вают двери общих камер, арестанты, как овцы, выпущенные

из загона, высыпают сюда. Они ходят из угла в угол, взад и

вперед, навстречу друг другу. Стук кованых ботинок

доносится то справа, то слева. Из угла в угол мечутся звуки. Можно

разобрать обрывки фраз:

— ...какой тут, уплатить! Погубили нас налоги..,

— ...а у тебя есть что отдать-то им?-

— ...сборщик налогов...

— …его Азраилом — ангелом смерти — зовут,.,

— ...он стрелял в сторожа...

— ...разве я знаю, куда пуля гаду угодит?..

— „.он наше поле силой отобрал. Свидетели его. Денег

много, у него сила...

— ...он господин, а ты бедняк...

— ...до корня не добрался я.„ Вот если выйду..,

— ...разве эти годы когда-нибудь кончатся...

Голоса сливаются в сплошной гул, шаги расходятся в

разные стороны. Потом снова звучат ясные, короткие фразы:

— Ни быков нет, ни земли. Развалилось хозяйство.

— Он и ага и ростовщик. За один куруш i пять берет.

— И староста, и жандармы, и судья - все у них в руках!..

Среди заключенных много лазов. Они держатся прямо,

ходят с высоко поднятой головой, говорят быстро. Что они

говорят, мы не понимаем. Лазы не спускают глаз с нашего

окошка. Каждое утро, едва успев ступить на дворик, они

приветствуют нас:

— Коммунист!.. Большевик! Яша!

Угнетенные национальности питают к нам, коммунистам,

особую симпатию. Мне пришлось несколько лет сидеть в

крепости вместе с курдами. Несмотря на строгий режим, они

находили способ связаться с нами. Если бы не они, мы

наверняка погибли бы тогда от жажды и голода: ведь в турецких

тюрьмах коммунистам обычно не дают полагающегося всем

заключенным пайка. Если нет у тебя никого на воле, твое

дело — дрянь.

БОРЬБА ЗА ВОЗДУХ

Дни проходят, а «карантину» нет конца. Видно, нас боятся,

даже когда мы в тюрьме. Враг стремится вырвать нас из

общественной жизни, но мы поклялись до последнего

дыхания быть вместе с народом, бороться вместе с ним.

Наша камера —крошечная коробка. Клетка льва в

зоопарке куда просторней. Мой товарищ ходит из угла в угол, что-то

говорит про себя, выцарапывает ногтем на стене:

Знаком нам карцер не один,

Нам кандалы подушкой стали,

Нас не сломить такой судьбой!

Мы пойдем,

пойдем еще в бой!

Утро встречаем песней.

Открываются двери камер. Лучи солнца начинают

припекать угол дворика. В этом углу, на теплых камнях, сидя на

корточках, греются босые арестанты. Почесываются,

копошатся в лохмотьях, казнят насекомых.

— Горячая баня! Горячая, горячая! Один куруш бидон! —

пронзительно кричит арестант — «содержатель» бани.— Кто

видел сладкие, приятные сны, айда-а-а в баню!

«...баню! баню!» — гулко отзываются каменные стены.

Один из углов двора завешан куском мешковины. Уплатив-

ший один куруш может попасть за эту ширму — в «баню». Вот

и сейчас против нашего оконца молодой парень льет себе на

голову воду.

Солнце поднимается все выше. Шум на дворе становится

все громче. В него включаются новые и новые звуки. Вот

вплетаются резкие выкрики:

— Всегда свежее... свежее... свежее!

— В Черном море такой пены нет! Кто хочет пенистого?

— Чаевар не из Дамаска, а вода не из фонтана. Двойной

крепости, настоящий персидский чай!

Это начинает действовать тюремный «базар».

На дворике . сложены три очага для варки кофе. Торгуют

кофе арестанты - те, что при деньгах, конечно. Они изо всех

сил стараются перекричать друг друга. Жестокая

конкуренция между ними нередко кончается поножовщиной.

Солнечный луч скользнул через узкую железную решетку

в угол нашей сырой клетки. Мы тоже греемся. В камере

железная койка, голые доски и зловонная параша. Чтобы

спастись от вони и подышать свежим воздухом, надо бороться.

Без борьбы для нас, видно, не будет ни воздуха, ни солнца.

Стучим ногами в дверь, кричим через решетку:

— Надзиратель, открывай дверь! Хотим на прогулку!

Голоса на дворе сразу стихают. Ввалившиеся глаза

заключенных устремляются на наше оконце. Потом снова

поднимается шум.

— Не вмешивайтесь! — кричат одни.

Другие возражают им:

— Но это ведь неправильно!

Остальные возмущаются несправедливостью и кричат

вместе с нами. Поднятый нами шум продолжается с полчаса.

На дворе появляются надзиратели, жандармы и сам

начальник тюрьмы. Арестантов расталкивают по камерам. Шум

прекращается. Слышны только наши голоса:

— Мы имеем право на прогулку!

Дверь камеры распахивается. На пороге стоит худой,

чернявый сержант жандармерии. Он шипит, как змея:

— Вы что орете? Я вам сейчас покажу прогулку! Надеть на

них наручники!

Жандармы и надзиратели набрасываются на нас.

Завязывается схватка. Кровь с разбитого лба заливает брови, голубые

глазе моего товарища. Но и сержант, получив пинок ногой,

никак не может подняться с пола, Начальник тюрьмы, зеленея

от злости, рычит:

— Бросить их в подвал! Посадить в карцер! Пусть знают,

как нарушать порядок в тюрьме!

Три дня в кандалах, две ночи в темном карцере, где нас

изводили блохи, и 48 часов голодовки протеста еще больше

закалили нашу ненависть.

Голодовка подействовала: в тюрьму прибыл помощник

прокурора. Нас вытащили из подвала, сняли кандалы.

— Вам разрешается прогулка на террасе второго этажа,

Два часа в день,— с ехидной улыбочкой объявляет помощник

прокурора и удаляется вместе с начальником тюрьмы.

Так закончилась наша первая схватка в этой тюрьме.

В полдень старший надзиратель выводит нас на террасу.

Терраса раскалена: целый день она открыта палящим лучам

солнца. Видно, нас хотят просто зажарить. Никого, кроме нас,

сюда не пускают. Пот грязными ручьями катится по

обросшему бородой лицу. Но зато мы дышим свежим воздухом...

КОРЗИНКА С ФРУКТАМИ

Уже много дней непрерывна льет дождь. Если хочется

бесплатно принять душ, можно посидеть на террасе часок —

другой: теперь это нам разрешено.

Распахнув вдруг дверь камеры, надзиратель объявляет:

— Приготовьтесь, поедете в суд!

Вот уже несколько месяцев тянется суд над нами. Сначала

заседания происходили в одном из крупных городов. Несмотря

на все усилия полиции и прокуратуры, суд не смог доказать,

что мы являемся авторами листовок, нелегально

распространявшихся в этой местности организациями коммунистической

партии. Но выпустить нас, конечно, не выпустили Ведь мы

еще до ареста были осуждены заочно. Полиция и прокуратура

уже несколько лет охотились за нами. Здешний прокурор

требует теперь для нас смертной казни. Короче говоря, у нас

с судебным ведомством дел еще много.

Окруженные жандармами, входим во «Дворец правосудия».

Коридоры полны народа. Большинство — крестьяне. Кто в по-

столах,. кто босиком. Весь их вид говорит о беспросветной

нищете. Жандармский офицер грубо покрикивает на толпу:

— Осади назад!

Входим в большой зал. Толпа следует за нами.

Начинается заседание. Мы стоим перед столом судейской

коллегии. По бокам — часовые с примкнутыми штыками, за

спиной —народ! Один из судей ковыряет в носу. Другой наце-

пил черные очки; дремлет он или бодрствует — не поймешь.

Председательствует жирный судья с апоплексическим

затылком. Серые прищуренные глаза прокурора все время следят

за нами.

Согласно процедуре, сначала «устанавливают» наши

личности.

— Имя, фамилия, родители? — спрашивает председатель.