11. Юрий Гарин

Острые спицы, раскаленные, бесконечные. Их много, они всюду, они торчали из головы, разрывали затылок, проламывали виски и сверлили уши. Они пульсировали, скрежетали, терлись шероховатыми металлическими боками. Они приносили боль, ослепительную воронкообразную боль, которая разрывала тело на куски.

– Вдох, три-два-раз… И-и!

Это не голос – это всплеск белоснежной агонии.

– Выдох, три-два-раз… И-и!

Голос, переходящий в звенящую нить, по которой можно ползти, выбираться прочь из гулкого купола, в который превратился череп.

Во рту что-то пластиковое, трубчатое, гофрированное. Оно не дает челюстям сомкнуться, тянется, прижимая язык, сквозь глотку и глубже, заполняя горящую огнем грудь. Сквозь узкие бойницы век видны теплый свет и тени, двигающиеся, переползающие.

– Вдох, три-два-раз… – опять этот голос, за которым пришло черное забытье.

Свет и тьма – опять. Свет и тьма – брызги боли в мозгу, в горле, в груди, в каждой клеточке тела. Боль материальна, как свет и как тьма – они части сущего, они цвета одной головоломки, которую кто-то через силу крутит, вертит, разбирает и пытается собрать воедино. Над этим всем витал голос, требующий, тормошащий, приказывающий. Вновь и вновь, снова и снова.

И глоток воздуха, колючего и холодного, от которого можно задохнуться. И единственная мысль, последняя оставшаяся в живых.

Мысль, которую повторяют неподъемные резиновые бруски губ и языка:

– Еще рано!

Он казался обнаженным, но на самом деле все его тело покрывал теплый прозрачный гель, внутри которого юркими серебристыми жучками сновали микроскопические медицинские роботы, тут и там погружаясь в тело человека.

Первое время Юрий пытался сбросить с себя эту маленькую деловитую армию, испуганно наблюдая за их активностью, но гель не давал пошевелиться, так что пришлось свыкнуться со своим положением. Впрочем, оно совсем не удручало – когда Гарин пять дней назад пришел в себя, то долго не мог поверить, что жив.

Дверь небольшой палаты утонула в стене, и порог переступила изящная фигура в белом комбинезоне с обтягивающим голову капюшоном.

– Здравствуйте, Юрий.

– Здравствуй, Мария, – улыбнулся Гарин. – Я все еще без штанов.

– Они вам все еще не нужны.

Голос у девушки был приятным, спокойный и доброжелательный. Она, к радости Юрия, отлично говорила по-русски, однако выдерживала уважительную дистанцию в обращении, не переходя формальных рамок «врач-больной». За время своего пребывания Гарин испробовал на девушке все приемы обольщения, но не продвинулся дальше вежливой улыбки.

Мария остановилась в изголовье кровати, выдвинула из ниши вогнутую сенсорную панель и положила на нее ладонь. Другую ладонь погрузила в гель и прижала к груди Юрия.

Гарин сделал несколько глубоких вдохов, ощущая приятное, немного покалывающее давление.

– Еще подышать? – осведомился Юрий, скашивая взгляд.

– Достаточно, – губы Марии тронула легкая улыбка.

Однако она не убрала ладонь, как обычно. Гарин ощутил легкий толчок, и все медицинские роботы устремились к пальцам доктора, разместились вдоль фаланг, тесно прижавшись друг к другу. Когда последний занял свое место, девушка вытащила руку из геля и, подняв ее на уровень глаз, выпрямилась.

– Все хорошо? – с тревогой осведомился Юрий.

Его одарили еще одной дежурной улыбкой и кивком головы:

– Ваше состояние стабилизировалось, – ответила Мария.

– О, звучит отлично! – искренне обрадовался Гарин. – И что дальше?

– Вы останетесь под наблюдением еще несколько дней. Если восстановление легких будет идти такими же темпами, то я буду рекомендовать вас на выписку.

Юрий одобрительно хмыкнул, спросил:

– Тогда такой вопрос, Мария… У меня была с собой вещица. Такой, как бы сказать, заменитель инбы…

– Ваши личные вещи не в моей компетенции, – вежливо ушла от ответа доктор. – Теперь позвольте, я вас покину. Наниты очень чувствительны к внешней среде.

И покачала пальцами, на которых медицинские роботы образовали два широких кольца.

Спустя несколько минут как Мария ушла, гель засох и истончился. Юрий без труда проломил его изнутри, отколупывая крупные фрагменты и бросая их в мусороприемник. Со старческим кряхтеньем сел, потирая ноющие ребра. Все же смерть от удушья не прошла без последствия, несмотря на все чудеса местной медицины – в глотке словно торчали занозы, легкие тлели угасающим огнем, а в мышцах ощущалась непривычная вялость. Мария обещала, что все со временем пройдет.

Юрий дотянулся до аккуратно сложенной на приставном табурете одежды – просторных штанах и рубашке из тонкой, но крепкой ткани. Натянул невесомые синие туфли с мягкой подошвой. Собравшись с силами, встал, размял плечи и шею. Прошелся по своему боксу – несколько шагов влево, несколько шагов вправо.

Каждодневный ритуал нового Юрия – ощущать себя живым.

Он провел ладонью по стене, словно смахнул иней с окна. За его рукой потянулось изображение черноты космоса и мелкой россыпи звезд. В два движения Гарин раскрыл проектор полностью, заполнив медленно изменяющейся картинкой половину стены. Отступил назад, любуясь панорамой.

Здесь не было настоящих иллюминаторов – их заменяли проекторы. В любой момент можно сменить канал, переключить на местный киноархив или на правительственный новостной портал, но Гарин быстро уставал от ярких и шумных картинок. Он то и дело возвращался к звездам, холодным и спокойным.

Дверь за спиной с шелестом открылась. Юрий обернулся, издал удивленный возглас.

– Без бороды ты выглядишь значительно лучше, – сказали ему по-русски.

Узкое лицо с еле заметным пушком, родимые пятна в форме полумесяцев, огромные, мерцающие глаза.

– Здравствуй, Норах, – искренне обрадовался дистанту Гарин. – Вот уж не ожидал тебя здесь увидеть!

Аджай был одет в форменные серо-зеленые куртку и брюки, на плечах красовались шевроны Имперского флота.

– Здравствуй, Юрий. Шел мимо, заскочил по случаю.

Он с завораживающей пластикой опустился на табурет. Подбоченился, разглядывая человека. Спросил:

– Как тебе на борту «Кальмия»?

– Ну, этот кубрик и короткий коридор за дверью неплохи, – усмехнулся Гарин, садясь напротив. – Дальше меня не выпускают.

– Карантин.

– Понятно, – Юрий посерьезнел. – Что с Дэннийордом? Что вообще произошло?

– Город атаковали террористы-радианы. Мои соплеменники, – спокойно ответил дистант. – Не принявшие Империю повстанцы.

– Твои соплеменники?

– Аджаи, – кивнул Норах. – Радикалы.

– Хм, вот как. И как ты к этому относишься?

– А как мне относиться? Я принадлежу к полотну технологосов, мы первыми рассмотрели в Империи будущее Аджай. Также решили и большинство иных полотен, большинство, но не все. Некоторые нити из полотна воинов не пожелали сложить оружие в проигранной войне, предпочли изгнание. Предпочли стать радианами, террористами и убийцами.

Норах замолчал, развел руками. Добавил:

– Они враги Империи, а значит – мои враги.

– Понятно, – кивнул Гарин, переваривая информацию. – Что стало с колонией?

– Город больше не пригоден для жизни. Орбитальная платформа уничтожена, лагеря старателей заброшены.

– А жители?

Лицо кирасира осталось безучастным, но в голосе послышалось сожаление:

– Очень много погибших. Мы смогли спасти лишь несколько шаттлов и десяток дузеров. Некоторых, как тебя, получилось подобрать на орбите.

Сердце Юрия взволнованно застучало:

– Норах, – он подался вперед. – Мне нужно узнать спаслись ли мои друзья. Их зовут Карл Йенсен и Элли… У девушки фамилии нет, но она может называться Элли Гариной.

– Я попробую узнать, – кивнул кирасир. – Сделаю запрос. Если у них есть инба, дело не займет много времени.

– У Карла точно инба есть, – уверил собеседника разведчик. – Узнай, пожалуйста, для меня это важно!

– Я сделаю, – еще раз кивнул Норах.

Гарин лишь благодарно улыбнулся. Если Элли и Карл спаслись, то это будет самая лучшая новость за последнее время.

– А меня кто спас? – сменил Юрий тему. – Ты?

– Увы, не я, – аджай чуть наклонил голову и в его глазах отразился свет лампы. – Тебя подобрали «каракатицы», они искали выживших среди обломков орбитальной платформы. Тебя почти пропустили, посчитали погибшим, но твой реаниматор пытался оживить тебя снова и снова, пока не разрядился.