Паркуя свой «бьюик» позади «мерседеса» Ольги, Хенсон по-прежнему обливался холодным потом.
Боб Гаррис, его сосед, приводил в порядок лужайку перед домом.
— Салют! — воскликнул Гаррис.
Хенсон вынул ключи зажигания и промолвил в ответ:
— Здравствуйте. Как поживаете?
— Так себе. Эта проклятая биржа так капризна, что порой я готов поменять свою деятельность. Иначе мне придется повесить дома и в конторе полотенце для утирания слез. Всякий раз, когда какой-нибудь клиент теряет деньги, он заявляет, будто это я виноват.
— Я не возражал бы зарабатывать столько, сколько вы.
— Пойдите скажите это Бесси, хорошо? Послушаете ее, так узнаете, что мы обязаны жить в самом лучшем квартале, в доме с дверными ручками из чистого золота.
Хенсон заставил себя засмеяться.
— Большие деньги совсем не выгодно получать,— заметил он. — Дядя Сэм все равно их заберет!
— Да, вы совершенно правы! — вскричал Гаррис, направляя ороситель на клумбу с крокусами. — Я вижу, Ольга уже вернулась. Приходите к нам сегодня вечером играть в бридж.
— Я бы с удовольствием, но мне надо опять ехать в контору. Мне предстоит просмотреть так много бумаг, что придется заночевать в отеле.
В кухонном окне появилась Ольга.
— Ларри, ты останешься там на всю ночь? Через две минуты бифштексы будут уже не съедобны.
Хенсон прошагал по аллее и вошел в дом через черный ход. Ольга накрывала стол на кухне. У нее хранилось вполне достаточно тонкого фарфора, дорогой посуды и серебра, чтобы устроить обед на двадцать четыре персоны, но она прятала свои сокровища до особого случая. Возможно, до судного дня.
Хенсон поцеловал свою жену.
— Я рад, что ты вернулась и что твоей матери, стало лучше.
Ольга пассивно приняла его ласку. Они не испытывали друг к другу никаких чувств, ни малейшей нежности.
— Надо быть готовым ко всему. Я говорю о маме. Все-таки ей уже шестьдесят девять лет,;— заметила она.
Хенсон снял пальто и пиджак и вымыл руки под краном на кухне.
— Все стареют, конечно, — согласился он.
Ольга сняла мясо с плиты.
— Как ты тут обходился без меня?
— Не так уж плохо.
Вытирая руки, Хенсон разглядывал жену. Ольге исполнилось сорок четыре года, но она выглядела не больше чем на тридцать семь. У нее были упругая, соблазнительная грудь, тонкая талия и длинные ноги. В те редкие минуты, когда она ложилась с ним в постель, он бы поклялся, что у нее есть все, чтобы нравиться мужчинам. Но в их совместной жизни чего-то. недоставало, кто-то из них вел себя неправильно. Обед был вкусным, и Хенсон ел с удовольствием.
— Значит, ты получила сегодня письмо от Джима? — спросил он.
В первый раз Ольга проявила к чему-то слабый интерес:
— Да. Его назначили в охрану консульства Соединенных Штатов в Брисбене.
Хенсон попытался изобразить радость, но у него ничего не получилось. Сын обошелся ему слишком дорого. Если бы он не родился и если бы Ольга не злоупотребляла своими материнскими чувствами, Хенсон мог бы стать таким инженером, каким мечтал.
Иногда у него создавалось впечатление, что Джим не его ребенок. С самого раннего детства он безраздельно принадлежал Ольге, так же как ее туалеты, заполнявшие шкафы, тонкий фарфор и серебро, которыми она никогда не пользовалась. Он заставил себя ответить:
— Просто потрясающе! Я напишу ему завтра.
Однако Ольга лишила его и этого маленького удовольствия.
— Конечно, если хочешь. Но я уже написала,— сообщила она.
Хенсон проглотил слюну. Она показалась ему такой же острой, как и бифштекс. Ольга оторвала его от размышлений:
— Но каков твой Джек Хелл! Собирается отправить тебя в Турцию и оторвать нас. от нашего замечательного дома. Тебе следовало потребовать от него прибавку к жалованью. Ты должен получать не меньше тридцати тысяч в год!
— Не многим столько платят!
— А самому Хеллу.
— Да, но потому его и зовут Джек Хелл! Все контракты заключает он, принося компаний барыши.
— Все равно ты вправе попросить его.
— Я подумаю.
— В конце концов, ведь он мультимиллионер!
— Он сам заработал свои деньги!
— Но у него некому их оставить.
— Он женат.
Пожав плечами, Ольга презрительно воскликнула:
— Эта старая лошадь! Держу пари, что они уже много лет не спят вместе. Она даже не сумела родить ему детей, не так ли?
— Так, насколько мне известно.
— Тогда она не имеет права ни на что, кроме своей вдовьей части.
— Да, на одну треть состояния, когда он умрет.
— В тот день будет жарко. Этот старый краб всех нас переживет.
Хенсон был человеком, привязанным к своему очагу. Если он и не любил свою жену, то не ненавидел ее. Для очистки совести он попытался сделать еще одну попытку:
— Послушай, дорогая!
— Что?
— Ты совершенно уверена, что не хотела бы пожить в Турции? Хелл оплатит все расходы. Мы сумеем заработать больше тридцати тысяч долларов.
— Собирать там всякую заразу?
— А что бы ты сказала о Восточной Африке?
— Джонни Энглиш еще ждет тебя?
— Да. Я сегодня получил от него письмо.
— Так нет же! — заявила Ольга. — Я отлично себя чувствую и в Чикаго. К тому же, если когда-нибудь Джим уволится из армии или приедет в отпуск, надо, чтобы он имел свой дом.
Джим! Хенсон почувствовал зависть к сыну. Как будто Джим нуждался в домашнем очаге! Дом для него был лишь временным убежищем. Он приходил сюда только для того, чтобы переменить костюм. И поступал он так с шестнадцати лет. Джим, подобно Джеку Хеллу, питал слабость к женщинам, а те сходили по нему с ума.
Хенсон, пережевывая очередной кусочек жаркого, смотрел на Ольгу. Он вспомнил, как его огорчало, что во время редких минут близости, когда у Хенсона возникало желание, Ольга никогда не отказывала ему, но сама желания не испытывала. Похоже, она предпочитала смотреть телевизор в гостиной. Но мужчина должен иметь гордость: он старался сдерживать свои чувства. Он с трудом проглотил последний кусок и отодвинулся от стола.
— Мне лучше поскорее вернуться в контору, если я собираюсь сегодня покончить с делами.
Уткнувшись носом в тарелку, Ольга заметила:
— Во всяком случае, если тебе придется заночевать в отеле, поставь его в счет.
— Непременно.— Он сухо чмокнул подставленную ему щеку. — Итак, до завтрашнего утра.
Хенсон порадовался, что приезжал обедать. Слабые угрызения совести за предыдущую ночь с Вандой теперь улетучились: Ольге было безразлично, существует он или нет. После десятидневного отсутствия она снисходительно позволила поцеловать себя в щеку. В сущности, он требовался ей только для представительства.
Он не торопясь доехал до центра. Возле стоянки, где он всегда парковал свою машину, Хенсон подумал, не подкатить ли ему прямо на Деборн-стрит, чтобы рассказать Ванде о своем разговоре с лейтенантом Эганом, но потом решил сперва просмотреть денежные ведомости. К чему волноваться вдвоем? Если потребуется, он скажет полиции правду и, возможно, потеряет свое место. Тогда у него останется в запасе Джонни Энглиш.
Холл в здании был почти пуст. Работал лишь один лифт. Хенсон нажал на кнопку. Сторож с любопытством посмотрел на него.
— Похоже, что вам уже приходится работать по ночам, мистер Хенсон?
— Увы.
На шестнадцатом этаже царило безмолвие. Последний служащий уже ушел, а уборщицы еще не приходили.
Очутившись в своем кабинете; Хенсон вынул из картотеки нужные бумаги, потом открыл гигантский сейф и невольно замер, любуясь сокровищами, хранящимися в нем. С половиной миллиона долларов какая-нибудь парочка могла отправиться на край света. Но куда? Что касается стран позади железного занавеса, то с ними Штаты заключили соглашение о выдаче преступников.
Он просмотрел бумаги с верфи Сент-Луиса. Все в порядке. Проверка платежных ведомостей стала бы лишь потерей времени. Их уже проверили и перепроверили непогрешимые машины. Хенсону требовалось только расписаться под ними.
Он уложил бумаги в картотеку, а деньги в сейф, закрыл тяжелую дверь и набрал нужную комбинацию.
Неприятность, в которую он влип, безусловно содержала в себе какую-то мораль. Какую? Он знал только то, что молодые инженеры никогда не должны после выпитых шести скотчей приглашать молодых девушек на праздники, устраиваемые для служащих конторы. Хенсон вспомнил свою первую ночь с Ольгой. Она сама бросилась к нему на шею. На его долю выпала почти пассивная роль.