Выходит, расставаться с Чирком преждевременно. Постращать, конечно, его придется, чтобы не зарывался… Да ведь будет в батальоне и комиссар. Ум хорошо, а два лучше — вот вместе и примем о Чирке окончательно решение.
Однако пора и помещение для батальона осмотреть. Прошелся я по коридору: направо и налево комнаты — это удобно. Поднялся на второй этаж, на третий. Обстановка учебного заведения: столы и парты для учащихся, кафедры для преподавателей, классные доски, кое-где даже мелки и тряпки при них. Будто нас ждали здесь: усаживай ополченцев и обучай саперному делу.
Решаю тут же составить расписание занятий. Но классная доска вдоль и поперек исчеркана мелом. Замахнулся я было, чтобы пройтись по ней тряпкой, но что-то удержало руку: быть может, простое желание запечатлеть в памяти кусочек ушедшей мирной жизни…
Почерки разные, юношески неустоявшиеся, и одна фраза врезается в другую: множество восклицательных знаков. Похоже, что ребята с окончанием учебного года, на радостях, выхватывая друг у друга мелок, спешили оставить училищу свои автографы… «Эх, попью парного молочка пятипроцентной жирности! Послаще всяких ленинградских пирожных!» — написал кто-то. Сластену пронзает своей строчкой парень, видать, деловитый: «А коровушки у нас в колхозе масти серебряной, а вымена такие, что одной женщине и не выдоить, вдвоем садятся». — «А у нас в Харькове во дворе корова — с листьями!» И парень хвалится яблоней, которая, по его словам, так обильно плодоносит, что несколько семей круглый год с фруктами…
Жалко все это стирать, и я медленно вожу по доске тряпкой. Взамен пишу: «Расписание занятий Отдельного саперного батальона Н-ской дивизии ЛАНО». Какие же будем изучать предметы? Припоминаю, что надо знать саперу, и на доске выстраивается столбик:
Фортификация.
Мосты и переправы.
Работа с минами.
Подрывное дело.
Инженерная разведка…
Как бы не забыть чего… Ну, конечно, чуть не упустил: ведь сапер — прежде всего воин, красноармеец! Значит, обязательная статья в программе — изучение винтовки, умение владеть оружием в бою… А маскировка? Одна из главных забот в современной войне! Об этом нам, командирам запаса, уши прожужжали на военных сборах. Придется научить саперов и пассивной маскировке, и активной. Пассивная — это укрытие своих войск от взоров врага. А в случае активной — внимание врага отводится на ложные объекты. Тут все решает искусство сапера как макетчика. Из обрубков бревен, листов фанеры, крашеного тряпья, соломы умелец изготовит пушки, самолеты, танки, даже лошадей. Наставишь макеты погуще — вот тебе и ложный аэродром, или скопление танков, или кавалерийский полк в засаде, короче, то, что прикажут саперам нагородить.
Люблю маскировочное дело — веселое оно, все на хитростях, на выдумках. Между тем классная доска уже исписана. Но нет у меня ощущения, что программа обучения ополченцев готова. Пошел я к дивизионному инженеру. Пусть дополнит — он ведь должен и утвердить программу.
Ожидал я помощи, а вместо этого…
— Программа, капитан, для чрезвычайных обстоятельств, в которых мы с вами находимся, не предусмотрена — да и не могла быть предусмотрена… Сочинили — и хорошо. Покажите ваш листок… Многовато. На сколько же дней вы размахнулись?
— Дней? — удивился я странному счету. — Вы шутите, товарищ дивизионный инженер, при чем тут дни? На действительной службе подготовка сапера, если не ошибаюсь, занимает три года. И за парты садится молодежь: и память, и смекалка у молодых красноармейцев — позавидуешь! А в батальоне ведь отцы семейств в большинстве и никакие уже не ученики.
Дивинжен усмехнулся:
— Ну, батенька, много запрашиваете: через три года и война кончится!
— Извините, я не договорил. Рассчитываю на три месяца.
Водил меня к генералу начальник штаба. Теперь повел дивизионный инженер, и генерал на этот раз был неласков. Насупив брови, потянулся к настольному календарю, полистал его и сделал жирную отметину красным карандашом. После этого повернул календарь ко мне:
— Запомните число. Тридцать дней — и вы представите мне батальон в полной боевой готовности. Произведу смотр — и марш на фронт!
Тридцать дней… После этакой встряски не сразу и опомнишься. К листку, над которым столько работал, составляя проект программы, я почувствовал отвращение, порвал его и выбросил.
Возвратившись из штаба дивизии, и в особняк не зашел. Захотелось глотнуть свежего воздуха, рассеяться, отвлечься от неудачи, и я свернул в Михайловский сад.
В саду еще живет и не желает ломать стрелки на своем циферблате мирное время. Вокруг цветочных клумб бегают, весело гомоня, детишки. Дети и в колясках, размеренно прокатываемых мамами, — но эти еще с сосками в беззубых ртах. На скамейках дремлют деды: время от времени, встрепенувшись, они конфузливо подбирают выпавшие из рук газеты…
Мирное время… Но оно уже только в лицевой части сада, что обращена к бойкой Садовой улице. В глубине его — военная канцелярия: моя, саперного батальона. И зеленый свод здесь уже не красота природы, а прозаическая воздушная маскировка.
Гляжу, в канцелярии спортивный номер: присевший на корточки человек в поношенном пиджачке поднимает на стуле другого, всего только взявшись рукой за ножку стула. «Этакую тяжесть выжать! — поразился я. — Кто же это такой?»
А тот как ни в чем не бывало, не потеряв дыхания, еще и нравоучение прочитал:
— Нецелесообразно это, товарищ писарь: со стулом — да в куст с розами. Гляди-ка, сколько головок свихнул. Где же наша забота об украшении родной земли?
Писарь, отставленный вместе со стулом в сторону, только досадливо огрызнулся.
Необыкновенный силач заинтересовал меня. Кто он — штангист, борец? Окликаю его:
— Здравствуйте, товарищ!
Человек живо обернулся и, увидев во мне военного, встал во фронт. Не по-ленинградски темное от загара лицо, копна русых волос такой густоты, что их хватило бы, кажется, на две головы, ясные улыбчивые глаза. Под пиджаком косоворотка.
— Здравия желаю, — ответил силач. — Ополченец я. Желаю Гитлера бить!
— Похвально, — сказал я. — А зарегистрировались? — кивнул в сторону столов.
— Так точно. И паспорт отдал. Фамилие мое — Гулевский Георгий. Больше Жорой зовут.
— А ваша профессия?
— Грузчик. В Лесном порту на экспорте. Пакет пиломатериалов на плечо и шагай на борт судна.
Не могу не полюбоваться человеком: атлет! И черты лица, и рост, плечи — все у него крупное, а о руках и говорить нечего — ручищи. Пожалуй, и в самом деле такой Гитлера походя пристукнет… А с лопатой поставить — первейший землекоп. Вот таких бы в батальон саперов!
Но сразу подумалось: «А ведь странно, что человек прибился к ополченцам. И по возрасту, и, видать, по здоровью место ему в регулярных войсках. Уж не уклоняется ли от мобилизации?»
Гулевский не сводил с меня глаз.
— Сумлеваетесь во мне, — осклабился он. И тут же — с горечью: — Белобилетчик я. По глазам. Стрелять, считают, не гожусь… Давеча в который раз требовал в военкомате: «Пошлите в бой!» Так меня за дверь выставили… А на улицах совестно людей — с моей-то ряшкой! Женщины за руки хватают: «Почему не на фронте?» К себе-то примите… Гитлера бить.
Я был в затруднении: «Как поступить, чтоб по закону?» Но слышу — кличут меня в канцелярию.
— Еще увидимся, — кивнул я Гулевскому.
Перед столами очередь ополченцев, а дело, гляжу, застопорилось. Стоит, опустив руки, какой-то военный. Оказалось, это доброхотный наш помощник. Из отставных. Помогает воинским частям ЛАНО в устройстве канцелярии.
— Не могу я больше у вас задерживаться, — сказал старичок, неловко одергивая на себе новую гимнастерку, видать, отвык от военной формы. — Мне еще и в полки, и в батареи… Попрошу, товарищ капитан, назначьте своей властью писаря, я проинструктирую товарища.
Гляжу на стул — ведь только что был писарь. Где же он?
Старичок, видя мое недоумение, рассмеялся:
— Удрал ополченец, едва я вас кликнул. Не хочет быть писарем.
Я горько усмехнулся, сетуя на свою долю: «Батальон без писарей, выискивай среди ополченцев желающих… Разве этим был бы занят я в регулярной армии? Эх, не повезло…»
Сбежавший делопроизводитель оставил список зарегистрированных. Сел я, просматриваю столбики фамилий, обшариваю графу «Профессия, специальность», но канцелярских работников не вижу. «Хоть бы управдом какой-нибудь, что ли, подвернулся, — досадую я, — так и этого нет!» А над ухом голос Гулевского: