работы, а чуть позже будет помогать мне при подготовке к защите диссертации. Но картечью из бандитского обреза выстрелят по стране девяностое годы и я бросил свои мечты о научной карьере, диссертация так и осталась не защищенной. А он сейчас работает в институте усовершенствования учителей.