Вика все это время делала вид, что дремлет на плече у Гузынина. Она даже сладко почмокивала иногда губами. Разговор приличного молодого человека с тремя бандитами (она уже не сомневалась, что это бандиты) слышен был превосходно. Когда же речь зашла о дуре в шляпе, Вику вдруг заколотило так, будто она в португальском своем платье, с голыми руками и спиной, оказалась сейчас на апрельском ночном ветру там, под звездами, в тени Сумасшедшего дома. Даже Гузынин откликнулся на ее дрожь и стал безуспешно натягивать голубой подол на ее бедро, по которому под колготками выступала гусиная кожа. “Ничего, не беспокойтесь”, – прошептала Вика Юрию Петровичу и машинально погладила его по щеке. Свершилось! Теперь она знала почти все. Трое с Интернациональной – убийцы. Вернее, они организовали убийство Малиновского, а застрелил его тот, что остался в седьмой квартире – парень с подбородком вперед и со светлыми даже в темноте глазами. Известно теперь, что зовут его Дух. И он требует за работу какую-то надбавку, которую не выплачивают, потому что вместо Духа разыскивается она, Вика. Донимают и несчастного Приходько. Вика слышала как-то по телевизору, что один сельский мясокомбинат не пожелал влиться в колбасную империю Малиновского и заблокировал тем самым реформы, прогресс и продвижение всего человечества к процветанию. А теперь вот Приходько еще и в заказчики убийства записали. Но кто же настоящий заказчик? Конечно, хозяин румяного и аккуратного молодого человека. А хозяин кто? В первую минуту клерк в стиле Смоковника показался Вике знакомым, однако она решила, что на нем просто оттиснут штамп корпоративной банальности. Но чем больше она сквозь дрожащие полузакрытые ресницы вглядывалась в молодое гладкое лицо с правильным носом и правильными зубами, тем больше убеждалась, что видела это лицо прежде. И голос определенно знакомый! Откуда? Где встречались? Разумеется в “Грунде”. Кто-то из клиентов? Гостей? Сотрудников? Вика пронеслась мысленно по великолепному офису своей фирмы, распахивая двери и вглядываясь в примелькавшиеся лица. Первый этаж, второй… Господи, кто же это?

– Ну, как знаете, – спокойным тоном случайного прохожего проговорил молодой человек. Три богатыря переглянулись, Балаганов вскочил:

– Пошли, Дэн! Я только с папой с самим теперь говорить буду. Чего эту сявку слушать!

Остроносый Дэн, самый главный и самый приличный из всех троих, тоже поднялся. Он был не так груб, как Стасик Балаганов, он даже ухмыльнулся, но ухмылка вышла злобная:

– Кончен, говоришь, разговор? А дело не кончено. Так своему и передай.

Человек-шкаф даже говорить не стал. А может, не сообразил, что сказать. Все трое удалились с угрожающим достоинством. Молодой причесанный человек остался сидеть за пустым столиком. Скоро из зала набежала стайка девушек, взбудораженных поимкой очередной майки мегапевца. Посланец неведомого папы умудрился с ними смешаться и исчез.

Вика тут же сняла ногу с колен Гузынина и выпустила его из своих объятий. Юрий Петрович блаженно повел освобожденными плечами, затем отодвинул свой стул подальше от Вики.

– Кажется, я наконец-то отбыл свою повинность? – осведомился он.

– Да. Но на редкость бездарно.

– И вы еще жалуетесь? После тех дурацких провокационных штучек, которые вы тут со мною вытворяли? – возмутился Гузынин.

– Я вас предупредила: на вашу скромность я не покушаюсь. Но была нужна маскировка, иначе мы ничего бы не разузнали. И не воображайте, что я получила море удовольствия, обнимая ваш шершавый пиджак. У вас что, на груди пакет нафталина зашит? Я чуть не задохнулась. Да и нога страшно затекла на ваших деревянных коленках.

Вика вытянула пострадавшую ногу, тонкую и стройную, и принялась ее растирать. Юрий Петрович от ноги отвернулся с недовольной гримасой.

– Вы хоть что-нибудь узнали? – спросил он. – Я ничего не уловил, певца слушал. А поет он гнусно.

– Вы просто не умеете сосредоточиться, – важно сказала Вика. – Впрочем, к нужному столику вы сидели затылком, поэтому ничего удивительного… Зато я теперь знаю все! Или почти все. Вы тоже не огорчайтесь: свою роль вы сыграли. Вы были техническим оборудованием, сидели довольно неподвижно… В общем, спасибо!

– Может, нам домой пора? Поедем! – жалобно попросился Юрий Петрович. – У меня что-то голова побаливает. И Антошка…

– Антошка спит без задних ног. И пусть спит: завтра все равно суббота. Но певец, вы правы, нехорошо поет. И майки у него отвратительные.

Они молча покинули “Бамбук” и вышли в холодную синюю тьму. Сидя в “Москвиче”, Юрий Петрович хотел было завести мотор, но вдруг упал руками на руль и замер. Плечи его подергивались.

– Что с вами? – удивилась Вика.

Гузынин долго молчал, потом выдавил:

– Я проиграл “Стинол”!

– Господи, всего-то! А я так испугалась, – облегченно вздохнула Вика. – Думала, вы спать легли. Или жену вспомнили и будете теперь всю ночь плакать.

– Да, я вспомнил жену. И тот склад вспомнил. И то, как вы подошли ко мне с белыми волосами. Как я вас ненавижу. Как ненавижу!

– Ну вот, приехали! Можно подумать, это я ваш холодильник украла, что это я женила вас на вашей крашеной шлюхе…

– На себя посмотрите! – выкрикнул Юрий Петрович с неожиданной злостью.

– С меня довольно, – холодно сказала Вика. – Везите меня сейчас же домой и не говорите больше ни слова, иначе я стукну вас сумкой по затылку. Оплакивайте свой холодильник и другие предметы домашнего обихода, но не в моем присутствии. И чтобы я больше ни вас, ни вашего сына не видела. Никогда!

Вика даже не подозревала, что бывают такие длинные дни не в разгар лета, а в апреле. Выходные тянулись бесконечно, и когда Вика сидела и желала, чтоб время двигалось хоть немного, оно на глазах густело, как студень, замедлялось, часы тикали вхолостую, не двигая стрелок, а солнце уныло и неподвижно сияло в ясных небесах, будто кто-то остановил его для неведомой великой битвы. К тому же всю субботу Вика терзалась вопросом, не пора ли ей звонить следователю по особо важным дела Пролежневу. Его контактный телефон она списала с телевизора, где иногда еще показывали портрет Чарли Чаплина. Она боялась, что три богатыря либо сбегут с Интернациональной, либо еще кого-нибудь убьют, и это когда она все или почти все про них знает! Но как рассказать? И как быть с новым наваждением? Она до сих пор не могла вспомнить, где, когда, при каких обстоятельствах встречала она вчерашнего безупречного молодого человека. Встречала, это точно! Но сколько не напрягала она память, как ни пыталась совместить явно знакомое правильное лицо из “Бамбука” со всевозможными картинками собственной жизни, ничего не получалось. Это бесплодное занятие вконец ее изнурило, и она решила отложить воспоминания до понедельника, когда она сможет как-нибудь раздобыть у Елены Ивановны полный список клиентов и компаньонов “Грунда”. Это должно навести на след. Зато про троих с Интернациональной Вика решила поведать миру сию же минуту.

По телефону Пролежнева ей ответил женский голос, одновременно сонный и нахальный. Голос потребовал от Вики исчерпывающей информации, а также домашний адрес и телефон. Вика осеклась, а затем залепетала что-то насчет анонимности. Нахальный голос согласился на информацию. Вика внезапно вспомнила: вчера причесанный молодой человек намекнул бандитам, что ему кто-то доносит о ходе следствия. Уж не эта ли противная телефонная баба? Вика вовремя спохватилась и заявила, что ее устроит только личная встреча со следователем Пролежневым. Можно встретиться, заверил телефонный голос, только надо иметь с собой справку из психоневрологического диспансера о полной вменяемости.

– Это еще зачем? – удивилась Вика.

– Если б вы знали, сколько к нам приходит ненормальных, – гордо сообщил голос. – Некоторые очень опасны. Вчера, например, явилась одна ненормальная – как положено, в шляпе – и ударила сразу двух работников прокуратуры по голове зонтиком.

Вика не стала уточнять, каким образом двое работников прокуратуры обходятся одной головой (лучше и не знать таких пугающих вещей), и повесила трубку. Не вышло избавить город от бродящих на воле трех богатырей. И с этим придется подождать до понедельника!