выпускают из анкарской тюрьмы. Начальник тюрьмы, лысый, как
колено, с неизменной сигаретой в вывороченных губах, выдает
нам «удостоверение» с огромными, как подковы, печатями.
Читаем: «Осуждены за коммунистическую пропаганду.
Освобождены по отбытии срока наказания». Паспортов у нас нет.
С таким «документом» полиция не только из столицы, а даже
из горной деревушки выгонит. Так и происходит. Через два
дня полиция высылает нас из Анкары. Мы снова в Стамбуле...
РАССКАЗ ДЕРБЕДЕРА ХАСАНА
Как-то на пристани Фенер я нанимал лодку, чтобы
переехать в Азапкапы. Взгляд упал на одного из лодочников. Лицо
его кажется знакомым. Он тоже удивленно смотрит на меня.
Потом подчаливает лодку к деревянным мосткам и говорит:
— Перевезем на ту сторону, земляк?
Узнаю его. Это Дербедер Хасан из «камеры голых». И хотя
мне нужно к Азапкапы, мы едем в обратную сторону — к Ха-
личоглу.
Хасан рассказывает:
— Смертный приговор Шабану меджлис утвердил. В ночь,
когда его должны были повесить, он прикрутил кандальными
цепями изнутри дверь камеры, и надзиратели, несмотря ^ на
все старания, не смогли открыть ее. Шабан заявил, что не
выйдет до тех пор, пока к нему не придет с поклоном сам
Толстопузый Араб. В тюрьму прибыли прокурор и начальник
жандармерии. Они сказали Шабану, что вали уехал в Анкару.
Шабан не сдавался. Тогда стали выламывать железную дверь.
Стало светать. Увидев, что скоро все будет кончено, Шабан
крикнул: «Стойте, сейчас открою!»
Едва дверь приоткрылась, Шабан выстрелил из
парабеллума. Первым выстрелом он уложил начальника
жандармерии, вторым — прокурора и тяжело ранил начальника тюрьмы.
Потом выскочил во двор и прикончил сержанта жандармерии,
но часовые на стенах открыли залповый огонь, и Шабан
замертво упал на «вечный камень». Как Шабан пронес пистолет
в камеру, где прятал его, это так и осталось для всех тайной.
Отчаянный был храбрец. Огонь-человек!
Большевика и Типуки после смерти Шабана отправили
пешком по этапу в Эрзрумскую крепость. Но по дороге, не
доходя до Эрзрума, они бежали. Говорят, что Большевик жив,
работает, но где и как, — никто толком не знает.
Лодочник вздыхает и сильнее налегает на весла.
Воды Золотого Рога постепенно темнеют. Со стороны Ует-
капаны вздымается целый лес мачт. Дымят фабрики, дым
пароходных труб стелется по воде.
ЗОЛОТОЙ РОГ - КОЛЫБЕЛЬ РАБОЧЕГО ДВИЖЕНИЯ
ТУРЦИИ
Район Золотого Рога — один из старейших рабочих центров
Стамбула. Когда-то здесь на холмистых, извилистых берегах
шумели кипарисовые рощи, красовались старинные виллы с
закрытыми балконами, с резными деревянными решетками на
окнах. От тех времен осталось здесь лишь кладбище Эюб.
Промышленные предприятия стали здесь строить еще с
начала прошлого века. Старые рабочие говорят, что первая в
Турции паровая машина была установлена не в Арсенале, а
именно здесь, на верфях Золотого Рога. И первый уголь,
найденный в Зонгулдаке турецким крестьянином Узун Мехмедом,
горел в топках паровых машин на этих верфях.
Золотой Рог с его доками, фабриками, мастерскими, про-
тянувшимися от Ункапаны до Хаскея,— это мрачное и
величественное зрелище. И на противоположной стороне залива,
всегда мутного, непрерывно гудят моторы, скрежещут станки
фабрик и мастерских от Емиша до Силяхтарага,
расположенных вперемежку с горбатыми деревянными домишками на
узких извилистых улочках с бесчисленными спусками и
подъемами.
Сколько рабочих в Турции, еще точно не подсчитано. Кема-
листы интересуются главным образом, как бы побольше из них
выжать. Однако если к фабричным рабочим, рабочим
горнодобывающей промышленности, морского и наземного
транспорта прибавить рабочих, занятых в сельском хозяйстве, то
можно с уверенностью сказать, что рабочий класс Турции
насчитывает около полутора миллионов человек. На крохотном
«пятачке», занимающем пространство от Галатского моста до
Сютлюдже, число рабочих превышает 50 тысяч.
Видели ли вы когда-нибудь, как по улицам кварталов Ай-
вансарая-Балата в предрассветных сумерках идут на заводы
рабочие? Словно не на работу, а на каторгу бредут они.
Обратили ли вы внимание, как вечером из Касымпаша, по дороге
Зинданаркасы, по крутому подъему возвращаются домой
рабочие? Они плетутся так, словно их избили палками в
полицейском участке. Видели ли вы когда-нибудь, как на табачных
фабриках и складах, в текстильных и резиновых цехах в
Джибали и Дефтердаре харкают кровью чернобровые,
голубоглазые, но уже ставшие желтыми, как солома,
четырнадцатилетние девушки? Знаете ли вы, что семи-восьмилетние дети
работают здесь по 12 часов в день за 15 курушей, на которые
можно купить лишь полкило хлеба? Видели ли вы глаза
матерей-работниц, когда они суют в рот плачущим от голода детям
пустую, как тряпка, грудь, чтобы крик детей не беспокоил со-
седей? Слышали ли вы, о чем говорят в этом районе
безработные?
Ночной стражник с палкой в руках — здесь уже султан.
Полицейский в рабочем районе — это кровавый янычар.
Агенты охранки без стука заходят в дома наших рабочих
кварталов. Каждый сборщик налогов здесь — ангел смерти
Азраил.
В рабочих районах Стамбула ке ищи клубов и читален,
зато на каждом углу кабак или кофейня. Каждое такое
заведение — притон. Я знаю, вы скажете, что «новый» рабочий
квартал Казлычешме с его хибарками из жести, картона и
фанеры почище наших старых трущоб! И если уж начать пере-
числять рабочие центры и кварталы Турции, то в Измире есть
Халкапынар, в Адане — Чарчабук, в Анкаре - «жестяной
город» Алтындаг, под боком у столицы — Крыккале. Есть
Эргели, есть Зонгулдак, есть Козлу, есть Карабюк и есть
Измит. Есть все это, есть!
Но дома, выстроенные для рабочих текстильных
комбинатов в Кайсери и Назили, прекрасны. Они построены с
помощью Советского государства, руками советских
специалистов, руками друзей. Дома эти и фабрики — одно из многих
проявлений добрососедской политики и уважения советского
народа, великой страны Ленина и Сталина к народу Турции,
к национальной независимости Турции, символ заботы о
счастье ее Трудящихся.
Я бывал во многих рабочих районах страны. На многих
фабриках искал работы, на некоторых работал. Если вы
спросите, какое мое основное занятие, я отвечу: давно уже я
профессиональный революционер. Но когда речь заходит о
нашем Золотом Роге, я не могу быть спокойным. Здесь я
второй раз родился. Здесь я впервые переступил фабричный
порог. Ворота верфей открыли мне путь в Коммунистическую
партию Турции.
Впервые я познал здесь, что такое непримиримая
классовая борьба. Впервые я узнал здесь страдания и надежды,
любовь и ненависть тех, кто стоит у станков и машин, кто
варит сталь, ткёт шелк, тех, кто создает жизнь и кто в
капиталистическом мире лишен всех средств производства, тех,
без чьих ловких пальцев, сильных рук и светлого разума
безжизненны и мертвы эти средства производства.
«МОРСКОЙ КЛУБ»
На верфях у меня было несколько товарищей, таких же
безусых и зеленых, как я сам. Прямо перед верфями было
кладбище старых кораблей. Один из них, изъеденный
ржавчиной торпедный катер «Ташоз»; служит нам местом сборищ.
Мы называли его «Морским клубом» и 'часто обедали там.
Какие у нас могли быть обеды? Хлеб с, маслинами или же
купленные за пять курушей у лоточника-албанца кусочки