Вика быстро нацарапала записку для Гузынина. Может, ему и понравится вывоз Антона в санаторий – тем лучше! Будет знать, как подбрасывать ребенка малознакомым людям. Бабушка Шемшуриных приняла записку и охотно рассталась с Антоном: этот ребенок проявил слишком жадный интерес ко всевозможным хрупким и бьющимся предметам, украшавшим быт семьи.

– Ничего не могу сказать, мальчик очень спокойный, но пока он у меня сидит, я места себе не нахожу, – призналась бабушка Шемшуриных. – Пепельница, которую он разбил, такая была хорошая, больше тридцати лет стояла. Подсвечник со слонами, хоть и не так давно купленный, тоже отличный был. Про подсвечник мы не сразу и узнали: мальчик ваш его кокнул, когда я отвернулась, да так ловко снова сложил, что поломку мы тогда только заметили, когда стали собираться к Игруновым. Думали, что бы им подарить, и решили этот подсвечник, а он возьми и развались прямо у дочери в руках на девять кусков. Тут Кристинка призналась, что подсвечник мальчик ваш грохнул. И ведь отец его человек такой серьезный, в летах, а ребенок вышел пакостливый. В мать, наверное?

– Точно, в мать! – подтвердила Вика.

– И сколько же этот, в очках, вам за мальчика платит? И как? За час или сразу за вечер? Говорят, это сейчас выгодное дело, особенно женщины с языком хорошо зарабатывают. Конечно, состоятельные люди могут такое себе позволить – гувернантка и присмотрит, и языку английскому тут же выучит, прямо как у Тургенева описано, в “Муму”, кажется.

– Нет, что вы! – замахала руками Вика. – Я не нанималась учить этого мальчика! Так, дружеская услуга…

– Ах, боже мой, понимаю! Его мать, наверное, больна? И что у нее такое?

– Какой-то сдвиг на почве секса.

Бабушка Шемшуриных испуганно вздрогнула и побежала вручить Антону, уже одетому и выдворенному на лестницу, его неизбежный пакет чесночных чипсов.

– Как ты можешь, Антон, есть такую гадость? – поморщилась Вика, тоже выходя на лестничную площадку и направляясь к своей квартире. К ее удивлению, Антон не стал спорить:

– Да, не особенно вкусно. Зато на пакете сбоку бэтмен нарисован – вот видите, здесь, в уголке. Маленький такой, с рожками.

– И стоит из-за этих рожек давиться всякой мурой?

– Конечно, стоит, – убежденно ответил Антон. Он повернулся к бабушке Шемшуриных:

– До свидания, Евгения Станиславовна.

– Ты зачем у этой бабушки разные ценные вещи бьешь? – строго спросила Вика юного Гузынина, когда отпирала дверь собственной квартиры.

– Я не нарочно! Просто вещи очень скользкие.

– А берешь зачем?

– Мне скучно с девчонками. Они глупые.

– Он сам, мама, такой дурак, – деловито доложила Анютка. – Он даже пишет Е не в ту сторону!

– Когда как. Бывает, и в ту. А я у тебя видел в тетради настоящую двойку.

– Двойку? По математике? – с угрозой спросила Вика. Анютка запрыгала и заверещала, гоняя эхо по гулкому лестничному колодцу:

– Мамочка! Это за классную! Это не считается! Это в журнал не идет!

– Стыдобушка! – осуждающе вздохнула Вика. – Я-то думала, что у нас все в порядке и решила отвезти тебя в дивное место, на природу. Там лес, подснежники цветут и живет чудесная собачка Джинджер. Теперь не знаю, что делать, стоит ли…

Анютка разревелась душераздирающе и притворно, а Антон весомо объявил:

– У меня двоек нет.

– Ну, что же, раз Антон вполне умный и хороший мальчик, нам можно ехать туда, где цветут подснежники.

Вика была очень довольна своей нравоучительной выдумкой, но Анютка тут же прервала свои вопли и торжествующе сказала:

– Это он хороший? Какой же он хороший? Он у Шемшуриных подсвечник и пепельницу разбил. А сегодня оторвал от торшера шнурок с бобошкой. Торшер теперь не зажигается. А шнурок он в унитаз смыл. Евгения Станиславовна еще про это не знает, не заметила.

Вика долго придумывала, как бы теперь вывернуться, сохранив лицо и не смазав воспитательного смысла ситуации.

– Хорошо! Раз вы оба не слишком хорошие, – наконец сказала она, – то мы все-таки поедем, но совсем в другое место. Не видать вам подснежников, ни собачек. Отправимся в дремучий темный лес. Там полно диких зверей. Они дико воют по ночам. А еще в самой чаще рыщут-свищут разбойники. В таком-то лесу и набираются ума дети, которые получают двойки и обрывают шнурки.

– Сейчас разбойников нет, вам наврали, – спокойно уточнил Антон. – Наверное, там свищут преступные группировки. Такие бывают. И еще есть братки. И еще бандиты.

Вика покачала головой:

– У меня самая точная информация: водятся в этом лесу и волки, и медведи, и даже лешие. А вот преступных группировок в таком глухом-преглухом месте нет и быть не может.

Глава 15

Лелия обоюдоострая

Только весной все меняется так быстро. Еще вчера, направляясь из Дряхлицына в бывший санаторий “Картонажник”, Вика хлюпала каблуками в грязи и перешагивала через полноводные канавы. За день земля подсохла и сделалась вязкой, как пластилин. По горкам и вовсе было легко идти. И Анютка, и Антон поначалу радовались нежданному путешествию. Однако вечер наступил слишком, по Викиному разумению, быстро. Среди сосен длинно легли синие тени и оранжевые закатные лучи, ровные, как половицы. В тишине только птицы перекаркивались, и по этим ближним и дальним крикам было ясно, что лес огромен, и неприятно было смотреть, как по обеим сторонам дороги в бесконечные дали и глубины уходили бессчетные сосновые стволы. “Ну и глухомань!” – ужаснулась Вика. Она вспомнила ею же сочиненные страшилки про разбойников, которым не поверил Антон. Захотелось даже назад повернуть. Скоро она заметила, что старые сосны стоят не вразброд, а выстроились правильными рядами вроде колоннад. Через несколько шагов колоннады снова разбежались беспорядочным частоколом. “Лес этот саженный, – догадалась Вика. – Никакой не девственный урман, и чертовщины здесь нету”. Она двинулась дальше и попыталась отвлечь себя от страхов размышлениями. Интересно, почему санаторий, стоящий в сосновом бору, обсажен исключительно елями? В этом выразился пафос покорения природы, который царил в старину, в советское время? Или посадили то, что завезли по разнарядке?

Через полчаса лучи и тени исчезли, сияло только небо. Птицы смолкли. Лес стал казаться еще выше и бесконечнее. Под его сводами иногда проносились непонятные сухие шумы и трески. С мертвой хвойной земли потянуло холодом пополам с темнотой.

– Ой, мама, там волк сидит! – испуганно зашептала Анютка и стала цепляться за Викину тяжелую сумку.

– Волков и медведей тут быть не может. Сейчас экология плохая. И поезд вон слышно, – отозвался положительный Антон. Вика, хотя душа ее глупо порывалась уйти в пятки, поддержала юного Гузынина:

– Конечно, зверей здесь нет. А по выходным и вовсе в лесу полно народу – на той поляне, смотрите, костер жгли, веселились, бутылок накидали.

Вика хотела держаться беспечно, но ничего не получалось. Типичный мусор пикника и огромное черное кострище казались ей остатками пиршества каннибалов. Она пожалела о том, что повела детей по этой заглохшей дороге. Надо было пойти по просеке, расчищенной для шоссе европейского уровня. Просека, конечно, сулила потери во времени – чтоб попасть на нее со станции, нужно обогнуть како-то лысый холм и насквозь пересечь Дряхлицыно. Это пустяк, минутное дело для машины, но не для ног, детских особенно. Зато на просеке так порезвились бульдозеры, что никакой волк не примерещится!

Бетонная стена “Картонажника”, забелевшая наконец вдали, очень Вику обрадовала. Когда дети забарабанили кулаками в железную дверь, Джинджер отозвался мгновенно: его лай далеко огласил сумрачные леса, почти отчаянно зацарапали изнутри о калитку.

– Раз есть собачка, будут и подснежники! – обрадовалась Анютка. – Подснежники, а не разбойники!

– Римма Васильевна, это я, Виктория! Которая была у вас вчера! – пыталась объясниться Вика, но ее тонкий голосок не мог сравниться с луженой глоткой честного Джинджера. Однако что-то Римме Васильевне расслышать удалось, потому что калитку она открыла.